— Чёрный, пока Настя и Кир спят, давай-ка мы прогуляемся к администрации. Там тётки ушлые сидят. Я таких за километр узнаю: насмотрелся на них в Новосоветске.

Он сощурил глаза.

— Сунешь им пару купюр, — сказал Артур. — У тебя, я знаю, с деньгами сейчас проблем нет. Тётки засуетятся и быстренько организуют нашей москвичке комнату на недельку. Обеспечат ей трёхразовое питание.

Я усмехнулся (потому что Прохоров озвучил мои недавние планы); зевнул, потянулся. Посмотрел на зависшее над морем солнце. Мимо балкона с громким криком промчалась чайка.

— Зачем? — спросил я.

Прохоров потёр пальцем верхнюю губу, сказал:

— Ну, это…

Он замолчал.

Пару секунд мы с Артурчиком смотрели друг другу в глаза.

Прохоров пожал плечами.

— Ладно, Чёрный, как знаешь, — сказал он. — Тебе виднее.

Артурчик нахмурил брови, затянулся дымом.

Я посмотрел на море, зажмурился: мне почудилось, что сегодня оно было заметно ярче, чем вчера.

— Вот именно, — согласился я. — Теперь мне виднее.

Ещё во время завтрака мы решили, что в первой половине дня на пляж не пойдём.

В начале одиннадцатого я разбудил Кирилла и Настю.

— Пора, — сказал я. — Собирайтесь.

— В деревню пойдём? — спросил Кир.

— В Григорьевку? — уточнила Анастасия.

Я кивнул.

— Если не двинемся туда сейчас, то опоздаем на обед, — заявил Артурчик.

— Сергей, а если они нас там ждут? — спросила Настя.

Я уточнил:

— Кто?

— Ну… Федька и его дружки. У них там большая компания. Что если он их на нас натравит?

Я пожал плечами.

Кирилл нахмурился.

Артурчик громко хмыкнул.

— На нас? — сказал он. — Мы туда вчетвером идём. Вместе с Черновыми.

Прохоров указал на меня.

— А Черновы!..

Артур замолчал, махнул рукой.

— Ладно, — сказал он. — Сама увидишь. Не переживай, в общем. Расслабься.

Артурчик подмигнул Бурцевой.

— Под руку к Чёрному только не лезь, — сказал Прохоров. — Если деревенские на нас всё же попрут.

К деревне мы шли по шоссе. Вчетвером. По солнцепёку. Я помнил, что путь до Григорьевки через Птичью скалу примерно на километр короче. Но не сменил ровную дорогу на проходившую по кочкам и по ямам тропку. Ещё в начале пути я заметил, что встреча с Фёдором и с его «деревенскими» дружками никого на пугала. Артурчик и Кирилл рассказывали московской студентке о жизни в общежитии и о нашей учёбе в Новосоветском механико-машиностроительном институте. Бурцева охотно удивлялась их слегка приукрашенным россказням. Задавала вопросы, реагировала заливистым смехом на шутки Прохорова.

Настя тоже поведала нам о своей учёбе. И о Москве, где проживала с рождения. Кирилл и Артур слушали её, приоткрыв рты. Словно московская жизнь виделась им едва ли не вымыслом, фантастическим романом. Они, затаив дыхание, слушали рассказы Бурцевой о столице Советского Союза, где были огромные кинотеатры и магазины, а по улицам разгуливали академики, знаменитые писатели, киноактёры и певцы. Слушали они и истории об университете, где училась Бурцева. Сравнивали условия обучения на филологическом факультете МГУ с теми, к которым уже привыкли в Новосоветском МехМашИне.

Я в спорах студентов почти не участвовал: лишь односложно отвечал на обращённые непосредственно мне вопросы. Инициативой в дорожной беседе постепенно завладел Артурчик. И поэтому все темы постепенно переходили в расспросы о Владимире Высоцком. Настя рассказала, что была на концерте Высоцкого в конце марта этого года в ДК имени Луначарского. Вспомнила, что слушала песни Владимира Семёновича двадцать третьего апреля, в Театре на Таганке. Но в ответ на просьбу Прохорова («напой что-нибудь из новенького, хоть пару строк») улыбалась и заверяла, что новых песен не запомнила.

Около поворота к деревне накал споров о Москве, об учёбе и о Высоцком резко снизился. Прохоров и Бурцева закурили («добили» пачку «Marlboro»). Кирилл закусил губу, сжимал-разжимал кулаки, посматривал по сторонам. Настя вновь вцепилась в мою руку, молчала. Прохоров не прервал монолог, но его рассказ о первом просмотре фильма «Вертикаль» подрастерял эмоции; а сам Артурчик от нас на полшага поотстал. Я зевнул и подумал о том, что напрасно не прихватил с собой головной убор: солнце уже едва ли не обжигало мне затылок. Отмахнулся от облака табачного дыма, пробежался взглядом по стоявшим вдоль дороги домам.

