Смерть ее легкой не была. Видимо, несмотря на все предосторожности, маньяк как-то узнал, что она изменяет мужу. Если учесть, что он ей тоже изменял направо и налево, и даже пытался соблазнить меня, с его телом, скорее всего, тоже ничего хорошего не происходило при жизни.

Я вздохнула и переключилась на него. Одет он был немногим больше своей супруги. Кроме грязно-серой рубашки, порванной пополам, на нем ничего не было. Маньяк зачем-то надел на него обе половины рубашки, «заправив» руки трупа в рукава. Обуви тоже не было, равно как и часов или других аксессуаров.

Раньше он был смуглым от загара, теперь же кожа была белой, как будто его очень долго держали в помещении совсем без солнечного света. От мышц не осталось практически ничего, он выглядел как человек с дистрофией, весь тонкий, и похожий на обтянутый кожей скелет. Его с трудом можно было узнать, на самом деле, но мне помогала хорошая память на лица и тот факт, что это самое лицо маньяк почти не повредил.

Только выжег глаза. Мужчина у этого ублюдка явно вызывал несколько меньше интереса, чем его жена. Хотя и ему досталось по самое «не могу». Раньше он выглядел максимум на двадцать пять, сейчас, если бы я не знала его при жизни, я бы сказала, что он умер в возрасте сорока или сорока пяти. Смерть его, мягко говоря, совсем не украсила.

Синяков на теле я не нашла, волосы хоть и были очень грязными, но остались на своем месте, даже длиннее, чем в то время, когда я видела его живым в клубе. «Поработал» маньяк над его лицом совсем немного. Собственно, выжег глаза, которые «смотрели» теперь на меня с каким-то странным укором, и зашил ему рот. Не знаю, что это значило, и надеюсь, мне никогда не доведется достаточно пристально пообщаться с убийцей, чтобы спросить об этом.

Синяков у мужского трупа не было. Наоборот, с его кожи как будто стерли все признаки того, что она принадлежит человеку. Ни волосков, ни родинок, ни пигментных пятен или чего-то подобного. Просто очень чистая белая кожа, высушенная до такого состояния, что казалась пергаментной.

Ниже пояса все было так же выжжено, как и у нее, и мне снова не хотелось думать, при жизни жертвы сделал это маньяк, или нет. Хотелось, если честно, просто забыть все увиденное. Хотя вряд ли получилось бы: память у меня, увы, отличная. Особенно визуальная. Так что оставалось лишь надеяться, что это убийство не будет сниться мне в кошмарах лет эдак пять подряд.

Каких-то других следов пыток, кроме истощения и выжженных органов, я не нашла. Мужчине досталось куда меньше «внимания» чем женщине, хотя, скорее всего, от этого ему было не легче. Он просто медленно умирал от голода, и наблюдал, как Мари пытают. Возможно, клялся маньяку в том, что они будут верны друг другу до гроба, а тот соглашался, что, теперь-то уж точно будут.

Мне на несколько мгновений так ярко представилась эта сцена, что я пошатнулась. Рик, который все это время изображал мебель, кинулся ко мне, усадил на ближайший ящик, и, наконец, соизволил заговорить:

— Нашла что-нибудь? И как ты вообще? Снова плохо?

Я протянула ему нераскрытую пачку одноразовых перчаток.

— Мне немного нехорошо. Представила, как Джеймс, должно быть, просил маньяка пощадить их, и голова закружилась. Возьми это, надень и забери из тела Мари бумагу. Нужно посмотреть, что это. Наверняка какое-то послание или очередное неадекватное стихотворение.

— Из тела? Может, с тела? — недоуменно уточнил Алаверо.

— Подойди к нему поближе и посмотри. Я понимаю, тебе не хотелось слишком пристально ее рассматривать в таком виде, но я не могу забрать бумагу сама. Так что придется тебе. Мне кажется, это важно.

На фразе «я понимаю, тебе бы не хотелось ее рассматривать» Рик посмотрел мне в глаза, словно ища там что-то. Он только спустя несколько секунд отвел взгляд, и начал надевать перчатки. Я опасалась, что он будет трогать их руками, но он сделал все быстро и правильно, после чего уверенным шагом подошел к телу Мари. Он не стал пользоваться щипцами, на мой взгляд, правильно: так можно было и порвать улику. Бумагу он вынул так легко, словно она лежала в конверте, а не в теле мертвой девушки. Это наталкивало на мысль, что я права, и это записка.

