Махнул рукой.

— Сейчас найду добровольцев — перемоют всё это добро… за пару бутылок пива.

— Здесь немного осталось, — сказала Лена.

— Хватит, — сказал я. — Прекращай.

Котова послушно перекрыла кран, вытерла о фартук руки. Устало опустила плечи.

— В холодильнике на дверке две бутылки пива стоят, — сообщил я. — Одна твоя. Не отказывайся.

Лена кивнула.

— Не откажусь.

Мы вышли из кухни. Котова поплелась к моей комнате. А я отыскал Вову Красильникова — велел, чтобы он нашёл любителей пива для мытья скопившейся после кулинарного марафона посуды.

На удивление, Вова не ответил мне язвительной шуткой. Он сунул в рот сигарету, пригладил ладонью взъерошенные рыжие волосы. Вздохнул и покорно сообщил, что выполнит мою просьбу.

Я подошёл к своей комнате — предо мной резко распахнулась дверь. На порог, мне навстречу, шагнула Лена Котова. Её лицо замерло в десятке сантиметров от моего — я почувствовал тепло её дыхания.

— А… Дмитрий уже уехал? — спросила Лена.

— Скорее всего, — ответил я. — Зачем он тебе понадобился?

Котова взмахнула ресницами и сообщила:

— Серёжа, мы не отдали ему два торта!

Лена посторонилась — я шагнул через порог. Словно совершил перелёт из Египта в зимнюю Москву. Сразу ощутил, что окно в комнате было приоткрыто почти сутки. И что здесь не горел безостановочно со вчерашнего вечера газ на плитах, как в кухне. Поправил ворот тельняшки, огляделся. На подоконнике блестела влага (я решил, что это растаял падавший туда с улицы снег). На столах стопками лежала нарезанная прямоугольниками обёрточная бумага, на которой недавно остывали и пропитывались кремом торты. Покрывала на кроватях смяты, точно по ним пробежала рота солдат в сапогах. Посреди комнаты одиноко лежал сплюснутый окурок (кто-то на подошве обуви принёс его сюда из коридора).

— Не вижу, — сказал я.

— Чего не видишь? — спросила Лена.

Она замерла у меня за спиной.

— Тортов не вижу, — уточнил я. — Которые мы не отгрузили Дмитрию.

— Смотри.

Котова подошла к холодильнику, приоткрыла в нём дверцу.

Я увидел на полках две картонные коробки.

— Вот они, — сказала Лена. — Оба — «Розы под снегом». Я проверила.

— Понятно.

Я подошёл к своей кровати. Поправил покрывало, уселся поверх него. Расправил плечи — хрустнул позвоночником.

— Что будем делать, Серёжа? — спросила Котова.

Она замерла, вытянувшись по струнке.

— Ничего.

Я зевнул.

— Как это… ничего?

Я пожал плечами и сказал:

— А вот так. Мы свою работу выполнили. Отгрузили все шестьдесят тортов.

Котова чуть склонила голову — смотрела на меня сверху вниз.

Я полюбовался на то, как поблёскивала выглядывавшая из-под её косынки каштановая прядь волос.

— Ты же говорил… шестьдесят два, — сказала Лена.

— Всё верно. Шестьдесят тортов для Прохорова. И два для нас.

Я указал рукой на холодильник.

— Выбирай любой.

— Для… нас?

Лена приподняла брови.

— Один отвезу завтра домой, — сказал я. — Ты заберёшь второй.

Котова взмахнула ресницами.

Я отметил, что выглядела она сейчас забавно. Лена сегодня явилась в «мужской» корпус примерно в том же наряде, в какой работала на колхозном поле: в старой растянутой футболке, в трикотажных штанах, в косынке. Вот только на ногах у неё были не резиновые сапоги, а кеды.

— Я заберу? — сказала Котова. — Зачем?

Она нахмурилась.

— Это твоя премия, Лена, — сказал я. — Как бригадиру. Отвезёшь торт домой, порадуешь родителей.

Зевнул — едва не вывихнул челюсть.

Котова скрестила на груди руки. Покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Не могу.

Бросила взгляд на холодильник.

Краем глаза я заметил, как от порыва ветра покачнулась приоткрытая створка форточки.

— Серёжа, он же дорогущий. Я видела, сколько Илья Владимирович тебе за них платит.

Я вздохнул.

— Не морочь мне голову, Котова.

