– Чье спасение? Добрый вечер, ты влез и помешал мне перебить ноги тупой цапле, которая накинулась на мою подругу. Подчеркну, накинулась без всякой на то причины. Так что, это пусть она тебя целует. – Чересчур эмоционально выпаливаю я.

Его глаза смеются. Он еще раз оценивающе осматривает меня, как лошадь на рынке. Еще бы под хвост заглянул.

– Такая дерзкая, страстная. Просто ар-р-р. – Делает пальцами хватательное движение и забавно морщит нос, изображая рычащего тигра. Не выдерживаю и весело фыркаю.

– Да пошел ты. – Толкаю его в плечо и разворачиваюсь, чтобы уйти, но он перехватывает меня за запястье.

Ненормальная Лиля и Соколов стоят у окна. Одновременно с моим поворотом он отворачивается. Я понимаю, что он все это время наблюдал, как я пыталась отобрать телефон у Никитина.

– Ладно-ладно, забирай. – Говорит примирительным тоном Никитин и протягивает телефон. – Я, кстати, красивее, чем Ли Дон Ук. (прим. – южнокорейский актер, модель, телеведущий). Присмотрись, как следует. – кивает на мой чехол с изображением известной дорамы.

Я выхватываю свой мобильник из его цепких пальцев и иду к Маринке. Она продолжает неуверенно топтаться возле аудитории.

– Ты как, Маришка? – осторожно протягиваю руку к ее щеке. Опухло сильно. – Пойдем в столовую, лед попросим.

Марина смотрит на меня влажными глазами, а затем притягивает к себе и крепко обнимает. Я ныряю в аромат ее шампуня и Тасиных сладких духов, которые Маринка бессовестно юзает без спроса.

– Спасибо, Марго. Правда, спасибо тебе, что заступилась. – Она ласково гладит меня по плечам. – Я так испугалась, что с места двинуться не могла. Ты же меня знаешь, я драк с детства боюсь.

Знаю. Спасибо ее матери, которая превратила жизнь Маринки в ад. Это, пожалуй, единственный человек среди знакомых, которого я искренне ненавижу. Отстраняюсь и снова повторяю:

– Пойдем, лед попросим. Если хочешь, я в аптеку сбегаю.

– Марго, не обижайся. Я Владика подожду. – Она с таким обожанием смотрит в его сторону, что я испытываю бессилие. Похоже, пора отпустить и оставить все, как есть. – Это Лиля, его бывшая. Такая сучка. Уже писала мне в соцсетях с угрозами. Я не поверила ей, а зря. Если бы ты не вмешалась, она бы мне лицо исполосовала. – Марина цыкает, надавив на свою щеку.

– Может, заявление на нее написать? Кто знает, что ей в голову взбредет. Еще плеснет кислотой. Припадочная.

– Нет, не стоит. Владик разберется. Смотри, как она тут же хвост поджала.

Вижу Соколова в профиль. Он что-то спокойно говорит Лиле, его четко-очерченные губы механически двигаются, лицо холодное. Она ежится и обхватывает себя за плечи руками, как будто пытается оградиться от его слов. В этот момент я не испытываю злорадства, только надежду, что она больше не сунется к Марине.

– Хорошо, Марин, как знаешь. – Тороплюсь закончить разговор, потому что Соколов, засунув руки в карманы брюк, стремительно идет к нам. – Давай завтра пообедаем вместе? Нам еще надо работу по социологии закончить.

– Конечно, – она улыбается. – Прости за вчерашнее, мы все наговорили друг другу глупостей. Я дорожу твоими советами, правда, Марго. Просто, иногда ты бываешь слишком категоричной. Я хотела сегодня на большом перерыве спокойно с тобой поговорить. Тася тоже собиралась тебе написать.

Я киваю и целую ее на прощание в здоровую щеку.

– И ты меня прости, Маринка. Мне жаль, что все так вышло. Я очень хотела потусоваться с вами в воскресенье.

– Не переживай, еще нагоним. – Сжимаю ее холодную ладонь и спешу уйти.

По неясной причине я чувствую светлую тоску. Почему я решила, что ей, непременно, нужна моя защита? Маринка – умная девчонка. Она рано научилась самостоятельности и давно подрабатывает, в отличие от меня.

Но принятое мной днем решение улетучивается, как облачко белого пара, когда вечером я захожу в раздевалку. Снимаю на ходу резиновую шапочку, поднимаю глаза и обалдеваю от такой наглости: Соколов сидит на лавке, прислонившись спиной к кафельной плитке, и изучающе смотрит на меня.

