— Зачем ты так? — мужчина пересел ближе к девушке и приобнял её. — За эти лихие годы ты стала членом нашей семьи. Близкой и родной. Неужели думаешь, что бросим тебя? Да никогда. Будем жить вместе. У нас детей нет, так что будешь нашей дочкой. Война закончится — поступишь в мединститут. Практика у тебя большая. Отучишься, устроишься на работу. Потом подберём тебе красавца в суженые и замуж выдадим по высшему разряду — в белом платье с самыми красивыми цветами и на самом шикарном лимузине. И все будут завидовать твоему счастью. И мужчины и женщины.

— Так ждать ещё сколько…

— Недолго осталось. Год-полтора максимум. Мы победим, и это без сомнений. В первую мировую немцев сумели прогнать, а сейчас и подавно. Скоро в Ленинграде будет легче. Я знаю — сюда уже поезда с продуктами один за другим идут. Так что надо чуть продержаться… Парней, правда, погибло много, но для тебя сыщем самого-самого. Ты мне веришь?

— Верю, — прошептала девушка. — Только выбирать буду сама. Ладно?

— Конечно сама, — улыбнулся мужчина. — Тебе же с ним жить и детей рожать, не нам. А теперь пойдём со мной, покажу кое-что.

В кабинете, куда мужчина провёл девушку, стояли два чемодана. Открыв один, показал содержимое девушке. Та обмерла.

— Я… это… на вас двоих привёз. Знаю, что неслыханное богатство для голодного города. Поэтому прошу — не стоит хвалиться перед другими. Скажешь одному, второму, а потом сюда нагрянут бандиты. Ладно еду унесут, так и Вас здесь убьют. Осчастливить всех не сможешь, а вот из-за ненужного слова жизни лишишься. Не только сама, а и мою половинку не убережёшь. Дай слово, что не обмолвишься.

— Дядь Дима. Так это раненым нужнее. Они ведь в проголодь лежат. Как они-то?

— Милый ребёнок. Ты думаешь, что этих двух чемоданов хватит, что бы накормить всех раненных даже в твоём госпитале? Ну, может на раз хватит. А потом что? Опять будешь страдать, глядя на их порции? Скажу одно, а ты прежде крепко подумай, прежде чем станешь возражать. Если будешь в чуть лучшем состоянии, чем сейчас, сможешь оказать больше внимания своим подопечным? Или же будешь бродить от койки к койке словно привидение? И падать, не имея сил поднять утку у кровати? Подумай, малыш. Хорошо подумай. Одного прошу — не оставь мою жену голодать как прежде. Она для меня важней всего на свете. Правильно поступишь — сделаю, как обещал. Будешь счастлива. А нет, проклятия слать не буду, но выводы сделаю.

— Я поняла, дядя Дима, — еле слышно проговорила девушка. — Вы только не обижайтесь, но мне поспать надо. Скоро в ночную смену.

— Иди, ложись на кухне. Там тепло. А я пока поработаю на благо вас двоих, так что не пугайся, если дверь будет хлопать.

Уложив девчушку рядом с женой, которая согревшись, сопела ровно-ровно, закрыл в ванной слив и опрокинул туда бидон с водой. Взяв в прихожей санки, захватив бидон, за несколько походов к Неве наполнил водой больше половины ванны, а последний наполненный бидон пронёс на кухню.

Ира уже проснулась и суетилась вокруг жены полковника, кормя ту с ложки. Увидев мужчину, обе женщины заулыбались.

— Димочка, — супруга полковника приподнла голову. — Мне Ирочка сказала, что ты неимоверные сокровища в дом притащил? И это всё нам?

— Именно что Вам, — мужчина сел рядом с лежащей женщиной и погладил её тонкую руку. — Вы мне обе нужны живыми и здоровыми. Я ведь готовился заранее, зная, что по службе может случиться чудо, и я окажусь дома. Повидаюсь, да и помогу немного.

— А обратно когда?

— Говорил уже тебе. Завтра с утра, милая. У меня только сутки были, да и из тех осталась лишь ночь. С утра на аэродром и в Москву. А там как руководство решит.

Увидев, что девушка собирается, проводил, и в прихожей обнял её и прижал к себе на прощание.

— Ирочка. Спасибо, дочка, что заботишься о моей жене. Спасибо, что в сердце твоём одно добро. Береги себя, золотой ты человечек. И помни — всё, что обещал, выполню. Но и ты поберегись. Хорошо?

— Хорошо, дядя Дима. Спасибо Вам за всё. Я послушаю Вашего совета. Вы правы как всегда. Спасибо. — И девушка, неловко ткнувшись холодными губами в губы мужчины, выскользнула за дверь…

Вернувшись на кухню, полковник вновь сел рядом с женой.

