— Можешь быть свободен, Дэниэль, — распоряжается граф, — Горничных тоже отпусти. Я сам позабочусь о своей жене.

— Как прикажете…

— Ты тоже отдыхай, — бросает через плечо Аттавио секретарю.

— А как же документы? — интересуется мужчина с легкой насмешливой улыбкой.

— Завтра.

— Я понял.

В коридоре второго этажа Мира уже знакомо упирается пятками и мотает головой. Но шипит тихо, чтобы не поднимать переполох:

— Ты в своем уме, Аттавио?! Зачем тебе это?

— Как это — зачем? — искренне удивляется мужчина, все-таки заталкивая ее в спальню и поворачивая к себе лицом, — Тебе напомнить, Мираэль?

Он снова ловит ее в капкан своих рук. И тянет в сторону, пока не достигает софы и не садится на нее, надежно удерживая девушку за предплечья. Но та все равно упрямо дергается, закусив губу, и неприязненно глядит на мужа сверху вниз. Пытается освободиться, но глубокий и проницательный взгляд мужчины обжигает и заставляет трястись от нервозности.

— Давай так, Мираэль, — говорит Аттавио строго и повелительно, — Откровенность за откровенность. Я хочу тебя. Хочу в своей постели. Хочу взять тебя. Даже целовать хочу и терпеть эти твои девчачьи игры в недотрогу.

— Зато я не хочу, — фыркает молодая графиня.

— Не заметно. Ты конечно, брыкаешься, как горная козочка, но откликаешься. Иначе бы не дала залезть тебе между ног. Дважды!

— Это помутнение какое-то! Не принимай на свой счет!

— Ну конечно… Мариэль, ты еще слишком молода, чтобы искусно врать.

Мужчина резко дергает девушка на себя, и та с пронзительным визгом падает на его колени. Пытается тут же вскочить, но граф уже крепко обнимает ее, вжимает в свою грудь и пытается снова поцеловать. Но попадает губами в изгиб шеи. Впрочем, ему нравится и это. И он, как и раннее, чувственно проводит языком по судорожно пульсирующей жилке.

Помимо воли, Мира снова чувствует трепет и жар. Цепляется за мужские плечи, дрожит и порывисто выдыхает:

— Хватит! Прекрати!

— Это сейчас-то? — голос Аттавио предупреждающе рокочет, — Нет, девочка. Сегодня ты станешь моей. Раздвинешь передо мной свои ножки и примешь всего, до самого конца. И будешь просить еще.

— Какой же ты… какой… Вы хам и извращенец, мессир граф!

Но, несмотря на охвативший ее гнев, Мира снова поддаются соблазну. Будто колдовству какому-то! Однако сама виновата — понимает девушка. Сама позволила. Сама разрешила. Сама потянулась — вот и пожинает теперь плоды. Она отталкивается — но с каждой секундой все слабее и слабее. Ерзает на мужских коленях — и тем самым заводит Аттавио (да и себя саму) еще больше. От спазма возбуждения внизу живота выгибается, подставляя под губы мужа уже грудь. Стонет. И едва ли обращает внимания на проникновенный и глубокий шепот продолжающего что-то говорить мужчины.

Одновременно он умело и максимально быстро раздевает ее. Почти разрывает платье с хитрой шнуровкой на пояснице и опускает вниз лиф. Снова целует и даже покусывает нежную кожу груди. Шебуршит ладонями на спине, чтобы не глядя развязать узлы на корсете. Отбрасывает в сторону, с явным наслаждением обхватывая пальцами обнаженную талию и лаская выступающие ребрышки.

Мира потерянно всхлипывает. Бороться уже нет никаких сил, и она окончательно сдает позиции, позволяя мужу полностью овладеть ее существом и повести ее желание и чувственность на совершенно новый уровень.

А вот какой именно — ей еще предстоит узнать… Все же она ступает на неизведанную дорожку…

Мира почти не отмечает, послушная рукам мужчина, как тот ставит ее на ноги и стягивает на пол платье и, распуская завязки, одну за другой нижние юбки. Как она остается в одних чулках, туфельках и украшениях. Как сильно растрепалась ее прическа. И как жадно, оставив ее в полном неглиже, граф оглядывает ее стройную и нежную фигурку с легкой, почти незаметной, порослью на лобке, сжавшимися на воздухе и от многочисленных поцелуев горошинками сосков и подрагивающими от возбуждения запястьями.

