Рычание неумолимо приближалось. Моё сердце затрепетало от страха. Я судорожно всматривалась в окружающую меня тьму, пока из неё не показались яркие, светящиеся словно аквамарины, голубые глаза. А потом я смогла разглядеть и всего зверя: узкая морда, длинные, словно сабли, клыки, дымчато-серая шерсть с чёрными пятнами. Не было сомнений – это снежный барс, он же ирбис, пусть немного и отличающийся размером от среднестатистического зверя.

Эта хищная кошка рычала всё громче и медленно, грациозно приближалась. В отличие от меня, она не вязла в липкой гадости, а шла по ней, словно по асфальту. Дикий, первобытный страх обуревал меня. Захотелось убежать, спрятаться, очнуться или хоть как-то спастись. Умирать, пусть и во сне, не желала! Но ни первого, ни второго я не могла, так как увязла в грязи. А прийти в себя просто не получалось. Тогда я попыталась закричать. Внезапно горло сдавил спазм, от которого я почти задохнулась. Тем временем животное приблизилось ко мне вплотную и начало обнюхивать. После чего, с диким голодным рычанием укусило меня за основание шеи.

Жуткая боль пронзила моё тело и свела судорогой. Место укуса жгло. Я полагала, что должна буду проснуться. Но не выходило. Жар от раны расползался по телу словно яд. Сначала мне казалось, что на меня медленно льют кипяток, а потом – будто по моим венам течёт раскалённая лава. Если бы я могла вырвать руки из удерживающих меня оков, то давно уже бы разодрала всю кожу до костей. Казалось, я сходила с ума, умирала… Но передо мной сидел ирбис, смотрел своими голубыми глазищами, и будто бы ждал… Ждал, сдохну я или нет. И когда я потеряла счёт времени, а пытка показалась бесконечной, боль прошла, тело стало лёгким, как пушинка. Снежный барс рыкнул и исчез, а я очнулась в палате.

Пока мои глаза привыкали к свету, из коридора послышались голоса:

– Сергей Витальевич, когда она очнётся? – кажется, этот принадлежал маме.

– Показатели стабилизировались, жар спал. Прогнозов делать пока не могу, но думаю со дня на день.

– Спасибо, доктор, – горячо поблагодарила мама, судя по тону, едва сдерживая слёзы._____Всем отличного воскресного вечера) Продолжение завтра.А пока предлагаю высказать варианты того, что проиходит с героиней.

– Показатели стабилизировались, жар спал. Прогнозов делать пока не могу, но думаю со дня на день.

– Спасибо, доктор, – горячо поблагодарила мама, судя по тону, едва сдерживая слёзы.

– Да не за что. Я просто делаю свою работу, – скромно ответил мужчина. За что я прониклась уважением к этому, пока незнакомому мне врачу.

Наконец, я смогла открыть глаза и адаптироваться к свету, который теперь казался ослепительно ярким. Ещё через минуту зрение полностью подстроилось и сфокусировалось. Я смогла разглядеть палату. Вокруг ничего не изменилось. Все те же унылые белые стены, то же окно и тот же старенький тюль. Лишь мои любимые ирисы сменили на герберы, источавшие сладковатый аромат.

В палату вошла мама и удивлённо замерла. А мне показалось, что я могу разглядеть даже ворсинки на её блузе. Тело больше не болело, и чувствовала я себя невероятно сильной. Хотелось побегать или попрыгать, чтобы выплеснуть хоть каплю своей энергии. А ещё ощущался такой дикий голод, что даже живот сводило и подташнивало.

– Мама? – окликнула остолбеневшую родительницу.

– Лакшми, доченька, ты очнулась! – мама, на секунду растерявшись, подбежала ко мне и начала обнимать и плакать.

– Мама, со мной всё в порядке. Не плачь, – перебила я её, не в силах терпеть требования своего организма. – Дай поесть, не могу – живот скрутило, аж до тошноты!

Мама, осунувшаяся от усталости, удивлённо кивнула и выбежала из палаты, а вернулась уже с доктором.

В комнату влетел невысокий дядечка в белом халате, крупной комплекции, с умными, но маленькими глазками. Он без вопросов, но с лёгким недоумением на лице, пощупал мой лоб. После чего его глаза увеличились в размере, он пощупал пульс, осмотрел живот, под повязкой и ещё больше округлил глаза. Затем вытер платком выступившую у себя на лбу испарину и начал обмахиваться папкой.

