— Небось он к ней под бочок пристраивался, а та ему от ворот поворот дала, вот он теперь ей и мстит, — злорадно прострекотал Пров. — Да? Та же? Не пожелала она с тобой того самого?

— Кто о чем, а вшивый все о бане, — вытирая слезинки, выступившие в уголках глаз, ответил я ему. — Эк у тебя ретивое распалилось, как про Бали услыхал, все мысли теперь только о блуде. И глаз вон как сверкает. Сдается мне, дедуля, что ты маньячина.

— Кто? — в один голос спросили сразу несколько сотрапезников, первым из которых, разумеется, был непосредственно сам Пров.

— Человек, головой хворый, — пояснил я, счищая ножом с мяса намазанную было на него приправу. Это дело даже для моего луженого желудка перебор. — Ему в молодости бабье не давало, так теперь, пока он девку молодую не обесчестит и после не убьет, спать и есть не может. Вот дядька Пров точно из таких. Видали, как он чуть слюни не пустил, когда вон та стерва Маринку душила? Думал, вот-вот мотню на портках распускать начнет.

— Верно-верно, — вдруг подтвердил редкостно бородатый мужик, сидящий напротив Прова, — он ажно дышать перестал.

— Так и есть, — подал голос еще кто-то. — Я всегда говорил, что странный он. Неправильный.

— Вы поаккуратней с ним, — посоветовал я окружающим. — Ведь коли он девки не найдет, так и на мужиков перейти может. Маньяки — они такие!

И снова куснул мяса.

Пров, глядя на то, как от него отодвинулся сосед слева, открыл рот, закрыл его, посопел, дернул себя за бороду, следом за тем цапнул нож и попробовал меня им ударить.

— О чем я и речь, — заметил я после того, как столовый прибор звякнул о пол, а мерзкий старикан, вереща, отлетел в сторону и ударился о стену. — Ненависть к человечеству и немотивированная агрессия к тому, кто рядом.

— Не такая уж немотивированная, — усмехнулась Майя и потрепала по голове приходящую в себя Белозерову. — Если бы меня ни с того ни с сего назвали чокнутой злобной сучкой…

— То это было бы правдой, — закончил я фразу за нее.

— Полегчало? — очаровательно улыбнулась моя бывшая, отлично знавшая, как это ее красит. Бывает такое, что людям идет улыбка. Не всем, не всегда, но вот конкретно ей — очень. В этот момент ее просто привлекательная мордашка становится откровенно красивым личиком. — Специально подставилась. Цени!

— Ты не ответил на мой вопрос! — звучный голос Хозяйки одним махом прекратил наше общение. — Я жду.

— Да нет, ответил.

— «Не хочу» — не ответ, — качнула головой, на которой красовалась изукрашенная голубыми и зелеными камнями корона, моя нанимательница. — Я желаю знать отчего?

— Да все просто, — вздохнул я. — Вы сами сказали: «Почему ты не просишь». А я не желаю просить. Не потому, что гордый или много о себе понимаю, просто знаю, что за этим последует. Новая просьба — новые обязательства. А у меня старых больше, чем на собачке блошек, мне бы с ними разобраться. Если я жизнь каждого из своих спутников стану эдак выкупать, то в результате останусь в долгах как в шелках, при этом ни с кем так и не рассчитаюсь до конца, потому что раньше сгину. Меня такой расклад не устраивает. У меня главное дело есть, пока его не закончу, мне покою не будет.

— Может, мне было бы достаточно только твоей просьбы? — немного подалась вперед владычица гор. — И только? Об этом не думал?

— Нет, — взялся за рукоять кувшина я и налил себе вина. — Если бы речь шла, к примеру, о каком-то пустяке вроде куска небесного железа, которого, уверен, у вас пруд пруди, — возможно. Но жизнь или душу вот так запросто не выкупишь, больно велика ценность. Тут без отдарка не обойдешься. А все, что у меня есть, — я сам.

— Не хочешь мне служить, выходит? — снова прильнула спиной к трону Хозяйка.

— Не хочу, — подтвердил я. — Но не только вам, а вообще никому.

— Странно слышать такие речи от наемника, — с ноткой презрения произнес Глузд.

— Да, я наемник. Но ты, воин, сейчас путаешь зеленое и квадратное. Меня можно нанять, и в этом случае я честно выполню взятые на себя обязательства. Не струшу, не предам нанимателя, буду идти до конца, каким бы он ни оказался. Но это — работа, я сам решаю, соглашаться на нее или нет. А служба — другое. Тебе сказали — ты побежал. Хочешь, не хочешь, есть силы, нет — никого не интересует. Есть те, кого такая жизнь устраивает. Меня лично — нет. Ваше здоровье!

