Кроме черного. Хотя нет. Даже черный, и тот шел ей. Просто черный, казалось, делал девушку недоступней и возводил вокруг нее стену, которую так хотелось преодолеть.

Какой же она была желанной, эта маленькая графиня. И в то же время, с некоторым удивлением понял Аттавио, хотелось ее оберегать и заботиться о ней. Ведь Мира была такой… маленькой. Такой хрупкой. Такой нежной. Пусть она и хотела выглядеть самодостаточной и сильной.

Да, это волновало его. И раздражало одновременно. Слишком уже сильно девушка начала выбивать его из привычной ему комфортной зоны, в которой он был и царь, и бог. И прекрасно мог держать себя в руках.

По крайней мере, раньше…

Чтобы отвлечься от всяческих соблазнов, Аттафио упирается локтем в небольшой деревянный выступ, подпирает кулаком щеку и устремляет взор в однообразный вид за окном. Небольшие каникулы, которые он устроил себе благодаря поездке в Фэрдер, подходят к концу. Надо думать о делах грядущих. А их всегда очень и очень много. Его деятельная натура всегда против праздности. Будь иначе, он не смог бы по праву считать одним из богатейших людей Игдара.

… Когда карета проезжает мимо очередной деревеньки, мужчина решает разбудить спящую на его коленях девушку и аккуратно проводит подушечками пальце по ее изящной скуле.

— Мираэль, — негромко зовет жену Аттавио, — Просыпайся.

Мгновенно распахнув глаза, девушка вглядывается в лицо мужа над собой и судорожно вздыхает, безошибочно определяя положение своего тела. И ожидаемо пытается быстро выпрямиться.

Но властная мужская рука, опустившаяся на ее грудь, не дает ей этого сделать. Поэтому она возмущенно хмурится.

— Если встанешь слишком резко, голова закружится, — предостерегает ее Аттавио, но в ответ Мира лишь пренебрежительно фыркает. И деловито интересуется:

— Подъезжаем?

Аттавио кивает. Позволив себе полежать еще с минуту, Мира опускает ноги на пол кареты, аккуратно выпрямляется и выглядывает в окно. Видит вполне себе обыкновенную и идеалистическую картинку — домики и небольшие хутора, заборчики и палисадники, зеленые глади поля и отдаленные полосочки лес и рощ — и решает поверить супругу на слово. Слишком плохо она знает окрестности столицы, чтобы по этому совершенно стандартному пейзажу понять, что они действительно около Игдара.

— У нас есть еще где-то около получаса, — вдруг шепчет совсем рядом с ней Аттавио, и крепкие уверенные руки обволакивают ее вокруг талии.

Мира вздрагивает и рассеянно оглядывается. А Аттавио уже притягивает ее к себе и, положив ладонь на стянутую корсетом и плотной тканью платья грудь, вжимает в свой торс.

— На что? — спрашивает она машинально, шумно сглатывая, когда пальцы мужа мужчины мягко проходятся вверх, обхватывают ее челюсть и гладят по подбородку.

— Ты, Мираэль, использовала мои колени как подушку. Хочу свою награду.

Опять он за свое!

— Вы ведете себя, как ребенок, — недовольно бурчит Мира в приблизившиеся губы.

— А ты — как монашка. Ну-ка, госпожа аббатиса, поцелуйте своего мужа.

— Зачем?

— Затем, что это чертовски приятно.

Больше она не успевает ничего сказать, потому что губы Аттавио накрывают ее рот, и знакомый трепет проносится по ее груди, ногам и концентрируется особой томностью в животе, из-за чего она судорожно вздыхает. А мужчина пользуется этим, чтобы мгновенно сделать поцелуй знакомо глубоким и откровенным.

Уже в третий раз он целовал ее так. И уже сейчас Мира не могла отрицать того, что ей… неожиданно нравилось.

Никто и никогда не целовал ее. Особенно так. Только он, Аттавио. Аттавио Дэрдаш. Богач. Торговец. Нежеланный муж. Ледяная глыба. Изменщик. Самонадеянный и независимый красавец. Граф Тордуар.

Сколько имен… и все про него одного.

