— А что за той дверью? — минут через десять, когда походный чайник, который Аркаша ни разу до того из рюкзака не доставал, начал побулькивать, нарушила установившуюся было тишину Метельская. — Ну, от которой ключ? Не расскажете нам, уважаемый Мискув? Интересно же.

— Нет, — коротко ответил шаман, уже доставший из своей сумки узелки, в которые были завязаны сухие травы, и теперь их деловито смешивающий. — Пользы тебе от моего рассказа не будет никакой, а вред случиться может. У тебя сейчас мало неприятностей, женщина? Хочешь, чтобы их стало еще больше?

— Вот уж нет, — тяжко вздохнула Светлана. — Куда еще-то? Причем если даже здесь все закончится хорошо, то в городе по-любому ждет вторая серия. Меня на работе давно уже потеряли, возможно, даже дело завели о пропаже сотрудника. Нет, изначально я понимала, что в пару дней мы не управимся, потому за свой счет отпуск взяла, но это когда было? Он давно уже кончился. Теперь как бы вообще не уволили. Нет, я на хорошем счету, статистика нормальная и с начальством нормальные отношения, но столько времени отсутствовать… Тут кого угодно с обходным листом отправить по кабинетам могут.

— Георгиевичу позвони, — посоветовал ей я. — Он в чинах изрядных, из Москвы опять-таки. Пусть бумагу какую-нибудь отправит твоему шефу, что, мол, ты его задание выполняла, потому тебя не увольнять надо, а, наоборот, награждать за отлично проведенную операцию.

— Поучи папку, как мамку на диван спиной вниз класть, — фыркнула Метельская. — Без тебя не догадалась бы!

— Ты, Светка, так больше не шути, — попросила ее Марго. — Не идут тебе такие обороты. Максу — да, а тебе — нет.

— Любой девке эдакая похабель не к лицу, — попенял оперативнице и Мискув, который закончил священнодействовать и в данный момент засыпал в кипяток смесь трав, терпкий запах которых я даже на своей лавке ощутил. — Будь ты моей родственницей, заголил бы тебе сейчас зад да по нему нахлестал как следует!

— Хорошо, что мы не родня, — констатировала Метельская, щеки которой, между прочим, заалели, что для нее несвойственно.

— И то верно, — согласился с ней шаман, который не вернул крышку чайника на положенное ей место и помешивал варево почерневшей от времени деревянной ложкой с длинной ручкой, извлеченной из своей, похоже, бездонной сумки. — На что мне такие родичи?

— Домом пахнет, — вдруг всхлипнула Марина. — Нашим садом.

Я хотел было сказать что-то вроде «ты опять начинаешь», но в последний момент остановился. Почему? Потому что и правда в гроте запахло домом, только не белозеровским, а моим собственным, дачным, тем, куда мы с моими тогда еще живыми родителями летом ездили. Смешанные ароматы разнотравья, маминой стряпни, чердака, на котором лежали старые книги и журналы, летних гроз и солнечного утра — все это смешалось вместе, и я с удивлением понял, что у меня в горле пощипывает. Ничего подобного с той ночи, когда я познакомился с Мирославом, со мной не случалось.

Окинув взглядом свою немногочисленную компанию, я понял — каждый из них испытывает нечто подобное, даже Марго, которая, казалось бы, с подобными воспоминаниями давным-давно распрощалась.

— Кажись, заварился, — удовлетворенно проворчал Мискув. — Само то! Кружки-то чего до сих пор не достали? Как есть кулемы!

На вкус шаманский чаек оказался куда как хорош, под стать запаху, даже без сахара и чего-нибудь, чем его можно заесть, он пился замечательно. Не то чтобы у нас того и другого не имелось, в рюкзаках еще хватало припасов, просто любые добавки тут были совершенно не нужны. Они убили бы вкус и аромат, который каждого из нас на мгновение вернул в то время, когда все было куда проще и понятнее, чем сейчас, попутно смыв, пусть и ненадолго, с наших душ кровь и грязь сегодняшнего дня, который при любом раскладе счастливым назвать никак нельзя.

— Магия какая-то, — выпив вторую кружку, произнесла раскрасневшаяся Марина, которую, похоже, наконец-то оставили тяжкие мысли о недавно случившемся. — Дедушка Мискув, вы волшебник?