Застываю от неожиданности.

– Это женская раздевалка. – Бросаю резко и хватаюсь за полотенце на груди. Под ним у меня синий, спортивный купальник, но я все равно чувствую себя голой и беззащитной. Мне некомфортно находиться с Соколовым один на один в практически пустом спортивном комплексе.

Он вытягивает длинные ноги в тяжелых ботинках и слегка покачивает носками из стороны в сторону. На скамейке рядом с ним лежат черный шлем, кожаный рюкзак и перчатки. Конечно, к черту экипировку – это для слабаков. Он наклоняет голову набок и нараспев произносит:

– Ее вульгарно - злые ноги запутали меня! (прим. — стихотворение Ирины Астаховой) – Бесцеремонно скользит взглядом по голым ногам вниз, а затем медленно возвращается вверх, упираясь в край полотенца. Физически ощущаю, как он пялится на меня. Дергаю плечами. Мне, с одной стороны, хочется стремительно прикрыться, а с другой – внутри все странно замирает и сладко ноет. Меня пугает реакция собственного тела. В присутствии Соколова оно начинает бунтовать и вести себя несвойственно.

– Что за чушь? Какого ты здесь развалился? – понимаю, что внятного ответа не получу, поэтому повторяю. – Соколов, это женская раздевалка. Мне нужно переодеться. Выйди.

Синева его глаз концентрируется на моем лице. Он легко поднимается с низкой лавочки и подходит ко мне. Прикасается пальцами к влажному концу косы, намеренно задевая ложбинку груди. Мое сердце стучит в сотню раз быстрее и громче обычного. Отступать некуда – у меня за спиной дверцы металлических шкафчиков.

– У тебя мурашки. – Тихо говорит он и невесомо гладит ключицу.

– Мне просто холодно, а ты не даешь мне переодеться. – Отвечаю также тихо, не сводя глаз с его лица. Как под гипнозом.

Он накрывает тяжелой ладонью мое плечо и больно сжимает, сминая кожу. Между нами творится что-то странное, чему я не могу найти разумного объяснения. Из комнаты точно исчез кислород: я задыхаюсь, когда он скользит ладонью вниз по моему телу и оголяет бедро. Вся моя бравада и уверенность трусливо покидают меня, оставляя наедине с его жадным желанием и ощущением превосходства.

Я прихожу в себя, когда чувствую горячие пальцы на внутренней стороне бедра. Смотрю в темные воронки его глаз и приоткрытый рот. Он тяжело дышит. Не моргает. Бью его по руке и отскакиваю назад, больно ударившись спиной о шкафчики.

– Ты вообще страх потерял! Потаскун хренов! – Мой голос разлетается эхом по огромному помещению раздевалки, ударяется о потолок и стены. Одна из лампочек мигает несколько раз, но, к счастью, не тухнет. Я бы не перенесла интимного полумрака.

В последнее время я слишком часто теряю контроль в его присутствии или наоборот – обдумываю каждый свой жест. Паршиво.

Соколов удивленно приподнимает бровь, а потом смеется и отступает. От уголков его глаз разбегаются маленькие лучики, делая его обаятельным. Между губ мелькает ряд ровных, белых зубов – мечта стоматолога.

– Что ты сказала? Потаскун? Я такое последний раз от бабки в центре слышал, когда напугал ее ревом мотоцикла.

Я все еще тяжело дышу. Чувствую себя глупо и нелепо, напоминаю себе, что передо мной парень моей подруги, и сегодня я пообещала себе больше не вмешиваться. На краешке сознания скребется мысль о неправильности происходящего.

– У тебя на бедре огромный кровоподтек. Я просто хотел посмотреть. – Он примирительно выставляет вперед ладони.

– У себя в башке посмотри. – Отвечаю спокойнее. – Твои беспорядочные половые связи дурно сказываются на других людях.

– Мне жаль. Лиля больше не подойдет ни к тебе, ни к Марине. – Он на секунду сводит брови и указывает на бедро. – Сильно болит?

– Нет, видишь же, плаваю, но выглядит уродски.

– Марину я сегодня отвез к врачу. Ничего серьезного, не волнуйся. Ты впечатлила меня сегодня своей самоотверженностью. – Подозрительно кошусь на него, ожидая подвох, и Соколов не подводит. Продолжает в своем репертуаре. – Боюсь представить тебя в постели. Даже Тим в боевую стойку встал. Он тебе, кстати, нравится, или ты только по зализанным додикам прешься? – Ехидно спрашивает меня, но глаза серьезные, плечи напряжены.