И что же в итоге? А в итоге, там, где в иной истории гибли сотнями Т-26 с Т-28, где клали свои жизни в не приносящих успеха атаках тысячи советских бойцов, новейшие тяжелые танки Т-54 прошли, словно раскаленный нож сквозь сливочное масло, прогрызя вражескую оборону на все 90 километров её глубины за каких-то шесть дней боев.

Естественно, действовали они при этом не в одиночку. Как только неуязвимые для вражеского огня танки расправлялись с мешающими продвижению вперед ДОТ-ами, ДЗОТ-ами, и просто пулеметными гнездами или же замаскированным артиллерийскими батареями, вперед, в образовавшийся проход, устремлялась простая смертная пехота, что огнем пистолетов-пулеметов и самозарядных винтовок буквально зачищала вражеские окопы и подземные части разбитых сверху укреплений.

Что-что, а перевооружить свою армию на автоматическое оружие СССР сумел наполовину уже к концу 1942 года. Плюс погоды на улице стояли хоть и зимние, но уж точно не те жуткие — 35 ̊С и — 40 ̊С, о которых помнилось Геркану по информации о Зимней войне 1939–1940 годов. И потому заранее заботливо подготовленное к зимней эксплуатации вооружение не так уж часто отказывало, позволяя советским бойцам тут и там подавлять противника сосредоточенным автоматическим огнем.

Закончилось же всё на 25-ый день с начала боевых действий, когда советские войска уже успели взять штурмом третью часть Выборга и протянуть щупальца колонн своих войск по направлению к побережью Ботнического залива. Правительство Финляндии, выстраивающее свою непримиримую политическую позицию на основании уверенности неприступности «Линии Маннергейма» срочно запросило у Москвы начала мирных переговоров, а там, в Кремле, и не возражали. Ведь Сталин вовсе не желал, чтобы многочисленные враги начали сравнивать его с тем же упокоенным ледорубом Троцким, который грезил экспортом революции исключительно насильственным путем и завоеваниями. Но и требования Москвы к Хельсинки отныне были совершенно иные, нежели во время провальных многолетних переговоров.

Вот так СССР во второй раз за последние годы продемонстрировал всему миру, что могёт! Могёт, как быстро расправляться со своими военными противниками, так и откровенно удивлять наличием скрываемых до поры до времени неимоверных военных технологий. Ведь засветившиеся в каких-то просто колоссальных количествах тяжелые танки, непробиваемые вообще ничем, откровенно поразили абсолютно всех, кто находился в теме производства танков и их последующего боевого применения. И потекли мгновенно делегации в Москву, что из Парижа, что из Лондона, что из Берлина с Римом.

А что же касалось одного много чего знающего краскома. То он был, пусть не полностью, но всё же удовлетворен увиденным. Единственное, терзали его тревожные мыли на тот счет, что все, что в РККА, что в Политбюро, что в СНК, от эйфории подобного триумфа почувствуют себя непобедимыми Гераклами, да встретят новое, гораздо более тяжкое и на порядки более страшное испытание с вовсе спущенными штанами. Отчего, как он закономерно подозревал, лично его впереди ждали многие тяжкие битвы. Причем отнюдь не на полях сражений, а в рабочих кабинетах немалого числа высокопоставленных персон, которых предстояло спускать с небес обратно на грешную землю.

[1] Т-34ТН — АИ версия реально существовавшего танка наблюдения Т-26ТН. По сути — бронированное шасси без башни, но с закрытой сверху броней рубкой и оптическими приборами наблюдения, а также со средствами связи.

[2] ЗПУ-2 — спаренная зенитная пулеметная установка 14,5 мм ДШАК (АИ).

— Как поездка, Александр Морициевич? Порядок в танковых войсках? — ставшей уже привычной в их небольшом коммунальном мирке фразой поприветствовал возвратившегося из боевой командировки краскома его сосед по квартире. Естественно, на войны инспектор автобронетанковых войск РККА постоянно не ездил. Но вот по разным городам и весям мотался частенько, проверяя готовность танковых и моторизованных дивизий. Потому совершенно ничего необычного в прозвучавших словах не было.

