И затем, когда она ощутила небольшую степень стабильности, защищенности, я лишил ее этого, возобновив эксперимент. И никогда не посвящал ее во внутреннюю работу, держа ее в кромешной тьме неведения.

Я понимаю это ощущение беспомощности. Переживал подобное каждый раз, когда терялся в своей комнате с часами. Я не хотел, чтобы Блейкли оказалась там в ловушке. Вот почему уничтожил все.

— Я злодей, — говорю я, осмеливаясь приблизиться к ней еще на шаг. — Но у большинства злодеев есть веская причина с благими намерениями. Этого просто никто не замечает.

Например, научно доказать себе, что Блейкли способна любить.

— Я узколоб, когда дело доходит до моей работы, — добавляю. — Вижу только цифры, данные. Сосредотачиваюсь только на результате… упуская то, что буквально прямо передо мной.

Она засовывает руки в карманы джинсов, расправляя плечи.

— Я видела, как ты умирал, Алекс. Я видела, как горел дом. Ты позволил мне поверить, что сгорел насмерть в том пожаре.

Я наклоняю голову, внимательно оценивая мимику ее лица. На мгновение ее брови хмурятся, раздуваются ноздри, вырывается тяжелый, болезненный вздох, который тянется вдоль изящного изгиба ее шеи. Меньше чем на полсекунды это отражается на ее лице, но я узнаю эмоцию.

Раскаяние.

Все мои стены рушатся. Ей было грустно, что я умер. Она чувствовала печаль. Даже если отказывается признавать эти чувства внутри себя, она не может скрыть их подсознательное, непроизвольное проявление.

У нее нет практики.

А я идиот. Мне не приходило в голову, как моя смерть повлияет на Блейкли. Я был так сосредоточен на результате, повторяя эксперимент, что не заметил самой очевидной вещи из всех.

Протягиваю к ней руку.

— Я не осознавал…

Она отступает. Стягивает сумку через голову и роняет ее на грязный пол.

— Никогда больше не прикасайся ко мне.

Я сжимаю пальцы в кулак и опускаю руку. Потребуется время. Но сама мысль о времени заставляет мое сердце биться чаще.

— Я не осознавал, — пытаюсь я снова, — что лечение было успешным, пока не стало слишком поздно. Я думал, если приближусь к тебе в твоей новой жизни, то прерву… адаптацию. Поэтому решил воссоздать результат с новым объектом, чтобы собрать данные.

Она издает презрительный звук.

— С объектами, Алекс. Множественное число. Это мои объекты. Из списка моих клиентов и личных заметок. Люди, которые на данный момент мертвы.

Волнение граничит с нетерпением. Они недостойны ее желанных чувств — это всего лишь образцы. Я запускаю пальцы в волосы.

— Да, как всегда, я привык к своим неудачам.

Она качает головой.

— Вот кто они для тебя. Как и я. Результаты.

— Нет, ты ошибаешься, — я хочу рассказать ей все, что чувствую к ней, хочу напомнить о нашей связи. О том, что я мог бы сколько угодно пытаться понять, почему она отличается от других испытуемых — почему она отличается для меня — как она изменила результат, мою цель и почему мне нужны эмпирические данные и доказательства.

Потому что без рациональной, здравой причины я становлюсь рабом своих чувств к ней. И ничего не контролирую.

В отчаянии я подхожу к ней и хватаю за руку, на мгновение забывая об увлечении Блейкли боевыми искусствами.

Рефлексы обостряются, она уходит из зоны моей досягаемости и вынимает руки из карманов, сжимая что-то.

— Я не уйду отсюда, пока ты не расскажешь мне правду о том, что ты со мной сделал, и как ты это исправишь.

Я провожу рукой по своим губам.

— Я же говорил тебе, что нет способа отменить лечение, — честно говорю ей. — Как только создаются новые нейронные пути, их невозможно убрать. Они не работают как выключатель. Не без повреждения клеток.

Другими словами, смерть.

— То, чему ты подверглась, — говорю я, жалея, что не могу перевести числовые уравнения в слова, — было экстремальным, так сказать. Потом…

— Я понимаю, — перебивает она. Смотрит мимо меня в зеркало, по ее лицу скользит отсутствующий взгляд. Когда она обращает свое внимание в мою сторону, я замечаю отголосок ее прежней «я». — Я лишь хочу вернуть свою жизнь, ты, безумный идиот. Я хочу вернуть себя. Если ты не поможешь, тогда между нами все кончено, Алекс. Все кончено.

