Когда его глаза встречаются с моими, он улыбается.

— Предсказуемо. Может, ты не так уж сильно изменилась.

ГЛАВА 32

ОТ ВРАГОВ К ВРАГАМ

АЛЕКС

Жизнь — это дар. Но большинство думают, будто это чудесный шанс на существование. Здесь упускается самый очевидный момент, — никто не знает, что было до жизни или что будет после.

Мы начали существовать прямо посередине — в настоящем.

Отсутствие памяти — вот истинный дар.

В памяти много боли.

Когда осознаешь, что каждый день — это шанс освободиться от страдания, тогда ты можешь по-настоящему начать жить.

В противном случае это изнуряющее прошлое привязывает нас к месту, мешает рисковать. Вот почему мы можем чувствовать себя потерянными, бесцельно блуждающими, бесполезными, ожидая, когда что-то произойдет — и якобы жизнь, наконец, начнется.

Но все уже произошло. Ты здесь. Это было твоим началом.

Грейсон позволил мне выйти из квартиры, по сути, дав второй старт.

Не потому, что он пощадил мою жизнь. Или потому, что у меня появился какой-то новый смысл в существовании.

Его шанс никак не изменил моих планов. И не освободил меня от каких-либо страданий; единственное страдание, тяготящее меня, — отсутствие Блейкли.

Даже когда Мэнский ангел приставлял электроды к моим вискам, угрожая поджарить мозг, я думал только о ней.

Я пока не знаю, как изменения повлияют на нее. Мне нужно быть рядом с ней, чтобы помочь приспособиться, расти и эволюционировать.

Я должен защищать ее.

Наступает момент ясности, который отметет все страхи и сомнения, освещая причину моего существования.

Блейкли.

Она больше, чем просто ответ на мой вопрос — она моя цель.

Грейсон уже забрал одну женщину из моей жизни; будь я проклят, если позволю ему забрать другую.

Мысль о проклятии вызывает медленную насмешливую улыбку на моих губах. Если существует такое царство, как ад, то дьявол уже ждет меня с распростертыми объятиями.

Мне нечего терять.

Или предлагать, если уж на то пошло, но это не помешало мне заключить сделку с дьяволом. Сделку с моим личным дьяволом. А что еще было делать? Преследовать Грейсона с ослепляющей яростью и сражаться насмерть? Отомстить за сестру? С какой целью?

Даже если бы я думал, что перерезав ему горло скальпелем, решу свою проблему, эта обида больше похожа на далекое воспоминание, чем на потребность возмездия. Слишком многое произошло, слишком многое изменилось после смерти Мэри, и моя первоначальная причина для проекта изменилась. Теперь это больше, чем просто желание излечить.

Самые удивительные научные открытия иногда совершаются случайно.

Прекрасное новое начало.

Как сейчас мы с Блейкли, запутавшиеся в паутине насилия и палящего зноя.

Наше чудо началось со взрыва, буквального взрыва в пустоте, и потом родилась страсть и хаос.

Здесь, в моменте, как раз и происходит наш большой взрыв.

Мы были созданы в огненном столкновении, и если ей хочется сражаться и проливать кровь, тогда я перетерплю ее гнев, я буду приветствовать ее ярость, потому что знаю, что ожидает нас потом.

Держа руку на мягком сгибе ее колена, я закидываю ее к себе на бедро, соединяя нас вместе, чтобы она не смогла предпринять еще одну атаку. Честно говоря, я не удивлен и даже не обижен ее манипуляциями. Я удивлен, что она до сих пор не ударила меня электрошокером.

— Я думал, что, рассказав тебе о своих мучениях, смогу заслужить хоть какое-то сочувствие, — говорю я, толкая ее спиной к стене. Она идеально прижимается ко мне. Мы созданы друг для друга.

— Я абсолютно ничего к тебе не чувствую, — чистое презрение озаряет ее прекрасные черты. — Хотя, нет. Благодаря тебе я знаю, что такое настоящая ненависть.

Злоба, сквозящая в ее словах, посылает горячий заряд по моей коже. Я скучал по ее губам, ее прикосновениям, даже по ее язвительности. Чувствуя, как ее тело прижимается к моему, чертовски трудно держать себя в руках.

Я толкаюсь между ее бедер, все мое тело горит от желания почувствовать ее кожу на своей.

— А еще теперь ты неплохо лжешь, — говорю я, проводя своим твердым как камень членом по ее лону. — Но я читаю язык твоего тела.