Заявил:

— Считай, что это новогодний подарок твоим родителям. От меня.

Посмотрел на большущие карие глаза Лены.

— Дарю его не тебе, — сказал я, — а твоим папе и маме. Имею я на это право?

Котова пожала плечами.

Промолчала.

— Имею, — сказал я. — Поэтому… забирай.

Снова указал на холодильник.

Лена устало всплеснула руками. Стрельнула в меня взглядом… сердитым (словно не согласилась с моим требованием, но не нашла в себе сил ему воспротивиться).

— Ладно, — сказала она. — Только… можно не сейчас?

Котова показала мне ладошки.

Я заметил на них следы от верёвки.

— Куда я его сейчас дену? — спросила Лена. — Пусть у вас постоит. До завтра. Ладно?

Она вздохнула.

— До завтра, так до завтра, — согласился я.

Махнул рукой.

Сказал:

— Заберёшь его, когда вернёмся с консультации по вышке.

Опёрся спиной о холодную стену.

— А сейчас сгоняй к Вове Красильникову, — попросил я. — Узнай, решил ли он проблему с грязной посудой. И позови парней сюда. Время пожинать плоды. Выдам вам зарплату.

В воскресенье вечером я выдал зарплату не всем: обделил Кирилла и Артурчика. Но заранее их предупредил, что отсчитаю им деньги, когда получу плату за торты от Ильи Владимировича. Директор швейной фабрики пообещал, что наведается тридцать первого декабря в общежитие, передаст мне всю сумму за торты «из рук в руки». Я порадовался его нежеланию «оставлять прошлогодние долги на новый год». Потому что в декабре мои финансовые запасы растаяли, будто снег весной. После выдачи зарплат комсомольцам-кондитерам у меня за душой завалялась лишь мятая пятёрка… которую я разменял сегодня, когда в последний день тысяча девятьсот семьдесят третьего года после консультации у профессора Баранова заглянул вместе с Леной Котовой в студенческую столовую.

Львиную долю моих декабрьских трат составили: покупка подарков к Новому году и расходы на изготовление предновогодних заказав Прохорова. На продукты для шести десятков тортов я знатно потратился, как и на зарплаты кондитерам. А в первых числах декабря приступил к заготовке новогодних подарков. Первый купил для мамы — он стал единственной спонтанной покупкой. Вместе с Артурчиком я тайком от своего младшего брата прогулялся по комиссионным магазинам города (Прохорова знали там все продавцы и начальники): мы искали для Кирилла «настоящие штатовские» джинсы. Я хотел вручить их Киру под бой курантов. Джинсов мы нашли немало: самых разных американских брендов. Но возникла проблема. Их рост не подходил для моего младшенького братца.

Зато в одном из магазинов, в кабинете директора, я заметил женские зимние сапоги незнакомого мне бренда «Pertti Palmroth»: чёрные, кожаные, с подкладкой из натурального меха, с тридцати восьми сантиметровым голенищем и со средней длины каблуком. Я повертел их в руке, пока Артурчик беседовал с улыбчивой директоршей (та расспрашивала Прохорова о подробностях свадьбы его папы). Осмотрел их со всех сторон. Признал, что сапоги мне приглянулись. Они сильно отличались от той обуви, которую носила моя мама, да и от той, которую я видел на шагавших по утрам в институт студентках. Я взглянул на размер — тридцать девятый. Ухмыльнулся: сообразил, что это мамин размер. Показал сапоги директорше и спросил: «Сколько такие стоят?»

Сапоги я купил за сто сорок рублей… плюс сорок рублей «сверху» (директорша сказала, что отдаст нам сапоги за такую «скромную» цену только «из уважения к Илье Владимировичу»). Сапоги я припрятал под своей кроватью в общежитии до Нового года. А джинсы для Кирилла мы в комиссионках так и не купили. Но Артурчик мне (неохотно) подсказал, что американские джинсы шьют не только в США — очень даже неплохие «фирменные» джинсы отшивают и у нас в городе. В частности, у того самого портного, что скроил мой костюм. «Сделают тебе, Чёрный, любую фирму́, — сказал Артур. — Хоть „Wrangler“, хоть… „Levi Strauss“. Только деньги плати». За джинсы для Кирилла портной заломил цену, как за финские сапоги. Но зато он их снабдил полным набором «фирменной» фурнитуры.