Слушаю глупости, которые болтает диджей, и не понимаю, как я умудрилась загнать себя в ловушку. Я не хотела всего этого. Все должно было быть не так. Ни фига я не умная и не дальновидная, как думала совсем недавно. Кусаю губы и вот-вот расплачусь.

– Марго, ты ей ничего не должна.

– А теперь представь, если бы подобное произошло с вами: с тобой и Никитиным или Данисом. Ты бы тоже думал, что ничего им не должен, а они – тебе? Это все ты виноват, Соколов. Зачем ты полез ко мне?

– Марго, – Он ведет машину одной рукой, – сейчас ты снова пытаешься свалить все на меня. Ты могла сразу все честно рассказать Марине, но не стала этого делать.

– Не стала, потому что ее бы убило осознание, что она лишь способ затащить меня в постель, просто пешка, средство манипуляции.

– Во-первых, ты не можешь этого точно знать, а, во-вторых, это не твоя зона ответственности. Я не замечал, чтобы Марина так фанатично пеклась о твоих чувствах. Почему она, например, не осталась с тобой после драки? Ты ведь, не раздумывая, полезла в самое пекло. Ты заметила, что все свое время она проводит со мной и встречается с вами, только когда я занят?

– Это уже не имеет значения: ты обещал мне деликатно оставить ее в покое. И я тебе больше тоже ничего не должна.

Дорога темная. Нас изредка ослепляют фары встречных машин.

– Я помню. – Он серьезно смотрит на меня и хочет снова что-то сказать, но, вместо этого, снова концентрируется на дороге. Рук больше не распускает, словно считав мое состояние.

Влад высаживает меня у подъезда и выходит со мной. Перекидываю сумку через голову и удивленно смотрю на него.

– Ты куда?

– Туда. – Он кивает на мою дверь.

– Не надо, я сама.

Он вздыхает и притягивает меня за плечо к себе. С размаха впечатываюсь в вельветовую куртку. Дергаюсь, но не могу вырваться из захвата.

– Пойдем. Сама она. Задолбала уже свой самостоятельностью. Отпущу я тебя одну по подъездам шарахаться. Еще торчок какой-нибудь даст по голове.

– У нас приличный район: торчков нет. – Прикладываю пластиковую таблетку и тяну дверь подъезда на себя.

Поездка в лифте становится очередным испытанием. Влад стоит напротив и сверлит меня взглядом. Совесть уже во всю грызет мое нутро. А если Тася узнает? Я потеряю сразу двух подруг. Мысленно машу головой: не будет такого. Никто не узнает. Почему-то я уверена, что Соколов сдержит слово.

Двери с грохотом разъезжаются на моем этаже. Влад не выходит следом за мной. Держит двери одной рукой, а вторую сунул в карман джинс.

– Ты обещал, Влад. – С надеждой повторяю я.

– Спокойной ночи, Маргарита Борисовна.

Я отступаю спиной и все еще смотрю на него. Красивый. Всегда уверенный в своей правоте. Вот уж, кого не терзает ночами голос совести.

Створки лифта захлопываются, лишь когда я закрываю за собой дверь квартиры. Плюхаюсь в темноте на обувницу и вытягиваю ноги. Хочется плакать от ощущения безысходности. Как в детстве, когда часам сидишь над задачей по математике и не можешь ее решить.

Щелкает выключатель.

– Маргарита, это что за щегол тебя посреди ночи привез? – Недовольным шепотом говорит мама, чтобы не разбудить папу. – Еще и обнимался с тобой.

– Мам, это одногруппник просто. – Отвечаю, пользуясь тем, что мама не знает, с кем я учусь. – Просто проводил до двери, чтобы я ночью одна по подъездам не ходила.

– Откуда только у людей деньги, чтобы на таких машинах разъезжать? – Задает мама риторический вопрос. – Он тебе нравится? – Она кутается в домашнюю кофту и пытливо смотрит на меня.

– Нет, с чего ты взяла?

– Ой, смотри. Знаю я таких пострелов. У нас в педе был Пашка Иванов, – рассказывает мама, пока я разуваюсь, – заделал нашей отличнице на втором курсе ребенка, а жениться отказался. Так ей пришлось университет бросить и пойти работать. Спасибо, ей бабушка с мамой помогали.

