– Влад, – смеюсь я, закинув голову.

Он целует меня в шею, щекочет щетиной.

– Все, иди, – целует меня в уголок губ и разжимает руки.

Сразу становится холодно и неуютно. Как же я хочу остаться. Но я заставляю себя идти к дверям своего подъезда. Берусь за ручку и снова поворачиваюсь. Влад стоит на том же месте. Я улыбаюсь и складываю пальцы галочкой, изображая сердечко, как это делают кей-поперы. Влад тихо смеется и копирует мой жест.

Я захожу в подъезд, ощущая небывалую легкость. Наши обиды, недомолвки, желание что-то друг другу доказать просто исчезли.

Одновременно с тем, как я просачиваюсь в прихожую, загорается свет. В коридоре в ночной рубашке стоит сердитая мама.

– Ну, и с кем ты обжималась? – первое, что она спрашивает.

Она плотно сжала губы. Руки воинственно сложены на груди. Она сверлит меня прямо-таки убийственным взглядом, как будто я совершила страшное преступление. В голове проносится фраза из детства, которую часто употребляла мама: «скажи мне правду, не изворачивайся». Я смотрю ей в глаза и говорю, как есть.

– Это Влад Соколов. И он мне нравится, мама. Я не маленькая. – Снимаю обувь, чтобы чем-то занять себя: не могу выносить ее тяжелый взгляд. – Вспомни, во сколько лет ты за папу замуж вышла. Ненамного старше меня была.

Мои вроде бы разумные доводы не действуют. Выражение маминого лица меняется с удивленного на возмущенное.

– Это не тот Соколов, случайно, который сегодня жестоко избил Олежку?

Мое сердце обрывается и летит вниз. Ну, конечно, тетя Света сто процентов первым делом позвонила маме. Или папа сказал.

– Он.

Какой смысл отрицать очевидное?

Мама на мгновение замирает. Она, видно, просто не знает, что сказать от возмущения. Даже не представляю, как ситуация выглядит в ее голове. Ее щеки и шея краснеют. Это особенно видно на фоне светлой ночнушки.

Из ванной выходит папа в полосатой пижаме. Он должен уже часа три как спать.

– Маргарита, тебе телефон зачем? – Папа говорит спокойно, но твердо и с укоризной.

– Отец из-за тебя спать лечь не может, а ему завтра к семи тридцати на кафедру.

– Мне жаль, пап. Наверное, телефон сел, – вру я, чувствуя укол совести.

Нужно было позвонить.

Помню, прошлой зимой, мама работала допоздна и не отвечала на мои звонки: забыла включить звук. На улице стемнело и мела страшная вьюга. Я тогда вся извелась: такого себе напридумывать успела.

Я всегда предупреждаю родителей о том, где я и когда вернусь, но близость Влада напрочь снесла мне голову. Так себе оправдание для мамы, которая уже сто процентов записала Влада в уголовники и рецидивисты.

– Я тебя уже ехать искать собирался, – папа становится рядом с мамой, обнимает ее за талию и добавляет чуть мягче, – Люд, пойдем спать. Завтра спокойно сядем и поговорим, что толку, в прихожей топтаться.

– Борь, а ты знаешь, что она с парнем приехала, который сегодня Олега избил? На него Поповы заявление написать хотят. Этот ненормальный мальчику чуть голову не проломил.

Я не слышу, что отвечает папа.Вместо этого, какой-то белый шум. Какое заявление? Что за бред? А если Влада исключат из университета? Посадят?

Папа уводит маму на кухню и что-то тихо ей говорит. Я залетаю следом.

– Да какое заявление? Мам! Что за бред! Олег заслужил.

– Что значит, заслужил! – мама тут же повышает в ответ голос. – Чтобы ему ребра ломали?

– Мам, да дай ты мне объяснить! – срываюсь на крик.

– А ну-ка, обе прекратили. – Строго говорит папа и подает маме высокий стакан воды. – На часах почти час ночи, а они скандалить решили. Я сказал – всем спать. Люда, прекрати всех взвинчивать на ночь глядя. Маргарита дома, я уверен, что она все поняла.