Алаверо развернул листок, и некоторое время читал про себя, все больше и больше хмурясь. Потом мрачно воскликнул:

— Ебанутый урод! — и вернулся ко мне. Перчаток я не снимала, так что он не стал зачитывать написанное вслух, а просто передал записку мне.

Я вчиталась в красивый, весь в завитушках, но не очень разборчивый почерк убийцы, и всей душой поняла Рика с его нецензурной бранью. Этот тип и правда был на всю голову болен.

В записке было написано:

Тупая сука, знаешь, что я с ним сделал? Я съел его глаза, пока его блядь смотрела на это! И если ты не уберешься отсюда, «Элис», то с твоим недомуженьком я сделаю точно то же самое. Вас не должно быть здесь. Ты не должна мешать мне чистить город от падали, неспособной чтить заповеди! Убирайся, если хочешь жить!

Зачем он написал это… эту подробность про смерть Джеймса именно мне, я не понимала совершенно, но зато отлично поняла, что меня раскрыли. Причем только меня. Не Алаверо. И когда до меня это дошло, голова закружилась так сильно, что я буквально сползла с ящика, где сидела, на пол. Ни стоять, ни сидеть не получалось.

Я лежала на полу, смотрела, как ко мне снова бросается Рик, и думала только об одном: он убьет меня. Сначала Роуз — не знаю, почему, но я была в этом уверена, — а потом меня. И никто нас не найдет.

Мне неожиданно стало очень холодно, и я обхватила себя руками, надеясь согреться. Перед глазами снова были сплошные цветные пятна, как на приеме, но хоть голова не болела. Только я понимала, что сама не встану, а сил сказать что-то Алаверо не было. Я надеялась, что ему хватит ума положить бумагу туда же, где он ее взял.

Я слышала его шаги. Сначала они отдалялись от меня, потом приблизились, и он просто взял меня на руки, и пробормотал скорее себе под нос, чем мне:

— Ты мое наказание последнее время.

— Я не знаю… что со мной, — тихо отозвалась я не своим, каким-то шелестящим голосом. — Раньше… такого не было.

— Да, ты это уже говорила, — отозвался он. Мне послышались нотки раздражения в его голосе на этот раз.

Неудивительно: вряд ли ему нравится со мной возиться, тем более так много, но я ничего не могла с этим поделать. А Рик закинул меня на плечо, хоть и довольно бережно, после чего быстро набрал номер на своем мобильном.

— Браун, говорить можешь? — услышала я.

Значит, контакта со своим осведомителем он не потерял. Это хорошо.

— Я думаю, ты уже знаешь про новые трупы. Мы там были, убийца оставил записку для моей напарницы. Рекомендую никому ее не показывать, кроме тех, кому вы действительно доверяете. Мне пришлось ее вынуть из тела жертвы, так что она лежит рядом с трупом. Да, отчет я жду, как и в прошлый раз. Без ваших экспертов мы вряд ли что-то сможем. Хотя это какая-то чертовщина. Да, понял. Нет, я никому не расскажу. Хорошо. Пока.

Все это он говорил, пока шел со мной на руках к кабинету Слэя. Туда он заглянул совсем ненадолго, только бросил:

— Запри двери кладовки, если не хочешь, чтобы твой мэр открутил тебе яйца.

А потом он поставил меня на пол, и заметил:

— Если я буду постоянно таскать тебя на руках, то даже идиот поймет, что ты не туристка-тусовщица. Твои проблемы со здоровьем в легенду не вписываются никак. Возможно, маньяк из-за этого и как-то понял, что ты не та, за кого себя выдаешь. А потом пробил информацию. Если у него есть связи, или он сам коп, то это возможно. Так что придется тебе крепко держаться за меня и идти на своих двоих.

Я только кивнула. В отличие от него, я не слишком была уверена, что у меня это получится, потому что голова кружилась очень сильно, меня тошнило и пошатывало. Но говорить об этом я не стала. Мне сейчас особенно важным казалось другое:

— Нужно позвонить Роуз. Я боюсь, что она и ее Дойл… могут быть следующими.