— Глупости говоришь, девка, — рассмеялся шаман и огладил свою седую бороду. — Просто я травы и деревья слушать умею. Еще знаю, когда и где какой цветок да стебелек сорвать и как их потом друг с другом соединить. Тут ведь все непросто, травы да цветы — они как люди, какие друг с другом ладят, какие нет. Лесная травка с луговой вместе уживутся, а вот горные ни с кем никогда дружить не станут. В них особая сила, смекаешь?

— Если честно, то нет, — призналась Белозерова.

— Горы — они были и будут всегда, — улыбнулся Мискув. — Что дерево? Обернуться не успеешь, как семечко, что птица на лапке в лес принесла, вырастет, состарится и станет гнить среди других таких же. Про луговой цвет я и не говорю, ему жизни один миг. А горы вечны, они стояли до людей и после них такими же останутся. Вот и травы здешние им под стать. Поди-ка пробейся к солнышку не сквозь мягкую землю, а через камень, выживи там, где только ветер гуляет да молнии сверкают. В горных травах — воля к жизни, девка, в них упорство и смелость. Потому добавлять к ним липовый цвет или корень шалфея никак нельзя, они обидеться могут. И вот тогда жди чего угодно. Может, тебя наизнанку вывернет, а может и похуже неприятность случится.

— Как все непросто!

— А ты в жизни много простого-то видела? — усмехнулся шаман. — Я вот нет. Ты сегодня пустое слово сказала, а оно тебе через годы бедой возьмет да аукнется. А почему? Ты человека обидела и про то забыла, а он — нет. Люди разные бывают, иные годами обиду пестуют и тем живут. И ждут. Долго ждут, чтобы если уж в ответ ударить, то наверняка.

Марина перестала прихлебывать чай и уставилась на меня. Ну да, логика понятна, мне от нее сегодня больше, чем от других досталось. Ей, впрочем, от меня тоже.

— Не обо мне речь! — помотал головой я. — Никаких обид нет, все понимаю. Ну, сорвалась, наорала — бывает. Главное, чтобы рецидивов не случилось, остальное все труха. Слово даю.

— Можешь спать спокойно, — добавила от себя Марго. — Я с Максом знакома сто лет, раз он слово дал, значит, все нормально.

Спать. Очень правильное сказано. Пожалуй, именно этого я сейчас и хочу больше всего. Настолько, что только кружку, похоже, на пол поставить и успею. А вот лечь на лавку — не факт.

— Вставай уже! — чей-то резкий голос ворвался в замечательный и яркий сон, где я, еще совсем юный и беззаботный, проводил время в чудном городе Геленджике. Мы туда с родителями поехали, когда я девятый класс на одни пятерки закончил. Помню, купался в море до мурашек на коже, ел мороженое до посинения носа, а после познакомился с голубоглазой девочкой Надей из города Саратова. Это были мои первые отношения, которые, естественно, ничем, кроме поцелуев, не закончились, но навсегда оставили свой след в моей душе. Хотя в школе пацанам я после врал, что…

— Вставай! — рявкнул снова некто и потряс меня за плечо. — Ждут вас! Или ты желаешь нарушить приказ той, которая меня послала?

— Глузд? — с трудом разлепив глаза, я уставился на недовольную рожу ближника Хозяйки. — У тебя совесть есть?

— Чего? — невероятно изумился тот. Похоже, подобные вопросы ему никто никогда ранее не задавал. — А?

— Хрен на, — пробормотал я, так окончательно и не проснувшись. — Лучше даже два возьми.

— Зачем? — совсем уж опешил воин.

— Барабанщиком станешь. — Я тряхнул головой, разгоняя сонную одурь, которая меня не отпускала и тянула обратно, в свои туманные тенета. — Так нас будить проще.

— У меня вот чего есть, — поведал мне подручный Хозяйки и для наглядности повертел у меня перед носом немаленьким кулаком, на который была натянута кожаная боевая перчатка. — Оно и для побудки сойдет, и для того, чтобы блажь из особо говорливых выбить. Смекаешь, к чему веду?

— Предельно. — Я зевнул, поднялся с лавки, потянулся и оглядел свое воинство, которое большей частью безмятежно дрыхло, причем все как один с улыбками на лицах. Даже Марго, которой сон в целом без надобности. — Ладно, сейчас пойдем. Слушай, а чего она нас зовет, не знаешь? Никак до третьей службы добрались наконец?