И я прильнул к краю чаши, заливая вином горчичный пожар, бушующий в желудке.

— Звучит красиво, — бархатно рассмеялась Хозяйка. — Вот только что дороже — твоя свобода или жизнь вон той девчонки? Будь ты злодеем заугольным, я бы не спрашивала, там все ясно. Но ты не таков. Есть в тебе и сочувствие, и сердечность есть. Пусть ты их прячешь за семь засовов, там они, я знаю.

Майя, внимательно ловящая каждое произнесенное слово, немедленно надавила на горло Белозеровой, та, только-только пришедшая в себя, снова захрипела и впилась пальцами в ногу моей бывшей.

— Жалко малую, — признался я. — Чего скрывать? Гнили и гнуси в ней еще нет, не успела пока их в душе накопить. Да и жизни, что там, почти не видела, только тут ее и нюхнула по-настоящему.

— А я о чем? — подгорная госпожа закинула ногу на ногу. — Ей жить да жить, Максим. Детей рожать, солнышку красному радоваться. Так нет, умирать приходится. Жалко.

Майя в этот момент напомнила мне очень опытного музыканта, поскольку одним коротким движением заставила Марину издать невероятно трогательный звук, после которого Светлана что-то промычала, извиваясь в руках воинов Глузда, дернулся Аркаша, которого в тот же миг сидящие рядом мужики чуть не расплющили плечами, сдвинул броди Мискув, и даже Марго невесело вздохнула, что для нее несвойственно. Что до меня — я вернулся к жаркому, лежавшему на блюде. Просто от хрюшки не так и много осталось, за всеми этими делами да разговорами я, оказывается, ее почти приговорил. Надо доесть остатки, которые, как известно, сладки, и между тем озвучить Хозяйке свою позицию. Она же ждет.

— Не стану я ее жизнь на свою менять. Невыгодно получается. Но сразу предупрежу вас, ваше могущество: если она сегодня умрет, то вон ей тоже не жить. Я не моя приятельница, я не промажу. Всему есть мера, моему терпению тоже.

— Вообще-то я здесь! — возмутилась моя бывшая. — Не делай вид, что меня не замечаешь.

— А смысл?

— Вообще-то моя смерть и меня касается.

— С чего бы? — удивился я. — Кто ты такая тут есть? Там, наверху — да, наверное. Но не здесь. Если ты не поняла, то твой нынешний статус — тля, твоя жизнь и свобода тебе более не принадлежит. Потому я предупреждаю о том, что ты умрешь, не тебя, а ту, кто тобой владеет.

— По факту так и есть, — равнодушно отметил Ставр, а Хозяйка довольно рассмеялась.

— Сам ты тля! — заорала Виллеруа и даже чуть расслабила зажим, дав возможность Марине снова глотнуть воздуха. — Ничего я…

— Он прав, — отсмеявшись, осекла ее наша нанимательница. — Замолчи.

Майя заткнулась, при этом кинув взгляд на пистолет Метельской, выбитый из руки той, когда ее хомутали, и теперь лежавший не так далеко от моей бывшей.

— Значит, служить ты не хочешь, — подытожила Хозяйка. — Ладно. Тогда пойди и забери эту девчонку просто так. Дарю ее тебе, безданно и беспошлинно.

— Добра ты к этому лиходею! — просипел Пров, снова переместившийся с пола за стол, но севший уже не рядом со мной. Впрочем, можно сказать, что он сидел наособицу, так сдвинулись в разные стороны от него соседи. — Только ведь не оценит он! Не поймет!

— Обязательно поймет, — одарила его взглядом владычица. — Ему ведь теперь за двоих отвечать придется. Я думаю так: с сего мига любая ее провинность на гостя моего переходит. И спрос теперь не с девки, а с него. Что бы она ни сотворила, какую бы глупу ни учудила — ему расхлебывать.

— Лихо, — пережевывая мясо, усмехнулся я. — Славный подарочек. Ладно бы вы мне вон Глашу подарили, она башковитая и спокойная. А эдакого счастья мне не надо.

Глаза сидящей рядом с ней егозы, которая сегодня, как видно в честь большого пира, приоделась в сарафан, расшитый огромными зелеными цветами, задорно блеснули.