— Почему ты просто пялишься на меня, урод?

— Пытаюсь решить, чего хочу больше, — я сильно толкаюсь в нее, отчего она издает тихий стон. — Сорвать с тебя штаны и попробовать на вкус, или засунуть пальцы глубоко внутрь…

Ее бедра сжимают мой живот в попытке отстраниться. Когда это не удается, она снова вздыхает.

— Мне легко удалось убить человека случайно, но когда я хочу сделать это намеренно — не получается.

— Потому что, несмотря на все бушующие эмоции, ты не хочешь меня убивать. Открою тебе маленький секрет об эмоциональных способностях, — держу ее запястья одной рукой, чтобы спуститься ниже по ее телу. Зубами приподнимаю край ее маечки, обнажая нежную кожу и изящный изгиб ее живота, который я зарисовал по памяти.

— Ненависть и любовь почти неразличимы, — говорю я. — Нами правит страсть, и гнев достигает своего апогея, когда овладевает любая из этих эмоций.

— Ты ненормальный, если веришь, что мы любим друг друга.

Я оставляю поцелуй на ее животе, приоткрываю рот, чтобы провести языком, вызывая легкую рябь мурашек и хриплый вздох с ее губ. Это сводит с ума. Я борюсь с безумным желанием раздеть ее догола и погрузиться в нее так глубоко, чтобы она больше не отрицала нашу связь.

— Мы не влюблены, — соглашаюсь я с ней. — Мы до боли нуждаемся. Любовь — это всего лишь дофамин и норадреналин, химические вещества, вырабатываемые для временного притупления боли. Почему боль? Она реальна. Мучаемся, чтобы соединиться и удовлетворить потребность. Кажется, будто это несправедливо, но мы должны отвечать на требования.

Ее бедра дергаются в ответ. Она едва двигается, но малейшее прикосновение ее киски к члену почти уничтожает меня.

— Господи, Блейкли, ты сводишь меня с ума, — я прижимаюсь лбом к ее груди, опьяненный ее соблазном. Мне плевать, если она выжмет из меня жизнь. Я бы принял боль и удовольствие в равной степени.

Она такая же, как была раньше. Но теперь мягче. Хрупкая и боязливая. Сильная и хитрая, но с сомнениями. Раньше она никогда не сомневалась. Она никогда не позволила бы мне прижать ее к полу.

Я бы лежал под ней.

Женщина, которая ударила меня электрошокером и накачала наркотиками в клубе, все еще тут, но теперь в ней есть уязвимость, которая так и просится, чтобы к ней прикоснулись.

Ох, а я только и жажду прикоснуться.

Но тиканье в моей голове становится громче, перекрывая грохот музыки, напоминая, что она в беде.

Вот почему я здесь. Вот почему я отказываюсь от любого прогресса и открытий и нарушаю свои правила. Я пришел убедить, что нужен ей.

С болезненным сожалением я отпускаю ее ногу и отстраняюсь от нее. Но, прежде чем отпустить ее полностью, провожу ладонью по ее лицу и запрокидываю голову назад. В ее взгляде любопытство, когда она смотрит на меня снизу вверх, как будто пытается понять, что я скрываю.

Затем говорит:

— Они хотят моей смерти.

Я качаю головой, пораженный тем, как она пришла к такому выводу.

— Я предполагаю, что Грейсон и Лондон хотят нашей смерти, — признаюсь я. — Но сначала они хотят, чтобы мы избавились от всего, что связывает Грейсона с объектами.

— С жертвами, — говорит она.

— Я не сумасшедший, — запускаю пальцы в ее волосы на затылке. Затем беру то, что прямо передо мной, то, что дразнило меня с того момента, как я увидел ее.

С жадностью изголодавшегося, наклоняюсь и целую Блейкли. Сумасшествие это или нет, но когда ее губы прижимаются к моим, я чувствую связь, и знаю, что она тоже.

Мы двигаемся в чувственном тандеме, вдыхая и выдыхая, ее язык скользит по моему, и по венам пробегает дикая потребность. Это чистое блаженство и мучение. Жгучее желание только усиливается, никак не угасая.

Ее зубы прикусывают мою разбитую губу. Острая боль пронзает, как молния, раскалывающая небо, и я ощущаю металлический привкус крови. Она отстраняется, задыхаясь, с дикими глазами. Затем замахивается кулаком.