Наверное, ее просто укачало в карете. А еще она устала от продолжительной дороги, несмотря на то, что большую часть пути благополучно и крепко проспала. Потому что другой причины, почему она, прижавшись спиной к груди графа, неудобно изогнувшись и повернув голову, отдается неправильному и порочному поцелую с невероятным пылом и жаждой, позволяя мужским губам и языку творить такое…

А Аттавио такой отклик, разумеется, оценил. И только рыкнул недовольно, потому что закрытый верх платья, его многочисленные юбки и подъюбники — это не то, с чем хочется возиться, обладая ничтожным количеством временем. Да и не совсем удобным местом.

Хотя кое-что он все же себя позволяет. И даже немного удивляется, когда Мира не отталкивает его руку, не мычит протестующе.

Откинувшись в бок диванчика и продолжая жадно и умело целовать свою жену, он начинает уверенно расстегивать пуговки верхнего платья, имитирующего покрой военного камзола — дань многовековой моде, от которой до сих пор не могут избавиться даже в столице, когда речь идет о дорожном платье или амазонке. Потом — ослабляет шнурки на затянутом вороте нижней сорочки. И, освободив себе наконец-то достаточно места для маневра, Аттавио ласкает пальцами нежную кожу шеи, ключиц и приподнятых полушарий груди, особенное внимание уделяя нежной и заманчивой ложбинке между, рядом с которой, кстати, притаилась очень заманчивая и привлекательная маленькая родинка — о-очень привлекательная и о-очень соблазнительная.

Уже от возбуждения Мираэль снова всхлипывает. Как же мужчина ее понимает! Ему тоже не терпится перенести эту сладкую игру на более подходящую плоскость, да избавить их обоих от ненужных одеяний.

И вообще — это плохая идея, дразнить и Миру, и самого себя в таком месте. Ладно еще такая неискушенная девушка, как молодая графиня. Судя по всему, что-то не очень баловали ее любовники, раз она вспыхивает от одного лишь поцелуя.

Но он-то? Он-то не молодой юнец, да и раньше отлично справлялся с позывами плоти, если того требовала ситуация.

Что ж происходит сейчас, черт возьми?!

Почему его так ведет? Почему собственная жена его манит настолько сильно? Причем, самое интересное, ничего для этого не делая! Только губами своими пухлыми и мягкими завораживает да своими невозможными глазищами смотрит, будто оттолкнуть хочет, да воспитание не позволяет!

Вот только сейчас она не отталкивает, нет! Наоборот — закинув руку за его голову, уже сама тянется, сама прижимает его к себе, жадно поглощая воздух из его легких.

И ничего более естественного, чем это, кажется, и нет.

Наверное, он все-таки ошибся. И это девочка очень даже знакома с мужскими ласками и желанием. Вон как дрожит и трепещет, желая большего, чем эти скудные ласки украдкой.

— Все. Хватит, — почувствовав недовольство, приказывает Аттавио, обрывая поцелуй. Мысль о возможных любовниках жены почему-то остужает его и неприятно царапает по самому нутру.

Мира непонимающе хлопает ресницами, но уже через секунду ее лицо вспыхивает, глаза наполняются зловещим блеском, и девушка, отпрянув, что-то невразумительно цедит сквозь губы и принимается дрожащими пальцами приводить себя в порядок.

Правда, без особого успеха.

Понаблюдав за этими трепыханиями, Аттавио обреченно вздыхает.

— Иди сюда, — тоже раздраженно говорит он, протягивая руки, чтобы помочь застегнуть пуговки.

— Отстань! Сама! — огрызается разъяренной кошкой девушка, отстраняясь.

Но Аттавио все равно делает по-своему, заставляя ту смириться с самоуправством. И его ловкие, несмотря на размеры ладоней, пальцы без проблем справляются с миниатюрными кнопочками.

Как же Мираэль раздосадована! Как она зла и недовольна!

Да что ж это такое происходит, а?!

Почему она позволяет… все это?!

Но больше всего раздражает то, что она чувствует разочарование от того, что Аттавио не продолжает начатое. Именно он, а не Мира, прекращает непотребства, а после еще и, как маленького ребенка, одевает.

Вот же стыд!

Неудивительно, что, накручивая себя больше и больше, Мираэль вылетает из кареты, стоит той остановится в квартале Санженпэри около парадного входа их столичного дома, некогда принадлежавшему самому принцу и проданному в часть карточного долга одному из королевских аристократов, а позже — и новоиспеченному графу Тордуар.