— Ты должна отдохнуть, Марго, — повторил я. — Хотя бы пару дней. Без нервотрёпки, без лекарств, без страха. Придёшь в себя. И сама решишь, как заживёшь дальше.

Марго спросила:

— Отдохнуть? Где? Дома?

— Нет, конечно.

Я покачал головой.

Рамазанова бросила взгляд через плечо — на человека с родинкой между бровей. Снова посмотрела мне в лицо и вздохнула. Изогнула губы — изобразила улыбку.

— Спасибо, Серёжа, — сказала она. — Но это невозможно.

Выдержала паузу.

— Не впутывайся в это дело, Сергей Леонидович. На этот раз Прохоров тебе не поможет, как после дня рождения моей сестры. Наиль ещё тогда на тебя зуб точил…

Я вскинул руку — Марго послушно умолкла.

Сидевший за столом около входа в столовую мужчина насторожился.

— Твой муж не узнает, куда ты исчезла, — сказал я. — Возможно, не узнает и обо мне. Первое я тебе гарантирую. Вероятность второго не стопроцентная, но очень высока.

Маргарита Лаврентьевна покачала головой.

— Наиль меня везде найдёт…

— Ты ему льстишь, Марго.

Я усмехнулся, заявил:

— Буду с тобой честен. Ваши семейные разборки меня не интересуют. Да и к тебе я особо тёплых чувств не питаю.

Маргарита Лаврентьевна кивнула.

— Мне жалко мальчишек, — сообщил я. — Тех, что рыбачат на берегу. Не хочу, чтобы они видели утопленницу.

Рамазанова смотрела мне в глаза.

— Я помогу, тебе Марго.

Взглядом указал на человека с родинкой между бровей.

— Останешься сейчас с ним? — спросил я. — Или пойдёшь со мной?

— Куда?

— А разве это так важно?

Мне почудилось, что во взгляде Маргариты Лаврентьевны появилась пока ещё едва заметная тень надежды.

— Я… пойду с тобой, Сергей Леонидович, — сказала Марго.

— Тогда делай, как скажу, — велел я. — И пока меня ни о чём не спрашивай.

Мужчина с родинкой отвернулся к окну, когда я проходил мимо него. Будто его внезапно заинтересовала листва каштана, застывшая без движения за грязным оконным стеклом. Я поравнялся с его столом — уловил запахи чая, табачного дыма и алкогольного перегара. Не оглянулся: слышал постукивание каблуков Марго за моей спиной. Толкнул рукой дверь. Шагнул из относительной прохлады зала столовой на улицу. Ощутил, как на моём лбу вновь появились капли пота; вдохнул пропитанный пылью воздух. Отметил: улица рядом со столовой безлюдна, а по проспекту по-прежнему не ездили автомобили. Почувствовал, что Маргарита Лаврентьевна взяла меня за локоть — не стряхнул её руку. Я сверху вниз взглянул на походившее сейчас на маску лицо Марго. Подумал: «Нос и губы… немного другие. А в остальном — точная копия. Бывает же такое…»

От столовой я повёл Марго тем же путём, каким шёл сегодня к Калининскому мосту. Вот только проезжую часть мы пересекли в «неположенном» месте: напротив общежитий завода. Шли не спеша. Молчали. Не оглядывались. Проспект казался непривычно тихим: ни голосов людей, ни рычания двигателей — лишь из древесных крон звучало чириканье воробьёв, да из распахнутых окон временами доносились звуки музыки и голоса дикторов советского телевидения. Маргарита Лаврентьевна не смотрела по сторонам. И почти не моргала. Её глаза с крохотными чёрными зрачками сейчас походили на бледно-голубые стекляшки. Рамазанова едва ли не повисла на моей руке, то и дело шаркала ногами. Я не торопил её. И не отвлекал от размышлений. Изредка посматривал поверх её головы на окна домов, где отражались деревья, красные флаги и небо.

А ещё в окнах мелькало отражение шагавшего следом за нами мужчины — того самого: с большой родинкой между бровей. Мужчина не отставал от нас, но и не догонял. Он почти непрестанно курил, оставлял позади себя шлейф из табачного дыма. Взглядом сверлил мне спину между лопатками. Я вновь увидел его отражение, когда вёл Марго мимо витрин «Гастронома». Из приоткрытой форточки над моей головой донеслось пение Владимира Высоцкого. Звучала запись не лучшего качества: музыка и голос Владимира Семёновича сопровождались частым потрескиванием. «…Если друг оказался вдруг…» Я отметил, что эта песня в исполнении Высоцкого раздражала меня меньше, чем когда её хрипло пел Артурчик. Прошёл мимо вывески с надписью «КНИГИ» — мужчина с приметной родинкой на лице мелькнул и в витрине книжного магазина.

