И Джефф признал мои заслуги. Не стал пытаться обесценить учебу или еще как-то убивать мою мотивацию, не стал вредить. Нет. Он честно сказал, что мне будет сложно, а потом крепко обнял и поздравил. Я помню его слова так же четко, словно слышу их прямо сейчас:

— Когда-нибудь ты об этом наверняка пожалеешь, но сейчас ты — лучшая. И я тобой горжусь, Миа. Не знаю, принесет ли тебе счастье выбранная профессия, но я верю, что тебе повезет больше, чем мне. Ты — мое самое лучшее решение за время работы в полиции. В любом случае, будет это так или нет.

Тогда мне даже было немного обидно. Сейчас, несколько лет спустя, я подозреваю, что он просто перенес свой опыт. И вполне искренне надеялся, что я его не повторю.

Первые полгода он отправлял меня выполнять лишь мелкие поручения. За кем-то проследить, что-то подслушать, кого-то увести. Тогда я и начала заниматься всем этим маскарадом. В тяжелых ботинках, черных толстовках и джинсах всех мастей я привлекала слишком много внимания. Запоминалась. А стоило напялить платье и каблуки — и я превращалась в безликую куклу, на которую часто никто не обращал внимания.

А уж когда я начала изображать дурочку… Когда ты чья-то «глупенькая спутница», тебя как будто бы и нет. Неприятно, но очень удобно. Мы чудовищное количество компромата на всяких богатых и известных собрали, пока я этим занималась. Не знаю, как его использовал Джефф, он не рассказывал. Но «Талион» богател, так что я думаю, он всему находил применение.

А потом появился Эрик Алаверо. По сути, мы оба были новичками, но он занимался расследованиями крупных финансовых махинаций, выезжал на места преступлений, сотрудничал с полицией, а я изображала аксессуар. Иногда и рядом с ним, хотя мы не общались тогда и вообще старались как можно меньше вляпываться в совместные задания.

Тогда он меня ненавидел и поливал своим аристократическим презрением, а не шутил и заботился. И, сволочь такая, все время проезжался именно по внешности. И в свете этого было особенно обидно, что щеголеватому подонку доверяют настоящую работу, а мне — нет! Я считала это тотальной несправедливостью, хотя сейчас, когда я видела, как он без особых последствий выпрыгивает из окна, я начинаю думать, что Джефф все правильно делал.

Но меня это все бесило до невозможности. Человек, который постоянно размазывает меня по стенке, делает действительно интересные и важные вещи, а я изображаю говорящую секс-куклу и слушаю. Какого дьявола?!

Когда он поручил мне поставить прослушку в доме Эрни Дэвидса так, чтобы тот ничего не заподозрил — чтобы потом его жена могла предъявить ему обвинения в измене и развестись, отсудив большую часть состояния, и в то же время поручил Рику расследовать массовое убийство вместе с полицией, потому что удравшего преступника не могли найти уже месяц, я поняла, что меня не воспринимают всерьез.

Джефф выбирал для меня такие задачи, чтобы мне ничего или почти ничего не угрожало. С домогательствами я умела справляться еще с детства, и не всегда хуком в челюсть, а вот ни жизни, ни здоровью, ничего не грозило. Если бы я на вечеринке, устроенной Дэвидсом, попалась на установке аппаратуры, то я просто свалила бы это на кого-нибудь из его приятелей, мол, он попросил. И мне ничего бы не было. А образ я специально выбрала такой, чтобы его не зацепить. Я же всегда сначала искала информацию, а потом действовала. Джефф и научил, а я оказалась способной ученицей.

И это злило. Я же не ребенок, и я видела смерти в том возрасте, когда сам Джефф еще играл в копов и бандитов с такими же детьми! Я же могла принести настоящую пользу! Вот это я все на него и вывалила. С обвинениями, летающими вазами и криками. Как иначе-то? А Джефф, как всегда, среагировал абсолютно спокойно. Даже голоса не повысил. Меня всегда поражало, как он ухитрялся игнорировать любые мои психи.

— А ты и есть новичок, Миа. И ты дорога мне, ты моя дочь. Так что пока я не буду уверен в том, что ты сможешь выбраться из любой передряги, ни к чему серьезнее прослушки я тебя действительно не допущу. Учись стрелять, занимайся тренировками, развивай реакцию. Когда ты будешь так же хорошо стрелять, как Эрик Алаверо, я подумаю о том, чтобы допустить тебя к оперативной работе. Не нравятся мои правила — ты всегда можешь заняться чем-то другим. Но я уже потерял одну семью, не хочу потерять еще и тебя. Прости старику его слабость.