Когда несколько лет назад Геркана признали погибшим, его уютную однокомнатную квартирку, естественно, мгновенно передали стоящей в очереди на жильё семье, каковых в Москве насчитывались тысячи. Потому, после освобождения из-под стражи в 1939 году, вдруг оказалось, что идти-то ему, собственно, и некуда. По адресу былой прописки уже давно проживали совершенно посторонние люди. А никакого иного угла у него не имелось. Но, благо, поспособствовали сверху. И вскоре он стал жителем одной из комнат в семикомнатной коммунальной квартире наряду с тремя старыми большевичками, что помнили Ленина еще совсем молодым пацанёнком, семьей инженера со станкостроительного завода и семьей, вот уж была неожиданность, 1-го секретаря московского обкома — фактически руководителя Москвы и всей Московской области. Да, как оказалось, даже человек находящийся на столь высокой должности был вынужден проживать в коммуналке. Правда, занимая не одну, а целых две комнаты на свою семью в четыре человека.

— А то, Александр Сергеевич! Попробовали бы они у меня хулиганить безобразия и беспорядки нарушать! — шутливо погрозил в сторону входной двери Александр, начав скидывать с себя слегка припорошенную снегом шинель. — Я бы им тут же показал, что тут вам не там, а там вам не здесь!

Вообще, когда он впервые понял, с кем именно свела его судьба, поначалу вовсе не поверил. Ну не бывает в жизни подобных совпадений! Не бывает! Видать, и вправду приглянулся он самому Сталину, как профессионал своего дела, раз уж его подселили в квартиру, не к кому-нибудь еще, а к Александру Сергеевичу Щербакову. Не просто к высокопоставленному советскому партийному функционеру и чиновнику, а к одному из тех людей, кого Иосиф Виссарионович не первый год натаскивал себе на замену!

Вот это был, конечно, поворот! Правда, как знал сам Геркан, его сосед скончается 10 мая 1945 года от сердечного приступа, предварительно совершено загнав себя во время войны. Не поможет даже операция на сердце. И его гроб во время похорон в числе прочих высокопоставленных лиц будет нести лично Сталин.

Но ныне этот невысокий добродушно выглядящий пухляш в своих извечных очках-велосипедах чувствовал себя не сказать что сильно плохо. Да, проблем ему на службе более чем хватало. И даже Александр, бывало, подкидывал ему забот, когда, ещё будучи начальником «танкового главка», вмешивался в работу ряда крупных московских предприятий. Вот только жалоб на сердце он от того никогда не слышал. Хотя во время редких совместных кухонных посиделок за кружкой чая и советовал поберечься.

— А вы, смотрю, опять не убереглись, — вежливо улыбнувшись в ответ на немудреный армейский юмор, прищурился и слегка подался вперед глава Москвы, разглядывая на скуле вернувшегося соседа следы подживающего обморожения. — И снова пострадала голова, — неодобрительно прицокнул он языком, прекрасно зная, что у краскома имелось даже огнестрельное ранение в эту самую голову, не говоря уже об амнезии. — Как же вы это так, Александр Морициевич? Нет, я всё понимаю! Война! Но вы же, простите великодушно, не молодой лейтенант, чтобы находиться в самой гуще событий! Вы же о-го-го какая величина!

— Вы не поверите, но получил «боевое ранение» во сне! — аж рассмеялся уместивший верхнюю одежду на вешалке Геркан и, присев на имевшийся в прихожей табурет, принялся стягивать с ног сапоги. — Разморило, и не заметил, как уснул. А танковая броня, она, знаете ли, насквозь промерзает не хуже всего остального. Прислоняться кожей к ней в мороз вообще не рекомендуется. И вот, извольте видеть результат моей беспечности.

— Вы спали в танке? — аж как-то мигом округлил глаза изрядно удивленный услышанным пояснением Щербаков.

— Так танк — это самое безопасное место на передовой! Где же еще прикажете спать зимой, как не в нём или не под ним? Тем более, что мне досталась весьма современная боевая машина с системой подогрева двигателя и боевого отделения. А это, уж поверьте, пока редкость! — Всевозможных каталитических и автономных факельных систем прогрева танкового двигателя и залитых в него жидкостей было придумано уже немало. Просто, по какой-то причине, никто до него не додумался включить в систему обогрева ещё один небольшой масляный радиатор расположенный внутри «жилой зоны танка». Все лишь заботились о сохранении возможности запуска боевой машины на трескучем морозе, вовсе позабыв о нуждах экипажа. А он еще с момента работы над Т-34 продавил внедрение в боевую машину подобного новшества, которое вдобавок хоть как-то помогало бороться с запотеванием оптики.