ГЛАВА 33

ОБЩЕЕ БЕЗУМИЕ

БЛЕЙКЛИ

Боль взрывается в костяшках пальцев и распространяется вверх по руке. Я могла сломать пальцы от удара. Но боль чертовски приятна, она очищает.

Его лицо дергается в сторону. Он оставляет голову в таком положении, пока боль утихает, слизывая кровь с прокушенной губы.

Мои легкие горят, когда я делаю полный обжигающий вдох. Атмосфера начинает наполняться приглушенными басами из клуба. Стены дребезжат, тусклые лампы над головой мерцают. Когда медленно возвращаются чувства, я ощущаю, как губы опухли, и вытираю их тыльной стороной ладони.

Извращенная часть меня поднимает свою голову, при ощущении вкуса крови Алекса во рту, разжигая жажду большего насилия.

Я трясу рукой, разминая пульсацию в пальцах.

— Это было приятно.

Алекс сплевывает струйку крови, смеривая меня пронзительным взглядом голубых глаз.

— У нас разные определения этого слова, — он поднимается на ноги и смотрит на меня сверху вниз. — Хочешь ударить еще раз, или мы, наконец, закончили?

— Даже близко нет, — мое сердце бешено колотится в груди, когда я пытаюсь встать и отвожу кулак, чтобы нанести еще один удар.

Каждая изменчивая эмоция закружилась в хаотичном вихре, когда его губы ласкали мои, унося меня к тем опасным, возвышенным утесам, где я боюсь потерять контроль.

Нельзя этого допустить.

Я дышу через силу. Адреналин обжигает мои вены, как пламя, подпитывая. Моя кожа разгорячена, внутри все зудит.

Когда я делаю шаг вперед, Алекс на этот раз не позволяет мне так легко нанести удар. Он умело блокирует мой кулак и отводит мое предплечье в сторону.

Он колеблется.

Его глаза ловят мой взгляд.

С тихим проклятием он приближается и обнимает меня за талию. Обхватив рукой за спину, он усаживает мою задницу на стойку и встает между моих ног.

Его одеколон поражает чувства, этот аромат напоминает мне о свежей речной воде. Тепло его тела касается каждой точки пульса, накаляя мои нервы. Я злюсь, пытаясь отодвинуться, ненавидя его и себя за то, что происходит с моим телом.

— Убирайся нахрен, — я ударяю сжатой в кулак рукой по его плечу.

— Ты продолжаешь бороться, — он хватает мои покрытые синяками руки и зажимает их между нами. — Черт, Блейкли. Я не хочу причинять тебе боль, — его дыхание разрезает воздух, эти бледно-голубые глаза пронзают меня.

Маниакальный смех вырывается из глубины моего горла.

— Немного поздновато. Уже причинил, — я отбрасываю волосы с глаз, пристально глядя на него. — И теперь, когда рядом сумасшедший убийца, угрожающий моей жизни, нам ничего не остается, кроме как разорвать друг друга на части. По крайней мере, я отомщу тебе до того, как Грейсон меня поймает.

Черты его лица смягчаются, понимание проступает сквозь напряжение.

— Ты забываешь, кто первый обратился к этой психованной паре, — говорит он, в его тоне ясно слышится обвинение. — Что ты сказала доктору Нобл? Видимо, что-то интересное, раз ее пациент так заинтересовался нами.

Часть гнева внутри меня рассеивается. Очевидно, то, что я сказала Лондон, дошло до Грейсона. Я не осознавала риски, и не рассматривала последствия того, что нам с Алексом придется встретиться лицом к лицу с линчевателем. Только после того, как Лондон покинула мой гостиничный номер. Я слишком поздно поняла, что они двое могут быть замешаны.

— Все, что произошло после того момента, как ты воткнул иглу мне в шею, на твоей совести, Алекс, — говорю я с яростью. Как бы хотелось иметь возможность убивать взглядом.

Черты его лица напрягаются.

— Я это исправлю.

— Ты не можешь. Ты меня не исправишь. Я убила человека, — резко говорю я себе под нос. — Мой мозг не в порядке. Я облажалась, — качаю головой, теряя всякую решимость.

Его руки опускаются на мои бедра.

— Расскажи мне, что произошло.

Мои глаза закрываются от вспышки воспоминаний. Я ни с кем подробно не говорила о той ночи, и Алекс — последний человек, которому я хотела бы довериться. Но он — виновник; он сотворил это с моим мозгом. Если есть шанс, что он почерпнет какую-нибудь жизненно важную информацию, которая поможет исправить то, что было сделано…