— Сколько ты хочешь за него? — спросил Рабдоем.

— Шестьдесят драхм  -  Даматрион был  сам поражен тем, что назвал слишком большую сумму.

Анакарбис воздел руки к небу и в ярости стоял, как статуя, желая сразу же  уйти, хотя сделку еще не заключили.  Рабдоем остановил его, и они начали громко спорить на языке египтян и финикийцев, и проклинать друг друга.  В каждой фразе они упоминали имя  принца Хирама. Они оба даже покраснели от гнева.

В конце концов, Рабдоему удалось  того уговорить и после короткого торга с Даматрионом они  все же купили пленника за  пятьдесят  драхм.

Анакарбис схватился за голову: — О Изида, о мой бог Осирис, пятьдесят драхм.  —  сокрушался он. —  Ты сам ответишь  за это перед Хирамом, Рабдоем. Я не хочу, чтобы он поколотил  меня за покупку такого товара.

— Хорошо, — тоже разозлился молодой финикиец, — если Хираму не понравится  этот товар, я заберу его для своего отца. Могу я себе это позволить?

— Если только  мы  довезем его живым. Он даже не может ходить. О, Гермес, как он вообще доберется до корабля?

Действительно, Диосс не мог идти сам, пришлось позвать к нему раба, чтобы тот  отнес его.  Когда Анакарбис увидел это, его затрясло от гнева.  Рабдоем тоже явно был недоволен,  но Даматрион рад  был избавиться от своих забот.

— О, благородная мать богов, — сказал он Антениону, когда финикийцы ушли, — Если бы не этот молодой порывистый сидонский дурак,  я бы никогда не продал  этого раба. Пятьдесят драхм за этого музыканта, конечно,  маловато, но честно говоря, он  не стоит  и  тридцати.

Диосс был настолько слабым  и настолько утомленным от напряжения, что потерял сознание уже по дороге.  Когда Рабдоем вернулся на корабль, он потряс его изо всех сил, заставил выпить вина, и хорошо поесть, а затем приготовить для него отдельную удобную кровать.

— Это мой раб, я купил его для себя, кормите его лучшей едой  и повнимательнее заботьтесь о нем, - сказал он своим стражникам.  Но самое главное, Рабдоем позволил матери и брату Диосса прийти  к нему и посидеть с ним рядом. Когда Диосс увидел свою любимую мать, он так расплакался, что снова ослаб и, казалось, вот-вот потерял сознание. Затем сквозь слезы, он хотел поблагодарить Рабдоема, но тот не стал его слушать, и, нахмуренный, прошел между охранниками и скрылся из виду.

Во второй половине дня финикийцы отправились в Хореосу за основной частью рабов. Они вернулись поздно вечером. За ними финикийские стражники гнали  большую группу пленников, почти всю состоявшую из молодых мальчиков и девочек.

Среди них была и Эвклея, о которой  упомянул Хирам в письме к Хореосу, в котором просил оказать ей особую заботу.

И действительно, юной рабыне оказали  особую  честь, и по ее просьбе разрешили остаться с Диоссом, с его матерью и братом.  Итак, вся семья снова была в сборе  Это было печальное воссоединение.  Еще месяц назад они не могли даже подумать о таком.  Они мало говорили, а все  больше  плакали и обнимали друг друга, держа друг друга за руки, как перед очередным прощанием.

Так как  Диосс  еще не мог говорить, у него не хватило  сил и после короткого приветствия сестры, он снова заснул на коленях у матери мирным сном таким,  каким он не спал уже несколько месяцев.

Эвклея и  ее другой маленький братик  тоже прижались к матери,  и, молча, слушали вздохи друг друга, которые время от времени прерывались рыданиями. Они были счастливы побыть вместе, и считали,  что у них пока все хорошо, и не могло  быть лучше в их положении  бедных рабов. Они мечтали только об однм, чтобы  никто снова не разъединил их, или хотя бы продлить этот горький миг печальной удачи, как можно дольше.

Никто им не мешал. Экипаж как будто о них забыл и не беспокоил. Несколько стражников, вероятно, раненных, потому что у них полностью были перевязаны лица,  наблюдали за ними издали.

Когда наступила ночь и похолодало, им принесли теплую одежду, потому что Диосс лежал у самого входа в двери каюты.

— Какие хорошие люди, эти финикийцы, — прошептала мать, — а о них рассказывали такие ужасные вещи.

На следующий день, когда взошло солнце, и они  уже собирались уходить, на берегу внезапно образовалось  небольшое волнение. На портовую площадь, недалеко от того места, где финикийцы бросили якорь, прибыла великолепная колесница, в которую была запряжена пара прекрасных лошадей. Из нее вышел Хореон  и быстро взошел на корабль.

Когда финикийцы увидели его, они очень изумились. Почти минуту они в замешательстве перешептывались друг с другом.

Богатый купец возмутился. Не так давно он договорился с Хирамом, что последний купит у него больше рабов, по крайней мере,  около ста пятидесяти, но финикийцы купили только пятьдесят и отобрали только молодых мальчиков и девочек в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, в основном греков. При этом они торговались за каждую драхму.

Финикийцы заявили, что это от него они получили такой приказ и что Хирам  вскоре  пришлет еще один большой корабль за рабами, который  сейчас, принимает большую партию  из Спарты.

Хореон не хотел ничего слушать.

— Для вас, — воскликнул он, — это возможно, и мелочь  - содержать и кормить сотню рабов несколько дней и ждать, пока ваш принц  пришлет за ними корабль, а для меня нет.  А вдруг его милость передумает и откажется от сделки

Финикийцы замешкались и растерянно ответили, что так им велел и Арубас.

— Арубас! Арубас! Везде Арубас — закричал   Хореон.  — Поэтому здесь и развели такой бардак потому, что нет Арубаса.  Я  сам должен его увидеть. Арубас никогда бы  не допустил ничего подобного.  Где сейчас Арубас?

— Он на Саламине или у афинян в Пирее.

— Вот поэтому я и должен его увидеть. Вы говорите, что собираетесь забрать его  с Саламина или из Пирея?

— Да.

— Тогда я поеду с вами, — сказал Хореон  командным тоном.

Финикийцы удивленно переглянулись.

— Это невозможно.

Хореон  взорвался: — Когда я говорю, что чего-то хочу, я это обычно  делаю.

— У вас же есть собственный корабль, господин.

— Мой корабль не готов, а ваш быстрее.  Мой корабль зайдет за мной в Пирей.

Финикийцы начали перешептываться между собой. Хореон  был  раздражен.

— Кажется, вы забыли, кто я, — сказал он. — Я удивлен, что Хирам не достаточно объяснил вам это . Я никогда не повторяю  свои слова дважды особенно здесь, в Коринфе.

Анакарбис глубоко поклонился ему.

— Не сердитесь, господин, — сказал он. — Мы не хотели вас обидеть, но…

— Я понимаю, вы не хотите, чтобы я увиделся с Арубасом.