— Я думал, никто из ордена Гэгун не выжил.

— Никто, кроме меня.

Сун Юньхао удивился, что она не лжёт, — даже её имя, вероятно, было настоящим. И тут же подумал: но ведь и он сам представлялся настоящим именем, и вот уже долгие месяцы его не только не проклинали — вовсе перестали узнавать. Имена, которым люди придают такой смысл, стоят недорого.

А у Поросёнка Чжу-эра, вспомнил он, уже не будет настоящего имени.

— Ты довольно сильна. Но ты же не родственница главы Се?

— Старшая ученица.

— Он вроде не брал девиц.

— Никого, кроме меня.

Сун Юньхао поковырял языком расколовшийся зуб, прокашлялся и заковылял к телу. Ло Мэнсюэ, заметил он, отводила глаза — слишком жалела ребёнка. Это и к лучшему.

Когда он поднял мальчика на руки, она не выдержала:

— Сун-сюн, его глаза…

— Не смотри. — Он осторожно поправил голову Чжу-эра у себя на плече. Так была видна только левая сторона лица, а с левым глазом всё было в порядке. Мальчик, миловидный и всё ещё слегка румяный, казался спящим.

Сун Юньхао прибавил:

— Он умер на месте. Всё остальное случилось потом.

— Ты говорил про игрушки?

— Оно мастерит себе кукол и таскает везде. Как твоя барышня Сяо.

— Небеса, — выдохнула Ло Мэнсюэ тихонько.

— Хотя у твоей барышни, наверно, кукла поприличнее. Не самодельная.

— Небеса, — повторила она громче.

— Прости. Я не собирался так мерзко шутить.

— Я знаю. Мы не можем спасти всех.

— Этого я мог. Но вчера не захотел.

— Ты отнесёшь его домой?

— Не сейчас. — Надо было, по крайней мере, убрать камень из правого глаза и стереть краску со щеки. Чем тварь, интересно, их красила? Остальные, должно быть, выглядели куда хуже.

Наверно, можно было бы попросить воды у женщины с тройней. Или хотя бы узнать у неё про колодец.

— Надо завернуть его во что-нибудь. — Ло Мэнсюэ беспомощно оглядела улицу и, не увидев ничего, кроме обломков пустой телеги, стала расстёгивать верхний халат.

— Давай лучше я.

— С тебя сейчас трудно снять одежду.

— Замёрзнешь.

— Нет. Мне душно. — Она судорожно рванула воротник.

Когда Чёрные Обезьяны вырезали её орден, подсчитал Сун Юньхао, ей было лет двадцать.

— Сун-сюн, — сказала она неуверенно, — я не знаю, справимся ли мы даже вдвоём. В прошлый раз в лесу у меня получилось прогнать чудовище, но оно просто не ожидало отпора. А может, было сонное днём.

— Смотрю, ты остыла. Ты не умеешь толком атаковать, да?

— Я всегда работаю… работала в обороне. Построения и ещё изгнание духов, но это чудовище, не человеческий неприкаянный дух.

Глава Се довольно глупо использовал единственную — и талантливую — ученицу: с годами ей хватило бы и духовных сил, и рвения освоить Оленьи Поединки если и не на уровне наставника и того шисюна, то немногим хуже. Впрочем, главе Се было виднее. Может, и впрямь духовная суть их техники не подходила для женщины.

— Ты знаешь, где в Хугуане резиденция ордена Гао? — спросил он, заворачивая тело в халат Ло Мэнсюэ.

— Нет. А должна быть? Этот город не слишком мал для них? Их Алые башни я легко узнаю, стоит мне только подняться на мече.

— Тогда поищи, — кивнул Сун Юньхао.

— Сейчас? А… ребёнок?

— Он мне нужен.

Он ждал возражений, но Ло Мэнсюэ кивнула и выбросила вперёд руку, призывая меч. Может быть, она побледнела — или показалось.

Чжу-эр, которого придётся обменять на остальных, сможет расквитаться с ним в следующей жизни.

— Я сам им всё скажу, — проговорил Сун Юньхао. — У меня громкий голос, не бойся.

У ворот резиденции ордена Гао — небольшой, по меркам ордена Гао, и весьма впечатляющей, по меркам Хугуана в целом, — дежурили двое учеников. Один, помоложе, растерялся сразу, другой с усмешкой оскалился, готовясь к перебранке, но, когда Сун Юньхао, соскочив с клинка, шагнул вперёд, увидел тело и тоже слегка опешил.

