Даже кровь на щеке — Сун Юньхао посекло лицо осколками посуды, когда призрак разгромил трактир, — казалось, вот-вот вскипит. Он утёрся тыльной стороной ладони. Кровь раздражала больше всего. И сама эта тварь — из тех, что ничего не соображают, не какой-нибудь хитрый лис или туповатое, но хотя бы оберегающее свою жизнь чудовище, а просто клочок тьмы, который разумен ненамного больше, чем порыв ветра. Ему не хватало соображения, чтобы маскироваться по-настоящему. И всё-таки они его упустили.

Молодой господин лучше всех умел выслеживать тёмных тварей, но теперь он ничего подозрительного не чувствовал, только растерянно обмахивался вышитым рукавом. Молодой господин носил, разумеется, орденские цвета, синее с чёрным, но госпожа Чжо его с ранних лет наряжала изящно, как девочку, а старый глава не смел возражать.

Две пустые корзины — Сун Юньхао на всякий случай всё-таки перевернул одну клинком. Тележка со сладким льдом. Торговец в страхе убежал, когда они спрыгнули с дао посреди улицы, — даже и расспросить некого.

— Я бы взял сладкий лёд с гранатом, — сказал молодой господин, заметив, что Сун Юньхао глядит на тележку. — Или с соком копчёной сливы.

— Даже не начинайте. Тут бы хоть воды.

— Я попрошу матушку приготовить холодные десерты, когда вернёмся. И всё-таки призраку некуда деваться! Слушай, может, его просто солнцем выжгло, пока мы носились по городу?

— Это было бы славно.

— Солнце в зените. Тени должны развеяться. — Молодой господин приставил ладонь к глазам и вдруг указал клинком на противоположную сторону улицы: — А там что? Калитка?

В глухой ограде и впрямь была крохотная калитка, которая поддалась, лишь когда Сун Юньхао надавил на неё плечом, будто её десятки лет не открывали. За нею был бурьян выше человеческого роста. Сун Юньхао срубил Гунпин несколько стеблей — запахло густым зелёным соком. Странно, что этот дворик не выжгло солнце.

Что-то хрустнуло у него под сапогом. Маленький оскалившийся череп — мыши, ящерицы? Другая ящерица, живая, скользнула в зелёные дебри. Что она там забыла, в тени и прохладе, вместо того чтобы греться на белоснежных от солнца камнях?

— Думаешь?.. — протянул молодой господин. — Будь я созданием тьмы, я бы, конечно, полез туда. Но я не создание тьмы, и меня совершенно не тянет соваться в проклятущую крапиву!

Он говорил с притворной неохотой, а сам в один прыжок уже оказался рядом и просунул сначала нос, а потом и всю голову с растрёпанной чёлкой мимо плеча Сун Юньхао, и тому ужасно захотелось больно щёлкнуть по этому длинному, в мелких веснушках носу. Молодой господин всё утро, стеная, замазывал свои злосчастные веснушки, но с таким солнцем это было уже совсем бесполезно.

— Погодите, — сказал Сун Юньхао, не в силах перестать тревожиться.

Молодой господин выпятил грудь и наткнулся на его руку.

— Да этот призрак совсем бестолковый.

— Вы тоже.

— Чего ты боишься?

— Погодите, я взгляну первый.

Сун Юньхао срубил крапиву, ещё какой-то ворох сорняков, ступил на заросшую тропинку. Из-под ног вспорхнула неказистая белая бабочка.

Гунпин оставалась спокойна, и он сам не чувствовал ничего, кроме благой прохлады и запахов захолустья — не могилы, а цветущего пустыря.

За спиной что-то булькнуло.

Оборачиваясь, Сун Юньхао успел ещё удивиться, откуда на высохшей улице взялась вода. Воды не было.

Молодой господин смотрел на противоположную стену. Потом он обернулся шатаясь. Его обнажённое горло — от жары он распахнул ворот сильнее обычного — рассекала алая полоса. Молодой господин, выронив дао, нелепо зажал обеими руками рану, но алое всё равно просачивалось между пальцев.

— Цзинфэй! — крикнул Сун Юньхао, в первый раз в жизни назвав его по имени.

Чёрная тень за спиной молодого господина раскинула крылья. Сун Юньхао пригвоздил её клинком к стене. Но у твари не было никакого оружия, способного перерезать человеку горло, не было даже когтей, она просто швырялась всем, что попадётся. Кувшинами из трактира. Острыми кусками льда из бочки продавца холодных десертов.