Ее рука прижимается к моей груди, выражение лица искажается смесью муки и желания.

— А можешь прочитать пощечину?

Я не останавливаю ее. Из-за такой близости угол наклона неудобный, и это несильная пощечина, но она все равно ударяет сильно, из-за чего скулу жжет.

Я не отвожу от нее взгляда. Ее грудь вздымается, демонстрирую декольте. Она — воплощение греха и искушения, и я не могу перед ней устоять.

— Господи, ты даже больше на человека не похож, — говорит она.

Стробоскопы, дым, аромат ее кожи — это воздействует на все пять чувств, вызывая во мне сильную бурю. Я не человек. Нет, она изменила меня, и я больше не просто мужчина. Какой-то зверь поселился внутри и скрежещет, стремясь вырваться наружу и заявить на нее права.

Мы сцепились в этой битве вместе, она смотрит с огненной ненавистью, а я не хочу ее отпускать. Музыка — это гребаный афродизиак, манящий меня, как песня сирены, попробовать ее губы на вкус.

Кажется, она чувствует мою настойчивость, и в ее глазах расцветает веточка паники.

— Ты теряешь свою цель, — говорит она, кивая в сторону танцпола. — Аддисин уходит.

Я даже не оборачиваюсь.

— Я здесь не из-за нее.

Она не выглядит удивленной. Она умная, уже все продумала. Чтобы найти ее, я воспользовался проницательностью Грейсона и изменил процесс преследования. Я должен был предположить, что Блейкли также начнет следить за своими предыдущими целями.

Поскольку Грейсон оставил мне мало времени и буквально прикрепил к моему телу предупреждающее тиканье, у меня нет времени, чтобы тратить его впустую. Я наблюдал за двумя целями.

— Верно, — говорит она. — Я почти приревновала, думала, я единственная женщина, которую ты пытал. Но она не подходит для твоего нового проекта по убийству.

Ее глаза сверкают осуждением… Она думает, что раскусила меня. Но понятия не имеет, с чем мы столкнулись.

— Правда гораздо более шокирующая, — говорю я.

— Если ты меня не отпустишь, я устрою сцену. Клянусь, Алекс.

Я задерживаю ее еще на мгновение, взвешивая риск поцелуя, и решаю, что ночные клубы не наше место.

Без словесного подтверждения я отпускаю ее, но только для того, чтобы взять за руку. Затем направляюсь к лестнице, которая ведет в закрытую секцию, соединяющую два здания. Пока она танцевала с другим мужиком, я осматривал здание, чтобы отметить все выходы и слепые зоны.

Она не сопротивляется мне, пока что. Она хочет уединения так же сильно, как и я.

Я снимаю цепочку, закрывающую доступ к двери, замок на которой я сломал ранее. Распахиваю металлическую дверь на лестничную площадку, затем тащу ее в уединенную уборную. Бас клубной музыки эхом разносится по узкому пространству. В ушах звенит, звуки искажаются и приглушаются, пока мой слух пытается приспособиться.

Ее рука выскальзывает из моей, и я поворачиваюсь к ней лицом. В мерцающем свете флуоресцентных ламп она еще красивее. Волосы растрепались после танцев, тушь размазалась, маечка облегает ее изгибы из-за влажности.

Какие-то эмоции пронизывают ее черты, но даже после всей моей документации и анализа, зарисовок каждого выражения, изучения каждого нюанса, мне трудно их расшифровать.

Она облизывает губы, и я превращаюсь в жалкого, завистливого негодяя, наблюдая за этим жестом.

— Ты поджег гребаную хижину, — говорит она.

Я моргаю, мои мысли лихорадочно скачут, пытаясь понять, что она имеет в виду.

— Я немного обезумел, — отвечаю я. — Меня отвергла любимая.

— Это слишком драматично, тебе не кажется?

Я делаю шаг к ней.

— Я пожертвовал делом всей своей жизни, чтобы освободить тебя, — бросаю я вызов.

— А потом начал все сначала, — выпаливает она в ответ, — тайно.

Все возражения застывают у меня на языке. Логически я понимаю, что аргументы бесполезны. Я ничего не могу сказать, чтобы убедить ее в своих доводах. Я действительно похитил ее. Проводил над ней эксперименты по изменению сознания против ее воли. Я пытал ее морально, физически, и потом бросил.