Мама хмурит брови и смотрит на меня. Папа продолжает:

– О сомнительном молодом человеке мы поговорим завтра. Олег сейчас стабилен, к счастью, его здоровью ничего не угрожает. Он поправится.

Мама с грохотом ставит стакан на стол и хочет еще что-то сказать, но папа не дает:

– Завтра, я сказал. Разошлись все по комнатам.

Я обреченно иду в ванную. Мне так обидно за Влада, за себя. Почему мама никогда меня не слушает? Для нее существует одно правильное мнение – ее. Олег совершил не менее ужасную вещь, но его никто ни в чем не обвиняет, наоборот, только жалеют.

Погруженная в свои неприятные мысли, я трижды умываю лицо пенкой и нажимаю на дозатор в четвертый раз. Смотрю на свои ладони и стряхиваю пену в раковину. Долго мою руки ледяной водой.

Когда я иду в свою комнату, в квартире уже тихо и темно. Подхожу к окну и по привычке смотрю на дом напротив. Почти все окна темные, кроме пары сверху и еще нескольких в середине. Понимаю, что плачу, только когда картинка плывет, и я ничего перед собой не вижу.

Дождь усилился и с новой силой застучал в окно. Достаю телефон.

«Спишь, Марго с косичками?» – сообщение от Влада.

Вытираю щеки и собираюсь ответить, как в след прилетает еще одно сообщение:

«У меня к тебе серьезно».

Несколько раз перечитываю его сообщение. Кончики пальцев начинает покалывать.

Когда мне было лет четырнадцать, я ужасно переживала, что мне никто не нравится. Девочки уже во всю говорили о мальчиках, а я ничего не чувствовала. Меня только бесило дурацкое внимание одноклассников. Гормоны шарашили их по голове, делая похожими на приматов.

А теперь у меня не возникает никаких сомнений и вопросов к себе. Все ощущается простым и понятным, как дважды два.

Снова открываю мессенджер и ищу в списке Олега.

– Девушка, я вам в сотый раз повторяю, приемные часы с двух до пяти.

– Я вас очень прошу.

Грузная медсестра сердито смотрит на меня через небольшое окошко.

– Ты нерусская, я не пойму. Или глухая? С двух до пяти, – выговаривает по слогам.

– Я перед институтом заскочила. Я всего на пять минут к Олегу Попову. Может, вы слышали, его избили рядом с институтом, – делаю жалобные глаза и проталкиваю в окошко маленькую коробочку конфет.

Она вздыхает.

– Жених твой, что ли?

– Ага.

– Ладно. В седьмой лежит твой молодец. Только ему через двадцать минут нужно у процедурной быть. Чтобы, как штык, ясно?

Я киваю.

– А седьмая...

– Прямо и на второй этаж. Там увидишь. Иди уже, – она машет рукой в сторону лестницы и возвращается к записям на столе.

Можно было бы, конечно, приехать к двум, но я боюсь, что Поповы выполнят угрозу и напишут заявление на Влада. Я вскочила сегодня рано утром и сразу поехала в больницу. Несмотря на мое беспокойство о Марине, благополучие Влада сейчас важнее. Марина не одна, у нее есть Тася. Она обязательно найдет правильные слова для Маришки, поэтому мне не так тревожно за нее.

Не люблю больницы. Пахнет лекарствами и… несвободой, что ли. Болезнь ведь сковывает и за тебя определяет образ жизни. Именно в таких местах начинаешь ценить здоровье и перестаешь принимать его как данность.

Стучусь в дверь и тяну ее на себя. Это оказывается платная палата на троих человек. Сто процентов тетя Света организовала: дядя Коля считает, что трудности и неудобства только закаляют мужика.

Олег полулежит на койке у окна. На кровати слева – мужчина в очках. Он что-то печатает одной рукой в телефоне, в другую воткнута игла капельницы. Койка справа пустует.