Глаза молодого господина потухли прежде, чем он успел испугаться.

Он умер прежде, чем убившая его ледышка растаяла в кулаке Сун Юньхао.

Чжан Вэйдэ не верил, что уже умер. Хотя бы потому, что в том мире, где он сейчас находился, он был чудовищно одинок, а ведь умерших мириады, да и загробных чиновников наверняка тысячи. А особенно потому, что этот мир был ему до омерзения знаком. Вряд ли загробное царство могло быть в точности похоже на мавзолей династии Чэнь. Пусть даже император-основатель двести лет назад и полагал, что воздвиг нечто грандиозное, великим мавзолей мог считаться разве что в сравнении с жалкими постройками предыдущих веков междоусобиц. Даже на дороге Сыма стояло всего-то пять десятков статуй министров, послов и зверей-хранителей — задумывалось их втрое больше, но денег не хватило; да и сами гробницы были весьма заурядные, кроме разве что усыпальницы принцессы Чжуи, строения такого же изящного, как сама несчастная дева, умершая пятнадцати лет от роду.

Идти по дороге было страшно. Если двинуться вперёд, она приведёт к мавзолею, а возвращаться туда Чжан Вэйдэ не хотел ни за что. И потом, что ни говори, это всё же были гробницы — вдруг его душа решит остаться там навсегда? В былые времена он ходил за советом к принцессе Чжуи, но сейчас даже она пугала. Если же идти назад, дорога начинала расплываться в тумане, а значит, тоже могла привести его в те края, куда Чжан Вэйдэ пока не собирался.

Он сел возле статуи министра ритуалов, смешного старичка, который пыжился и выпячивал живот, чтобы казаться грозным. У статуи на левой ступне была трещина, точь-в-точь как наяву.

Чжан Вэйдэ попробовал медитировать, но не чувствовал не то что духовной силы, а даже собственного тела, как перестают ощущать затёкшую ногу. Может, он всё-таки умер, но душа его, не желавшая пока уходить, застряла на земле и бродит теперь среди гробниц. Это было наказание пострашнее любых адских мук.

Одно хорошо — шея перестала болеть. Слёзы тоже не текли — заиндевели. Хорошо это или нет, Чжан Вэйдэ не знал. Он боялся, что задохнётся от комка в горле.

Чжан Вэйдэ попытался вообразить картину, которую показывал древесный дух: огонёк в горном святилище успокаивал. Наверно, он даже мог подсказать дорогу. Но сейчас, в его мыслях, хоть он и запомнил картину до мельчайшей линии, огонёк всё время гас.

Начинался снег. Совсем как в ту ночь, когда наставник его нашёл и отвёл в тепло, но теперь наставника больше не было и не осталось его защитных заклятий, от которых узор звёзд на небе так забавно искажался, ничего не осталось, только холод…

…и ощущение чужого присутствия за спиной.

Чжан Вэйдэ медленно поднялся, цепляясь за треснувшую туфлю министра, попытался вообразить страницы Каталога — про тигров он читал, давно, но много раз. Тигры-людоеды, как и другие пожиратели человеческой плоти, были просто безумные твари, искавшие лёгкой добычи. Попадались ещё и несчастные люди, которые случайно или из-за происков врагов надевали звериную шкуру и не могли потом её сбросить, но и они делались неразумны, как звери, если только их не спасали молитвы под крылышком прославленного бодхисаттвы.

Чжан Вэйдэ почудилось, что он ощущает зловонное дыхание. Между жёлтых клыков старого зверя застряли куски гнилого мяса. Нет, это он сам от страха сочинял разные глупости.

— Зачем я тебе? — крикнул Чжан Вэйдэ громко.

Он частично знал ответ: он просто был слабее всех, самая лёгкая добыча. Дурак, перепутавший удар тёмной ци с комариным укусом.

Но ведь зверь не хотел просто сожрать его плоть. Зачем тогда ему случайная слабая жертва?

Глядя на далёкие очертания гробниц, Чжан Вэйдэ вдруг подумал с яростью, что мог бы призвать стража. Не того, что засосало дерево, — тот, кажется, слушался, но всё равно уже не вылезет назад, — а любого другого, может, целый десяток стражей.