И в итоге поднимается сам, чтобы, обняв и с легкостью подняв, быстро перенести на постель. Уложить на покрывало и продолжить свои уверенные и чувственные атаки. Одновременно раздеваясь сам.

Остатками разума девушка, конечно, пытается ему сопротивляться. Ерзает, отталкивает его, зажимается. Сопротивляется настойчивым пальцам, что снова пытаются пробраться к ее промежности.

Но в итоге все равно сдается. И сладко выгибается, когда Аттавио все же проникает внутрь и начинает знакомо двигаться, и протяжно стонет. А муж накрывает ее собственным телом, согревая своим теплом и своими поцелуями, делает ласки откровеннее и порочнее, заставляя отзываться и инстинктивно тянуться в ответ.

Это возбуждает и его самого. И подводит к тому, чтобы взять то, что, как он считает, принадлежит ему по праву.

Это просто и совершенно естественно — раздвинуть стройные ноги, упираясь коленями в матрас между ними, приподнять женские бедра и подтянуть к себе. Прижаться членом к нежным и влажными благодаря его усилиям складочкам. Нависнуть сверху и, обхватив голову жены, уткнуться лбом в изогнутую, одуряюще сладко пахнущую шею.

И толкнуться — уверенно и упруго, с трудом протискиваясь в тугую глубину.

Аттавио чертыхается и в легком недоумении рокочет:

— Тесная, Мираэль. Расслабься!

Еще один толчок. И девушка с болезненным криком выгибается, впиваясь ноготками в мужской торс.

— Черт… — снова выдыхает Аттавио, понимая, что окутавшая его естество теснота и тут же последующим за ним специфический спазм — это не просто так. — Что ж ты не сказала, девочка…

— Больно… — машинально всхлипывает Мира, сжимая ногами мужские бедра.

— Знаю, детка. Потерпи немного.

Вместо того, чтобы пойти на поводу своего желания и начать двигаться быстро и размашисто, Аттавио снова кладет большой палец на нежный бугорок и трет его, чтобы смягчить неприятные ощущения. Девушка рвано выдыхает и нервно отворачивает голову, но на очередную ласку отзывается. И откровенно наслаждается.

Все-таки Аттавио — опытный любовник. И женщины не просто так сходят по нему с ума — есть за что, несмотря на весь его набор из властности, жесткости и холода.

Когда он начинает двигаться, девушка почти не чувствует неприятных ощущений. А то, что есть, витиевато переплетается со странным, но в то же время приятным ощущением наполненности и движения внутри нее. От каждого толчка — неторопливого и аккуратного, она порывисто вздыхает и слегка вздрагивает, но продолжает жадно цепляться за мужа, будто утопающий — за спасательную шлюпку. Тянется губами за поцелуями, которые ей безумно нравятся, с легкостью подстраивается под сладкий ритм. Реагирует, может быть, не очень умело, но искренне и жадно, полностью погружаясь в чувственное удовольствие.

В какое-то настоящее безумие.

Нет ни капли стыда.

Ни прежней зажатости и скованности.

Но, естественно, Мира не думает о том, что это странно — так отчаянно отдаваться мужчине, к которому еще неделю назад не испытывала ничего, кроме неприязни. Всего несколько дней друг с другом, несколько поцелуев и шагов навстречу — и ее природная женственность отзывается, ища не то выхода, не то ответной реакций.

И находит — в поцелуях и объятьях, в толчках и порывисто сжатых на ее бедрах мужских пальцах.

Лицом к лицу. Кожей к коже. Грудью к груди.

Наслаждение отдается спазмом в каждой клеточке тела — пульсирует внизу живота, в груди и висках. Хочется кричать и мотать головой в попытках облегчить сладостную муку, но Мира все равно инстинктивно закусывает губу — до самой крови. Не рассчитав силы, царапает спину мужчины, который с рыком берет ее. Вскидывается навстречу, выгибается.

И стонет.

Снова. И снова.

До хрипоты.

До судорог.

До полного помешательства, в котором, окончательно потеряв себя, девушка падает будто в пропасть.

Но пропасть манящую и желанную…

Наутро Мираэль просыпается от не совсем приятного ощущения чужого присутствия и тяжести на своем теле. А как она вообще уснула — так вообще не запомнила.