Я вижу, как напрягаются ее мышцы, когда она сокращает дистанцию. Я вижу, как опускается правое плечо. За долю секунды принимаю решение не блокировать ее атаку и позволяю Блейкли ударить меня по лицу.

Удар на мгновение сбивает с толку. Челюсть принимает на себя основную тяжесть, какой бы твердый предмет она ни держала, он распределяет удар без отдачи.

Она собирается нанести еще один удар, как по боксерской груше, и я хватаю ее руку в захват, чтобы ограничить движения. Мы сцепляемся, она извивается, пытаясь ослабить мою хватку, я отказываюсь опускать ее, беру за ногу. Подхватываю ее за поясницу, чтобы она не упала на пол.

— Эмоции мешают тебе принимать решения, — говорю я.

— Пошел ты, — она бьет меня в ребра. Рефлекторно я отпускаю ее.

Она приземляется на задницу, но быстро приходит в себя, перекатываясь на бедро. Выставляет ногу и пинает меня, отчего я плюхаясь рядом.

Вырывается смех.

— Ты хорошо тренировалась.

Блейкли стонет, поднимаясь на колени.

— Я знала, что ты сталкерил меня, больной…

— Присматривал, — говорю я ей, поворачиваясь на бок и поднимая руки как раз вовремя, чтобы блокировать ее кулак. Боль обжигает мне ладонь, и я обхватываю ее запястье, сильно сжимая, чтобы заставить разжать ладонь.

Монетки падают со звоном на кафельный пол.

— Ты сломаешь себе пальцы. И мне они нравятся.

Она пытается вырваться, но я не отпускаю.

— Я старалась разбить тебе лицо, а не ломать себе пальцы.

Ловлю ее другую руку, которая тянется к моему животу. Встречаюсь с ее глазами цвета морской волны, в которых бушует буря.

— И когда закончишь избивать меня до полусмерти, что будешь делать? Куда ты пойдешь? Я нужен тебе, Блейкли.

Она прищуривает глаза, переполненные яростью.

— Если ты не можешь меня вылечить, тогда ты бесполезен. Отпусти меня.

— Никогда, — говорю я. — Я больше никогда тебя не отпущу.

Возможно, я оставил ее однажды. Я мог бы даже заставить себя держаться подальше. Но прикасаясь к ней сейчас, дыша с ней одним воздухом, чувствуя, как ее сердце колотится в груди…

Для меня все кончено.

Пусть Грейсон выпотрошит меня тупым ножом для масла, лишь бы с Блейкли все было в порядке.

Я даю ей шанс осуществить свою угрозу и опускаю ее запястья. Она секунду удерживает мой взгляд, прежде чем поднять руку и направить локоть мне в нос. Поскольку я не могу допустить, чтобы сломанный нос добавился к списку моих недугов, ловлю ее кулак и выворачиваю руку вниз, заламывая предплечье за спину и прижимая ее грудь к своей.

Прежде чем она успевает ударить левой, я хватаю ее руку и прижимаю к бедру.

Смотрю ей в лицо, гадая, насколько далеко силен ее гнев, готова ли она пожертвовать собой, причинив боль мне. Один удар головой освободил бы ее.

— Я не против заниматься этим всю ночь, — говорю я, не в силах сдержать улыбку. — Но нам правда нужно обсудить кое-что. Просто дай знать, когда устанешь.

— Пошел на хуй.

Мой стояк подпрыгивает при этой мысли. Я стону.

Вспышка гнева загорается в ее глазах, и она откидывает голову назад.

Вместо того, чтобы позволить ей травмировать нас обоих ударом головы, я отпускаю ее руки и хватаю за бедра сзади. Тяну ее вперед и опускаю обратно на пол. По сути, это защитная позиция, и если бы она больше тренировалась с захватами, а не с ударами руками, она бы поняла, что находится в самом мощном положении.

Я толкаюсь между ее бедер. Когда она закидывает на меня ноги, я наваливаюсь на нее сверху, удерживая ее запястья над головой.

Смотрю вниз и восхищаюсь тем, как ее грудь поднимается под майкой от тяжелого дыхания. После нескольких бесполезных попыток освободиться, ее сопротивление ослабевает. Она расслабляет мышцы и опускает голову на пол.