– Всё в норме, – ошалело произнёс доктор. – Можете покормить.

Мама снова убежала, а врач, оставшись наедине со мной, спросил:

– Как вы себя чувствуете, Лакшми?

– Отлично, только есть очень хочется, так что даже готова пододеяльник грызть, – ответила, едва сдерживая рвотные позывы.

Я попыталась налить воды, но мне помешала загипсованная рука. Сергей Витальевич, увидев на моей моське недовольство, а отнюдь не гримасу боли, удивился ещё больше. Хотя больше было некуда, и так глаза раза в три увеличились, что по закону природы просто невозможно.

Однако доктор всё же работал в общественной больнице и повидал много чего за свою практику. Поэтому он собрался, закрыл рот, налил воды, подал мне и ехидно протянул:

– А ручка-то не болит?

Я выхватила стакан здоровой рукой, за пару глотков его осушила и ответила в тон доктору:

– Нет, а что?

Сергей Витальевич почесал затылок. Затем вытащил прибор, взял у меня кровь из пальца на анализ, заглянул в рот, в нос и уши, но так и не обнаружил там ничего необычного. Смерив давление, снова послушав меня, и вынес вердикт:

– Хорошо, это очень хорошо. Идёте на поправку семимильными шагами. Вы знаете, что с вами случилось?

– В обморок упала? – предположила я.

Доктор неопределённо качнул головой:

– Да, вы пролежали без сознания неделю. У вас поднялась температура и мы подозревали отторжение тканей. Начали вводить антибиотики, но ничего не помогало. Жар спал всего пару часов назад, когда мы уже начали терять надежду. Это удивительно!

Да, мне тоже это показалось необычным, так как по моим ощущениям прошло несколько часов. Но вслух, естественно, я этого не произнесла.

– Ну, раз с вами всё хорошо, я покину вас. Меня ждут другие пациенты. Поправляйтесь, Савицкая.

– Спасибо, удачного дня, Сергей Витальевич.

Я попрощалась с доктором, а спазмы голодного желудка, притупленные водой, вернулись. Эх, если бы не этот гипс, я бы уже сама убежала в поисках пищи.

Наконец, вернулась мама. В руках она держала поднос с тарелкой ароматного горячего супчика.

– Что доктор сказал? – начала расспрашивать мама.

– Всё отлично. Скоро выпишут, – успокоила разволновавшуюся родительницу. Та, в свою очередь, подняла спинку кровати и поставила поднос мне на колени, так чтобы я смогла покушать самостоятельно.

А я не стала манерничать и жадно набросилась на столовские харчи, на которые в обычной ситуации даже бы не посмотрела. А сейчас мне казалось, что ничего на свете вкуснее нет. Правильно говорят лучшая приправа к еде это голод.

– Ну и славно. А мы-то переживали, что твой организм отторгает донорские органы. Я вся извелась, отец поседел…

– Мам, ну вы чего? Ну, немного прихворала, доктор же сказал, что я иду на поправку.-----Всем доброго утра! Продолжение завтра!

Мама улыбнулась и поцеловала меня в макушку. Отвернулась и украдкой, думая, что я не вижу, утёрла слёзы. Я не стала рассказывать ей о кошмаре, мучившим меня всё это время. Посчитала его игрой воображения, бредом от высокой температуры и ничем иным. Именно так я решила, пока следующей ночью, едва закрыв глаза, не погрузилась в ту же тьму, в ту же тягучую липкую грязь, а из темноты не показалась озорная рысь. Она долго смотрела на меня жёлтыми глазами и не издавала ни звука. Она почти не пугала, наоборот, вызывала умиление. Мне хотелось её потискать.

Животное медленно приблизилось, лизнуло моё лицо, дружелюбно мурлыкнуло и совсем не полюбовному тяпнуло в то же место, что и ирбис.

Я закричала и попыталась отпихнуть эту притворщицу, но противная вязкая грязь снова придавила меня. На этот раз жар от укуса оказался более терпимым. Кошка уселась напротив меня, мурлыкала и жмурилась. А мне хотелось пустить рысь на коврики. Уж теперь её милый облик меня не обманывал.