Конечно, это была манипуляция. И он не был таким уж стариком, и тем более слабым. Но я успокоилась и действительно начала заниматься всем, что он сказал. И даже набила морду Алаверо, с чем наверняка бы не справилась, если бы не этот настойчивый совет Джеффри.

И только сейчас я понимала, насколько он был прав. И насколько… зря он все-таки отправил с Риком именно меня. Никакие тренировки не готовили меня к тому, что я очнусь в подвале, прикованная наручниками. Никакие тренировки не готовили к принудительной голодовке и пыткам.

А ведь если бы не какая-то дрянь, подсыпанная Райтом в коктейль, если бы не наручники и голод, я, быть может, смогла бы выбраться, только вот Рик прыгнул из окна, когда на него летела его внезапно воспарившая подружка, разговаривая чужим голосом. А что в такой ситуации делала бы я? Смотрела бы на нее, открыв рот? Прав был Джефф. И, кажется, ему все-таки придется потерять семью второй раз.

Самокопание снова прервалось звуком шагов. Я замерла, насколько это возможно с учетом обстоятельств, и прислушалась. Лаура Бейтс. Ее каблуки всегда стучали так, что у меня этот звук отдавался где-то в висках, сходу вызывая безотчетную тревогу. Не знаю, почему, но чем дольше я здесь «отдыхала», тем больше мне казалось, что на в каком-то смысле куда хуже своего «жениха». У него все мозги набекрень. А она… она просто готова была смотреть, как расчленяют младенцев, если ей с этого будут идти приличные дивиденды. Все что угодно ради денег и власти.

В глобальном масштабе такие как она были разрушительнее десятка маньяков, потому что ходили по головам, заражая своей гнилью всех вокруг. Я сглотнула. Чует моя задница, ничего хорошего мне ее визит не сулит.

Она выглядела как-то странно. Не было холодной усмешки, не было ее обычной плавности. И она молчала. Обычно, появившись здесь без Райта, она обязательно говорила какую-нибудь гадость, а сейчас — молчала. И смотрела на меня с каким-то лихорадочным блеском в глазах, явно стараясь держать зрительный контакт. Что с ней? Приступ мизантропии, который хочется отработать на так удачно лежащей в подвале жертве?

Я угадала. Бейтс прошла ко все тому же «пыточному» столику и взяла скальпель. Я вдруг подумала: мне повезло, что, швыряясь ведром в рожу Райта, я не уронила ни одной свечи. Получить ко всему прочему еще и ожоги было бы совсем плохо. В смысле, еще хуже, чем сейчас.

А Бейтс, все так же молча, но уже медленно, начала подходить ко мне. И смотрела при этом в глаза, хищно облизываясь. Меня передернуло, когда ее розовый в белесых разводах язык медленно обвел сначала верхнюю, а потом и нижнюю губу. Какая-то пародия на кошку, вылизывающую морду после сожранной птички. Я попыталась отвести взгляд, но сразу после этого «кошка» Бейтс метнулась к кровати с какой-то бешеной скоростью, и что есть силы вцепилась когтями — ногтями эти длинные, покрытые, как выяснилось, красным, лаком ковыряла я назвать не могла — мне в подбородок.

Она просто повернула мою голову к себе, но, кажется, на щеках остались глубокие следы ногтей. Я поморщилась, но не стала кричать. Видали и похуже. А потом я поняла, что Бейтс совершенно бледная, и нездоровый блеск в глазах мне не почудился. Они были у нее карими, но сейчас зрачок был настолько широким, что казались черными. Да она же под кайфом!

Лаура хихикнула, и я вздрогнула от этого звука.

— Хи-хих. Хи-их! — как-то так это звучало, и на звук нормального человеческого смеха не было похоже вообще.

А потом она провела скальпелем по щеке. Сначала как-то… совсем слегка, даже не надавив — он оказался ледяным. А потом сильнее. И еще сильнее. И еще. А я смотрела в ее жуткую морду и думала о том, что мое лицо теперь похоже на поле для игры в крестики-нолики. Сил кричать не было. Я лишь надеялась, что она не тронет глаза.