— Но я же сам видел, прямо в соседней комнате… — я чуть не захлебнулся от возмущения.

Милий устало протер глаза.

— Кай, в Гульборге много законов, некоторые остались с давних времен, другие появились недавно, с приходом сарапов. Нельзя жить так, чтобы вообще ничего не нарушить, потому на некоторые проступки все закрывают глаза. Но если кто-то начнет кричать о грехе и грешнике, сарапы будут вынуждены открыть глаза. Открыть, а потом наказать. Из-за этого отцы наказанных разозлятся на Набианора, начнут против него бунтовать или устраивать заговоры, будет еще больше казней. В Гульборг приведут войска, потребуют их кормить… Словом, много-много бед из-за одного крикуна, который не смог вовремя закрыть глаза. Кому это нужно?

— Тогда зачем вообще нужны такие… — рассердился я, но замолк, услыхав от подошедшего Тулле всего одно слово. «Скирре».

Мы убили ярла Скирре, причем не в честном поединке, не на суде, а подло напав, когда тот не ожидал. Я почти уверен, что конунг Рагнвальд знает виновных, но притворяется, что это не так, иначе бы ему пришлось наказывать не только мелкого лендермана из Сторбаша, но еще двух сильных и верных ярлов. Сейчас, при сарапской угрозе и появлении тварей, Северным островам это не нужно, потому он и держит глаза закрытыми. Но если кто-то придет к нему, скажет имена убийц и приведет видаков, тогда Рагнвальду придется открыть глаза и прилюдно наказать виновных. И вот тут я всей душой желаю, чтобы мой конунг продолжал смотреть в другую сторону.

Так что я тряхнул головой, прогоняя лишние мысли.

— Рысь! — позвал я хирдмана. — Перед тем, как ломать руку, хоть выведал что?

— Да он бы и трезвым ничего не сказал, дурень бесполезный.

Состязания всё никак не начинались, так что я отпустил ульверов посмотреть на фагрский пир, и они разбрелись по всей огромной терме: кто поспешил к пиршественному столу, кто — опробовать купальни. На улице уже стемнело, и рабы поспешно зажигали масляные светильники да дорогие восковые свечи, от чего цветные камешки на полу и стенах заблестели и заиграли новыми красками. На гладь пруда, что в середине термы, тоже опустили плошки с огнями, отчего всё вдруг показалось ненастоящим, будто я выпил хельтова пива.

На площадь возле пруда вышли полуголые юноши с факелами, встали как статуи. Заиграла тягучая музыка, тоненький женский голосок затянул песнь на сарапском, зазвенели бубенцы. И когда я подумал, что это всё развлечение и больше ничего не будет, юноши вдруг зашевелились. Поначалу они двигались медленно, то вздымая факелы к небу, то опуская к ногам, но понемногу их движения становились всё быстрее и резче. Огонь прыгал в темноте, выхватывая то лица плясунов, то голые плечи, то вскинутые ноги, рисовал причудливые картины, ткал мимолетные узоры. Завораживал… А в конце огонь выплеснулся наружу изо рта одного из плясунов.

— Кай, господин спрашивает, по нраву ли тебе огненные танцоры? — спросил внезапно возникший за плечом Милий. — Видел ли такое на Северных островах?

— Нет, не видел. Скажи, что по нраву. И спроси, как тот парень выплюнул огонь? Неужто и такие дары бывают?

Милий тихо рассмеялся.

— Нет, это не дар. Он набрал в рот земляное масло и поджег его, когда выплюнул. Еще господин просит вернуться на арену. Сейчас начнется первое состязание.

Зал с ареной уже горел множеством огней, но гостей тут было немного.

Хозяин пира вышел на песок вместе с огромным мужчиной, я даже подумал поначалу, что это великан, но потом услыхал руны здоровяка. Сторхельт на семнадцатой руне, скорее всего, с даром в силу, потому что поражали и его рост, и ширина плеч, и толщина рук и ног. Даже его шея была примерно как моя талия, а ладонью он легко бы обхватил целиком мою голову.

— Первое состязание предложил Клетус Кидонес. Кто дольше простоит под рунной силой Теагена Тасосского, великого годрландского воина, тот и победит. Если кто коснется песка хотя бы одной рукой или одним коленом, тот проиграет.

А как же гости? Я еще раз глянул на немногочисленных зрителей. Судя по всему, в зал пускали лишь хельтов, потому их и было мало, примерно с десяток. Только хозяин пира да Милий были исключениями.

