— Что?! Вы не имеет права, — Оксана вскочила с табурета, но под взглядом Максима Егоровича тут же опустилась назад. — Это ведь сто процентов незаконно. И голоса могут подделать. Сейчас в интернете за два клика такое проворачивают. Нельзя это слушать. Я протестую.

— Не волнуйтесь, Оксана Юрьевна, для такого эксперта в области фоноскопии как я не составит труда определить подлинность записи.

Вампилова на один удар сердца сбросила с себя маску томной ленности и хищно улыбнулась, обнажив острые клыки. Блондинка достала из сумочки смартфон, вставила наушники в свои и Правосудов уши, после чего демонстративно включила запись. Оксана ещё немного повозмущалась для вида, крича о жалобах и законе, но в конечном счёте умолкла. Всё же именно она сделала эту запись, и ей совсем не хотелось, чтобы её труд пропал зря. Сыщица, конечно, не планировала заслушивать её сама и тем более в наручниках, однако в сухом остатке всё шло относительно по плану.

После того, как запись закончилась, в кабинете повисла тишина. Максим Егорович всё так же смотрел в стену. Оксана прокручивала в голове эпизоды любимых мультиков. Правосудов, возможно, впервые в жизни не знал, что сказать. А Вампилова, Вампилова тратила все свои недюжинные способности, чтобы сохранить пленительно гиперсексуальный вид, хотя дрожащие губы и прерывистое дыхание не способствовали маскировке.

— Думаю, этого достаточно для предъявления обвинения, мой дорогой, — блондинка расстегнула сразу две пуговицы на блузке в отчаянной попытке надавить на Правосудова.

— Я сожалею, Маргарита Эдуардовна, но ни одного состава в её словах нет, — удивительно, но следователь действительно сожалел. Правда, о чём именно, оставалось загадкой.

— Но, мой детектив, она прямо обвиняет Николая Даниловича. Это ложный донос, это клевета, — Вампилова успокоилась, но как-будто бы забыла, какую маску носит в данный момент. Она то бесстрастно тараторила, то соблазнительно охала. — Прошу, я хочу, чтобы ты вошёл в моё… Положение.

— Эй, вот это клевета, что я клеветала. Я ни слова не сказала про Игумнова и что он, может быть, сделал, а чего, может быть, не делал. Ты это всё сама додумала, Горячие Губки.

— Я боюсь, Маргарита Эдуардовна, она права.

— Тогда брось её в ИВС, запри где-нибудь. Мой рыцарь, она меня так пугает, защити меня. Она просто устраивает цирк. Злоуптребляет правосудием. Я знаю ты можешь, ты можешь всё, мой гигант. Я готова встать перед тобой на колени, ты же знаешь. Спаси меня от неё. Хотя бы до конца задержания, умоляю.

Вампилова уже буквально сидела на коленях у Правосудова. Значительную часть происходящего между ними Оксане закрывал стол. Но по покрасневшему лицу следователя и тому, что его помощник стал пялиться в стену в два раза усерднее, она могла сделать некоторые выводы. И они ей не нравились.

— Стойте. А теперь без шуток, вы не можете этого сделать. Вы сами сказали, что я ни в чём не виновата!

— Ну, я так понимаю, что с формальной точки зрения это будет не совсем то решение, которое от меня ожидает начальство. Но я привык играть по своим правилам. И если справедливость и, что более важно, защита дамы требуют проявить гибкость к законам, я готов пойти на это. Максим Егорович.

— Я, товарищ Капитан.

— Внимательно слушай, что я говорю. Я хочу, чтобы ты отвёз Оксану Юрьевну в районный отдел и сказал им подержать её у себя в камере пару дней. Будут артачиться, просить протокол, доступно объясни, что это мой прямой приказ.

Максим Егорович коротко кивнул и, схватив Оксану за шкирку, выволок её из кабинета. Обратный путь занял куда меньше времени, поэтому уже через две минуты сыщица вновь изучала лицом обивку служебной машины. Полицейские из дежурной части, как и предсказывал Правосудов, оказались не в восторге, что им доставили задержанную без всяких бумаг. Грозного вида мужчина с тремя большими звёздами на погонах даже выразил намерение позвонить «куда следует», однако оно чудесным образом испарилось, когда Максим Егорович шепнул ему что-то на ухо. После этого ни у кого никаких возражений не осталось.