– Мам, ты это к чему?

– Держи с такими ухо востро, Маргаритка. Он тебе с три короба наплетет, а ты уши- то и развесишь.

Снова чувствую накатывающую волну раздражения и агрессии. Ну, при чем здесь какой-то Иванов. Злюсь, но сдерживаюсь.

– Мам, я спать пойду, хорошо?

– Может, поужинаешь?

– Не хочу.

– Смотри, если вдруг передумаешь – под полотенцем пирожки с капустой и мясом. Боря чай свежий перед сном заварил. Я тоже спать пойду. Мы со Светой завтра дежурим в столовой, в семь уже в саду надо быть

– Хорошо, спасибо, мам. – Целую ее в щеку. – Тете Свете привет передавай.

Мама гладит меня по плечу и уходит в ванную. В коридоре темно. Дверь в спальню родителей закрыта. Захожу в свою комнату и, не включая свет, подхожу к окну. Смотрю на многоэтажку напротив. Горящие окна раскиданы по фасаду в хаотичном порядке. Кто-то курит на балконе.

Сердце в грудной клетке ощущается тяжелым, чужим предметом. Открываю окно и впускаю в комнату свежий, ночной воздух. Против моего желания перед глазами возникает профиль Соколова, освещенный быстрой вспышкой зажигалки. Стоп, просто сегодня он показался мне с другой, более человечной стороны, поэтому и произвел необычное впечатление. К утру все обязательно пройдет.

Я отвратительно сплю, вернее сказать, почти не сплю. Верчусь в постели. Подушка кажется слишком горячей, а матрас слишком неудобным и одеяло не такое. Два раза хожу на кухню выпить воды, снова смотрю в окно и опять ложусь. Сплю от силы часа два и как результат – встаю разбитая и отекшая. Родителей уже нет дома. Мне не помогает ни душ, ни кофе, ни массаж лица. На душе неспокойно.

По дороге в университет слушаю музыку, глядя в окно. Когда я зашла в университет, на улице потемнело и ливанул дождь. Занимаю «наше» с Маринкой место и смотрю на время. Лекция начнется через три минуты, а ее все нет. Преподаватель потом не пустит: ненавидит непунктуальных. Нервно верчу ручку.

Лекцию я пропускаю мимо ушей. Марина не появилась ни после второй, ни после третьей пары. Ближе к вечеру мне приходит сообщение от Таси:

«Скотина-Соколов бросил Марину. Написал ей сообщение, прикинь?! Даже лично не поговорил. Урод, я бы ему все глаза выцарапала»

Буквы плывут перед глазами, когда я набираю короткое сообщение:

«Как она?»

«С утра рыдает», – тут же прилетает ответ.

– Твою мать, – шепчу одними губами.

Срываться из дома к девочкам уже поздно. Разумнее будет поехать завтра сразу после занятий.

Нужно было еще с утра написать Маринке и спросить, как она, но я почему-то была уверена, что Соколов встретится с ней лично и придумает правдоподобно-звучащую историю из разряда «ты классная, но дело не тебе, дело во мне».

Никак не могу сконцентрироваться на книге. Накопленное за день напряжение не просто не отпустило меня, а сдавило тисками каждую мышцу. У меня болит поясница, позвоночник, тянет ступни. Мелькнула даже трусливая мысль остаться завтра дома, спрятавшись под одеялом. Я зла на себя и на Соколова. Правильно умные люди говорят: «Преисподняя полна добрыми намерениями». А еще: «За что боролись, на то и напоролись». Короче, народная мудрость с лихвой описывает мой случай.

Дождь стучит по стеклу всю ночь, мешая спать. А когда мне удается задремать, мне снится плачущая Марина.

На следующий день ее тоже нет в университете. Открываю сначала наш чат, потом личную переписку и снова убираю телефон в сумку.

Скрестив пальцы на удачу, ловлю перед занятием Олесю Игоревну в коридоре. Она из тех женщин, чей возраст невозможно вычислить. Ухоженная, в меру стервозная.

– Олеся Игоревна, здравствуйте. – Скачу рядом с ней, как кузнечик-огуречик. Она не смотрит на меня – плохой знак. Продолжает дальше цокать каблуками по жесткому полу.