Милий быстро проговорил условия состязания и поспешно вышел. Мы с Клетусом встали в очерченные на пески круги, что находились на равном расстоянии от сторхельта. Зрители, среди которых я увидел и троих сарапов, собрались в дальнем от нас конце зала, возле выхода.

Такого состязания я никак не ожидал. Клетус же слыл хорошим воином, умелым с любым оружием, так почему он выбрал именно такой поединок? Впрочем, я не собирался ему уступать ни сейчас, ни потом. Я неплохо выдерживал рунное давление, еще хускарлом я стоял под выплесками сторхельтова сражения…

Тут великан выпустил часть своей силы, и я пошатнулся. На меня словно навесили груз весом с немаленький драккар. Под его тяжестью застонала спина и заскрипели колени. Да что там… я и дышать-то мог едва-едва. Краем глаза я видел, что Клетус стоит ровно и дышит легко. Неужто у него дар, как у нашего Слепого?

Я потянулся к стае, нашел огонек Бродира… Нет, Хальфсен всё еще мешается. Ему ведь говорили поднять руну, да он отказался из-за дури какой-то. Как лучше поступить? Выкинуть толмача из стаи или стоять честно? Хотя чего ж тут нечестного? Клетус стоит благодаря дару, так и стая моя тоже, и дар Слепого — это часть моей силы.

Сторхельт усилил нажим. И я застонал, чувствуя, как мои ребра вдавливаются внутрь и выжимают остатки воздуха.

В Бездну! Я решительно убрал Хальфсена из стаи и смог немного вдохнуть, ощутил покалывания в теле от дара Дударя, что спешно исцелял невидимые раны. А как задышал, так пожалел о своем поступке. Хальфсен ведь заслужил свое место! Он не сделал ничего супротив меня или хирда. Это ведь не трусливый Стейн!

Но я держался! Тулле же говорил, чтоб я не позволял своему дару своевольничать, вот я и не позволяю! Наоборот, надо приучать себя и к выкидыванию хирдманов из стаи! Жаль, что умерших я стереть не могу, до сих пор чувствую холод на месте потухших огней.

Еще нажим! Зрители опустились на лавки, а один поспешно вышел из зала. Не выдержал даже оттуда, слюнтяй!

Клетус лишь медленно багровел да двигал плечами, словно разгоняя застоявшуюся кровь.

Еще сильнее! Я словно вернулся к началу состязания, когда еще не дотянулся до дара Слепого. Даже с ним меня начало придавливать к земле, снова замедлилось дыхание. Покалывания пробегали всё чаще и резче.

Еще!

Сторхельтова сила разошлась дальше по сторонам, и еще двое, опираясь о стены, выползли за дверь. Сарапы пока сидели.

А ведь я могу и проиграть! Да, у меня есть дар Слепого, но дары хирдманов отдаются через стаю не в полной мере. Дударь исцеляется быстрее и легче, чем любой из ульверов. В бою с Квигульвом равный ему хирдман проигрывает в бою на копьях. Коршун слышит руны дальше и лучше… Тулле предполагал, что с ростом хирда эта разница будет уменьшаться. А еще Слепой, как ни крути, хускарл, против меня же стоял хельт.

Великан пробасил что-то на фагрском, вскинул руки, и меня попросту снесло его силой. Я сам не понял, как очутился на четвереньках. Давление тут же пропало. Как раз вовремя, иначе б я уткнулся носом прямо в песок.

Кто-то подхватил меня под руку и вздернул на ноги. Клетус!

Он встревоженно смотрел на меня и что-то говорил. Я же высвободился из его захвата и сказал, тяжело дыша:

— Если это твой дар, то в следующем состязании я выиграю.

Сторхельт бережно похлопал нас обоих по спинам, едва не выбив дух. В зал потянулись люди, среди них и мои ульверы. Снова все загомонили, зашумели, начали выкрикивать имя Клетуса. Его поздравляли, хлопали по плечам…

— Хальфсена ты верно убрал, — сказал Тулле, пробравшись ко мне. — Слепой был важнее.

— Всё едино не выстоял, — вздохнул я, а потом вздрогнул: — Погодь! Как понял? Все ульверы поняли?

— Нет, увидел, как твоя нить к нему истончилась. Разве что Хальфсен и догадался, но он умный, сам поймет, что к чему. Сражаться-то сможешь?