Оксану посадили в клетку почти у самого входа, где, помимо неё, находились крепко спавший мужичок помятого вида и две девицы с ярким макияжем и в коротких платьицах, которые явно давно уже не были девицами в известном смысле этого слова. Героиня со свистом выпустила из груди воздух и в сердцах пнула ни в чём неповинный пол. Соседи на выходку никак не отреагировали, так что ей не оставалось ничего другого, как сесть на скамейку.

План с Сухиной изначально казался не самым надёжным, да ещё и сомнительным с этической точки зрения. Юлька так часто повторяла, что Оксана собирается «натравить маньячеллу на невинную бабу», что эта фраза начала ей являться во снах. Буквально. Как-то раз она полночи провела слушая попрекающий её хор из Юлек. И всё равно девушка считала, что поступает правильно. Да, она явно провоцировала Игумнова, натравливала его на сестру своим визитом, но запись их разговора доказывала, что Сухина ничего не сказала. Теперь всё его внимание должно быть сосредоточено на сыщице. Правильно же? С другой стороны, сестра и так, скорее всего, была в списке Белого Кота, и всё, что сделала Оксана, — это ускорила наступление её смерти.

«И снова ты не помогаешь. Лучше придумай, как нам отсюда выбраться. Морально-этические дилеммы оставим для сиквела».

Погрузившись в мрачные мысли, Оксана улеглась на скамейке. Лежать было неудобно, что-то упиралось ей прямо в ребро. Девушка поморщилась и запустила руку под бок в поисках того, что мешало ей устроиться. Этим чем-то оказался ей сотовый телефон. Следователь с помощником действовали так быстро и так обильно плевали на законные процедуры, что забыли её обыскать. Мобильник стоял на беззвучном, поэтому Оксана не заметила семьдесят три пропущенных звонка от Юльки и свыше двухсот сообщений от неё же. Быстро глянув по сторонам и поняв, что её персона никому не интересна, Оксана открыла мессенджер.

<Оксана, дай мне знать, как только получишь это сообщение. Я сильно переживаю за тебя>, — гласило последняя весточка от Юльки.

<я ок сижу в кутузке на стаутской ты хде?> — подала голос Оксана.

<Ты в полиции? Ужас! Ты знаешь, за что тебя задержали?> — Юлька ответила моментально, видимо, она не отходила от телефона.

<да не волнуйся>

<блонда натравила на меня правасудова>

<ты им скинула наш раговор же да?>

<пришить по ниму мне ничего не могут зато посадили в обезяник>

<меня не оформляли не знаю сколько ещё сидеть никто не говорит>

<ты то блин куда пропала>

<Когда ты побежала назад, ничего не сказав, я пошла в туалет. Вернулась, а тебя нигде нет. Я тебе звонила, но ты трубку не брала.>

<Подожди секунду, я сейчас поищу в интернете>.

<Во-первых, они не могут держать тебя дольше двух суток. Во-вторых, против тебя должно быть возбуждено уголовное дело. В-третьих, тебя должны допросить, составить протокол и дать адвоката. Что-нибудь из этого нарушено? Тогда мы сможем требовать твоего освобождения.>

<шутиш? тут даже менты сами офигивают>

<у меня тут гуантанамо вообще никаких бумаг>

<Я сейчас приеду. Жди.>

<а куда я денусь то>

Всего двадцать минут потребовалось Юльке, чтобы добраться до отдела полиции, в котором держали Оксану. Сама героиня подругу не видела, но о её приходе узнала безошибочно. Так филигранно жонглировать обсценной лексикой умела только она. Судя по топоту, брюнетка поставила на уши всё здание. Полицейские долго пытались убедить беспардонную посетительницу, что обстоятельства задержания Оксаны составляют государственную тайну, но помогало это не сильно. В итоге им пришлось пригрозить ей самой арестом, за оскорбление представителя власти и хулиганство.

<Извини. Меня к тебе не пустили. Кто-то серьёзно их запугал. Ко мне выходил начальник отдела, полковник. На нём лица не было.>