— Я хочу видеть главного в здешней резиденции, — сказал Сун Юньхао громко, как обещал Ло Мэнсюэ.

Какая-то старуха с корзинкой отшатнулась, испугавшись одного его вида, — что ж, не зря он не стал перевязывать раны. Ло Мэнсюэ у него за спиной прерывисто выдохнула.

Утро было уже в разгаре. Улица возле усадьбы Гао оказалась довольно приличной — впрочем, он и не ждал другого — и многолюдной. Повезло.

— Какое изысканное приветствие, — сказал ученик постарше. — Чего и ждать от бродяги. Не много ли ты хочешь?

— Этой ночью чудовище убило ребёнка.

— Подражальщик, — шепнула Ло Мэнсюэ.

Видно, она имела в виду тварь, но Сун Юньхао было не до классификаций нечисти.

— Я поставил на чудовище отслеживающий знак. Я прошу помощи в охоте.

— Думаешь, орден Гао помогает преступникам и предателям?

Он был преступником. Предателем никогда не был.

Пару лет назад Сун Юньхао захотел бы вогнать клинок в брюхо этого человека, но Гунпин, как и все благородные дао Болиня, не предназначалась для убийства человека.

— За своё преступление я наказан. Или только бодхисаттва может узреть вашего старшего шисюна?

— Старшую шицзе, — ляпнул по привычке молоденький ученик.

Так даже лучше. Намного лучше. Не то чтобы Сун Юньхао обольщался насчёт чувствительности женщин, но напугать их было чуть проще и милосердие напоказ они разыгрывали чаще.

— Ты сам как дикий зверь из леса, — сказал дежурный. — И твоя девица — ты что, любовницу нарядил в охотничий костюм? Не очень-то много он прикрывает.

Сун Юньхао скосил глаза. Шея и чуть приоткрытые ключицы Ло Мэнсюэ покрылись неровными красными пятнами.

Прилично одетый господин со свёртком ткани в руках негромко возмутился. Сун Юньхао с затаённым торжеством разобрал что-то про оскорбление женщин.

Слава небесам за кроткие глаза Ло Мэнсюэ: даже с мечом в руках и в довольно растерзанном виде она совсем не была похожа на женщину, которая ночью бегает на свидания, как, впрочем, и на старшую шицзе ордена и убийцу нечисти. Только на женщину, которая всё утро месила тесто.

Из лавки тканей высунулось ещё несколько любопытных голов.

— Это не первый ребёнок, убитый в городе, — сказал Сун Юньхао ещё громче.

— Шисюн, — забормотал младший, — я бы лучше…

Тело на руках было невесомым.

Сун Юньхао чуть переместил его и сдвинул ткань. Голова Чжу-эра запрокинулась. Солнце так и не вышло, но света хватало, чтобы ярко сверкнул чёрный агат в пустой глазнице.

Какая-то женщина истошно завизжала.

***

— Не догонишь! — Пин-эр, запыхавшаяся, но счастливая, весело пританцовывала на верху лестницы.

Чжан Вэйдэ молниеносно обогнул пару столов, подлетел к лестнице и тут чуть не врезался в дородного купца, но в последний миг успел увернуться от его пуза и увесистых кулаков.

Купец разразился бранью, в которой «черепаший сын» было самым приличным из ругательств. Его товарищ, дёрнув его за рукав, беспокойно глянул на Чжан Вэйдэ и пробормотал что-то про заклинателей.

Надо же! В то, что он настоящий заклинатель, люди верили редко. Опасались и того реже.

Чжан Вэйдэ ощутил невыразимое торжество.

— Не слушай этого дядюшку, — сказал он, взлетев наверх к Пин-эр. — Заткни уши.

Она небрежно отмахнулась: — Папа тоже так ругается, — и вдруг яростно закашлялась.

— Тихо, тихо, — забормотал Чжан Вэйдэ перепуганно, усаживая её на верхнюю ступеньку. — Не будем бегать больше.

— Я хочу ещё, — заупрямилась Пин-эр.

Со сладким и постыдным восторгом он понял, что тоже хочет.

Он бы ещё до самой ночи носился по трактиру наравне с маленькой девочкой — честно сказать, он вообще сегодня бегал куда больше девочки, потому что она была слишком слабенькая и слишком строгая, он её с трудом растормошил. Когда он носился сломя голову, он ни о чём не думал.

— Тихо, тихо, — сказал Чжан Вэйдэ, гладя её между лопаток. — Так просто посидим. Надо было в прятки играть.

— Слишком темно, — поёжилась Пин-эр.