В прошлой жизни я четыре раза приходил в Григорьевку: наведывался в местный «Сельмаг» (посещение местного магазина я и сегодня поставил в свой краткосрочный план, но не на приоритетную позицию). Помнил, что Григорьевка состояла из одной только улицы Ленина — та начиналась неподалёку от шоссе и продолжалась почти до берега моря. Домишки здесь были «победнее», чем в моём родном посёлке. Рядом с ними бегали тощие куры, то и дело раздавались петушиные крики. Деревья в садах выглядели низкими и чахлыми. По улице бродили люди — судя по их скучающему виду, приезжие.

— Нам туда, — сказала Бурцева.

Она указала на дом с покрытой листами шифера двускатной крышей, выглядывавший из-за давно некрашеного деревянного забора.

Со двора того дома донёсся громкий многоголосый смех — собравшиеся там люди словно откликнулись на Настины слова.

— Это Федька с дружками, — сказала Бурцева. — Так и знала, что они тут.

Анастасия нахмурилась, дёрнула меня за руку — я не остановился, но высвободился из её захвата. Не сбавил ход, свернул к слегка приоткрытой калитке. Заметил, как Кирилл потеснил Бурцеву и занял позицию у моего левого плеча, приотстал от меня на полшага. Я бросил взгляд через плечо — увидел, что Артурчик догнал Настю и слегка придержал её за руку. «Как на стрелку в девяностых иду», — подумал я. Взглянул поверх забора; отметил, что голоса во дворе стихли: собравшиеся там пятеро мужчин и одна тощая девица (лет двадцати) заметили нас, следили за нашим приближением.

Петли калитки поприветствовали нас жалобным скрипом.

— Настька, куда же ты пропала⁈ — воскликнула тощая. — Я тебя утром искала! Переживала!

— Заткнись, Зинка! — рявкнул на неё Фёдор (я узнал его не по лохматым прядям давно нестриженых волос и не по покрытой шикарным морским загаром коже — опознал его по опухшему носу и по фингалу под правым глазом).

Фёдор вскочил с лавки, указал на меня рукой и заявил:

— Пацаны, это тот самый гад, о котором я вам говорил! Так и знал, что он вместе с этой дурой сюда припрётся!

Федя грозно сжал кулаки.

Меня и Фёдора Тартанова разделяли примерно пять метров застеленного подгнившими досками двора. Я преодолел их за две секунды. На «двоечку» не расщедрился — нанёс Феде только «прямой в челюсть».

Фёдор взмахнул руками, закатил глаза.

Четверо молодых мужчин и тощая Зина даже не пошевелились, пока Тартанов падал на землю.

Я обвёл взглядом собравшихся около стола людей и спросил:

— У кого-то ещё есть ко мне претензии?

Мужчины и тощая девица покачали головами.

За моей спиной громко хмыкнул Артурчик.

— Замечательно, — сказал я. — Тогда никого не задерживаю, товарищи. Все свободны. Валите отсюда.

Наблюдал за тем, как приятели лежавшего на земле Феди Тартанова друг за другом поспешили к калитке. Около стола они оставили два черенка от лопат или граблей и похожую на дубину толстую ветку. На столе я увидел недопитые бутылки с пивом.

Заметил, что вслед за мужчинами дёрнулась к выходу со двора и тощая девчонка.

Скомандовал:

— Зина, останься.

Тартанова замерла, словно посмотрела в глаза Медузы Горгоны.

— За братом проследи, — сказал я, — пока он не очнётся.

Обернулся и встретился взглядом с глазами Анастасии Бурцевой.

Усмехнулся.

«Ну вот, Сергей Леонидович, — мысленно обратился я сам к себе, — „опора“ созрела. Где там твой „рычаг Архимеда“? Ты ведь всё ещё намерен перевернуть Землю?»

На крыше дома ворковали голуби. По небу метались крикливые чайки — они будто неразборчиво ругались на всех и вся смачными «морскими словечками». Я следил за тем, как Бурцева хозяйничала в доме подруги, собирала свои вещи: изредка я видел в окне очертания её фигуры. Заметил, что Артурчик не скучал: он нашёл на столе непочатую бутылку пива, живо её откупорил и смотрел на окружающий мир со счастливой улыбкой. Мы с Кириллом лениво срывали с дерева ещё зеленоватые абрикосы, лениво жевали их (дегустировали «дары природы»). Брат и сестра Тартановы следили за нами, хмурили брови. Фёдор вышел из нокаута относительно быстро. И почти пришёл в себя, к тому времени, когда Настя Бурцева вышла из дома с большим потёртым чемоданом в руке.