— Кушать хочешь?

— Нет, милый. Меня девочка покормила и сама поела. Так что мы сыты. А вот от чая не откажусь. Но это чуть позже. Скажи, если сможешь. Ты добился своего?

Мужчина усмехнулся.

— Понимаешь, родная, сейчас трудно пронозировать что-либо. Нашёл с начала войны три пары, познакомил молодёжь между собой. Думал, всё сладилось, так четверо из шестерых погибли. Двое в поезде попали под бомбёжку. Двое… по Дороге жизни… так не доехали до Большой земли. Грустно. Особеннол грустно, что трое из четверых были Одарёнными. Очень слабыми, тем не менее. Только двоих сумел найти и увезти в Москву. У них как раз всё сложилось. Уже и ребёнок родился. Я, конечно, открыто не лез, но был поблизости, почувствовал, что мальчик сам по себе уникален. Потенциал просто огромен, но Дар пока спит. Да и когда проснётся — кто его знает? Так что потерять эту семью из вида нельзя ни в коем случае.

— Так и будешь носиться по стране и искать Одарённых? Всё надеешься вернуть несбыточное? Может стоит жить как все? Радоваться солнцу, людям?

— Хотелось бы, но меня не покидает чувство долга — что могу если не замкнуть круг, то обязан хотя бы попытаться. Если не я, то кто?

— Ты как был мальчишкой, тем и остался. Неужели так и надеешься, что настанет то время, когда тебя попросят вернуться?

— Может и настанет. Может и нет. Я ведь желаю не для себя счастья, для своей Родины, коей посвятил всю жизнь. Для земли, на которой родился и рос. Жил не для славы, а служа Отчизне. Пусть и не осуществится задуманное, но Братство живёт, усиливаясь с каждым годом — люди новые приходят, да и я их ищу постоянно. Помогаю чем могу. Хотя бы множится количество людей, которые чтят память предков и не забывают свои корни. Уже ради этого стоило жить… И позволю тебе напомнить — Михаил Александрович погиб в семнадцатом, убитый большевиками в Перми. Не забывай об этом никогда…

На следущее утро полковник улетел в Москву, затем его отправили в штаб к генералу армии Рокоссовскому, на 1-й Белорусский фронт.

- -

Полковник, летом того же года, узнал из письма жены, что из-за тоненького золотого колечка, которое было подарено отцом на день совершеннолетия, Ирина, которая фактически спасла и выходила его Наташу, спустя пару месяцев после приезда Дмитрия Михайловича, однажды вечером так и не вернётся домой. Её убили на улице, у дверей дома, лишив не столь единственной драгоценности, что у неё была, а памяти об отце. Грабителей милиция тогда нашла, но, спустя три года, Ротанов смог отыскать тех двоих, которые из-за кусочка металла лишили жизни одного из самых близких ему людей. Он не сдал их в милицию, а свершил правосудие сам, как посчитал правильным. Два душегуба ушли из жизни после многих дней мучений и всё время перед их глазами была фотография юной и красивой девушки…

Селекционер.

Поговорив с родителями и выслушав ответ, Антон не стал развивать тему, которую предки восприняли всерьёз, хотя отшучивались, мол, что случилось, то случилось, но они не в обиде на Дмитрия Михайловича, что между ними двоими всё так удачно сложилось. И, правда, родители любили друг друга беззаветно, порой, когда шли гулять — держались за руки, словно молодые влюблённые. Но для Антона подобные мысли превратилась уже в навязчивость — пока не увидит малышей, не успокоится, хотя и не такими малыши они уже были — по десять лет исполнилось. Сообразительные, живые умом, но между двумя парами двойняшек, словно чёрная кошка пробежала. После памятного случая на Ладоге двухгодичной давности младшие стали замкнутыми, не делились, как ранее своими детскими тайнами и больше не лезли в головы старшим, боясь наказания, которое им было обещано.

- -

На вечеринке, которая была приурочена к новоселью, когда хорошо посидели, по-семейному, первым проводили Свара, которого неожиданно попросили подъехать на работу. Следующими собрались уходить Олег с Катей. Пока Антон в прихожей всех развлекал смешными историями, девушка попыталась прочувствовать эмоции уходящей семьи. Как взрослых, так и, в первую очередь, детей. Попыталась почувствовать их отношение к себе и, по просьбе брата, найти следы воздействия старика. Но, к глубокому удивлению, у детей стоял блок, который пробить без более сильного воздействия никак не удалось. Оставив безрезультатные попытки, сама активно включилась в разговор, пока неожиданно для всех Анон не скривился, словно от неприятного болевого ощущения.