До входа в магазин «Обувь» я не дошёл: резко свернул в пронизывавший дом насквозь тоннель. Каменный арочный свод заслонил небо и солнце. Чириканье воробьёв стало тише. Я почувствовал под аркой дуновение ветерка (тот принёс запах бензина). Повернул голову, скользнул взглядом по украшенной царапинами и грязными пятнами кирпичной стене. Прислушался — топот шагов не различил. Пробежался глазами по сделанным белым мелом надписям, хмыкнул (советские граждане оставили на стенах вовсе не цитаты классиков марксизма-ленинизма). «…Пусть он в связке одной с тобой…» — пел у меня в голове воображаемый голос Высоцкого. В конце короткого тоннеля я увидел невзрачный фасад пятиэтажки, зелёные кусты и развешенное на верёвках между деревьями постельное бельё. Я высвободился из хватки пальцев Марго, легонько подтолкнул Рамазанову в спину.

— Иди в тот двор, — тихо сказал я. — Не останавливайся.

— Сергей…

— Молчи, Марго. Делай, как я сказал. Иди.

Я замер. Секунду смотрел Маргарите Лаврентьевне в глаза.

Марго кивнула. Она пошатнулась. Но не остановилась.

Маргарита Лаврентьевна по-старушечьи шаркнула подошвой сандалии по изрезанному трещинами асфальту. Я заметил, что плечи Марго поникли, а её спина напряглась. Сместился к разукрашенной царапинами и надписями стене — в тот самый момент, когда под арку вошёл худощавый светловолосый мужчина с родинкой между бровей. «…Там поймёшь, кто такой…» — пропел в моей голове хриплый голос то ли Владимира Высоцкого, то ли Артурчика. Мужчина громко дышал, будто только что бежал. Он едва не врезался в меня, но вовремя остановился. Я заметил удивление в его взгляде. Вдохнул запах алкогольного перегара и табачного дыма. Шагнул мужчине навстречу и вполсилы отработал «двоечку»: нанёс удар в лоб и ткнул кулаком в приподнявшуюся после первого удара челюсть. Мужчина закатил глаза. И будто подкошенный повалился на асфальт.

Я отметил, что Маргарита Лаврентьевна почти дошла до выхода из-под арки. Она не оглядывалась. Шагала неуверенно, и словно дожидалась толчка в спину. Я подошёл к распластавшемуся на земле мужчине, наступил ему ботинком на плечо левой руки. Обладатель родинки между бровей (похожей на индийский знак «бинди») повернул на бок голову, посмотрел на меня мутным взглядом. Я увидел, как он сжал пальцы в кулаки. Заметил, что губы мужчины шевельнулись, на них запузырилась слюна. Рука под моим ботинком дёрнулась. Я прижал её к асфальту. Мужчина застонал, выругался — я хмыкнул, но не убрал ногу. «…Если он не скулил, не ныл…» — пел у меня в голове тихий голос Высоцкого-Артурчика. Я покачал головой и снова посмотрел на лицо лежавшего у моих ног мужчины. Задержал взгляд на приметной родинке.

— Привет, Индус, — сказал я. — Рынок отсюда далеко. Ты, часом, не заблудился?

В прошлой жизни я встречался с Индусом трижды: в первый месяц своей работы приёмщиком стеклотары. Сарай, где тогда находилось моё рабочее место, стоял во дворе жилого дома, неподалёку от Колхозного рынка. Рядом с ним часто ошивались так называемые «криминальные элементы» (всё больше походившие на обычных алкашей) — они сдавали пустые бутылки после долгих загулов и развлекали меня хвастливыми рассказами о «вольной» жизни. Трижды за тот месяц появлялся в пункте приёма стеклотары и Индус (обладатель родинки между бровей). Бутылки он мне не приносил, но расспрашивал меня о своих «приятелях»: интересовался, кто из них какую тару сдавал и в каких количествах. Мой сменщик пояснил мне, что Индус «работал» на Колхозном рынке и ходил в подчинении у Бивня, «самого главного бандита» в том районе Новосоветска.

Индус сфокусировал взгляд на моём лице. Он вновь шевельнул губами: выругался. Привстал — я резко ударил его ногой в грудь, вновь уложил бандита лопатками на грязный асфальт.