Нахлынувшие тени стерли разум маленького вора, но лишь на короткий миг. Всего несколько ударов сердца Феликс не осознавал себя, и его душа будто бы отделилась от смертного тела. Он забыл где он, и как сюда попал. Он даже забыл собственное имя. Но затем яркая вспышка вернула все на место. Новые воспоминания влились в его голову, смешавшись с остатками мыслей и вопросов, на которых он уже не ожидал получить ответа. Но эти воспоминания были не теми, которые он хотел заполучить. Старая гадалка, растерянный Милу и утренний город расплывались, словно остатки неважного сна, заменяясь другими, теми, что дремали на дне его памяти. Он словно очутился по другую сторону зеркала, где сон стал явью, а реальная жизнь растворилась в туманах забвения.
Феликс вдруг вспомнил об молодом Арке, и как тот нашел сверкающий меч. Как он вел армию гордых ферасийцев, в стремлении разбить несметные войска ашурийцев, облаченных в жуткие железные доспехи. Феликс вспомнил как изменился первый претор юга, когда заполучил меч, превратившись из худого мальчишки в стройного юношу с длинной повязкой на левом глазу. И последнее воспоминание, которое загорелось, словно путеводная звезда перед его взором, было то, как Арка ведут несколько ашурийцев, закованного в тяжелые цепи и опустившего голову в горестном поражении.
Стремительно проплыв перед его глазами, эти воспоминания плотно закрепились в его памяти. Осознав их, Феликс понял, что уже не чувствует того беспокойства, которое охватило его, когда все вокруг поглотила тьма и он упал в опустошающие разум объятия забвения. Да и сами тени начали отступать, и теперь он отчетливо мог рассмотреть отличающуюся очень большими размерами площадь, наполненную гомонящим народом и издающими разные звуки животными. То, что это не Меридиан, было ясно сразу. Небо над головой было затянуто тяжелыми стальными тучами, а здания, которые окружали площадь, были выполнены из белого мрамора, а многие из них к тому же были обтянуты невесомым черным полотном, похожим на шелк, который плавно двигался, подобно воде. Это удивляло и завораживало воображение Феликса, который никогда прежде не видел, чтобы такие высокие здания накрывали тканью, и не понимал, зачем вообще нужно было это делать. Разглядывая площадь, он невольно подумал об одном из священных таинств релиморской церкви, когда зеркала в доме умершего так же накрывали плотной тканью, только не черной, а красной. Те же здания, что еще оставались видны, так же поражали своей непривычной и красивой архитектурой, в которой сочетались плавные линии и богатая лепнина. Жители также сильно отличались от мередианцев. Многие, хоть и были облачены в богатые сутаны и изысканные платья, не были такими же яркими и легкими, в какие обычно облачались жители южной провинции. Они были громоздкими, расшитые золотом и драгоценными камнями, которые, при всем своем богатстве, не радовали глаз своими переливающимися цветами, а скорее наводили мрачное восхищение, которое обычно возникает при виде сверкающего клинка, обагренного кровью. Так же Феликс отметил, что многие из людей имели тот самый бледный оттенок кожи, а лица их были красивыми и молодыми. Все вокруг было чужеродным, притягивающим взгляд и одновременно отталкивающим. Архитектура города имела непривычные, искаженные черты, которые одновременно пугали и восхищали, словно талантливые мазки кистью сумасшедшего художника.
Разглядывая незнакомое ему место, Феликс обратил внимание на центр круглой площади, где находилась каменная сцена, которая на фоне гладкого мраморного города выделялась своими грубыми и первобытными формами. И только сейчас до Феликса дошло, что это был вовсе не обычный помост, а настоящий каменный эшафот. Как и все остальные строения в городе он отдавал некой потусторонней красотой, и все же Феликсу показалось, что это сооружение во много раз древнее самого города, который, при всей его чистоте и плавном изяществе, так же источал необъяснимое древнее наследие. По бокам огрубелого помоста шли витиеватые золотые узоры, а в нижней части имелись желоба, без сомнений, предназначенные для стекающей крови. Присмотревшись повнимательней, Феликс понял, что казни здесь проводились с завидной регулярностью, так как весь камень был пропитан засохшей кровью, с которой, как видно, не справлялись желоба. Вся эта сцена напоминала больше место для колдовских практик, нежели обычное место казни.
Феликс вновь посмотрел на людей, которых здесь было так много, что некоторым приходилось ждать по несколько минут, чтобы протиснуться в другой конец площади. Многие с нетерпением смотрели на каменный помост, другие же, воспользовавшись таким скоплением народа, громко предлагали свои экзотические товары, которые были развешаны на железных повозках или расположены прямо на спинах вьючных животных. Торговцы, в основном, были не бледнолицые, а их загорелые лица больше напоминали ашурийцев. Площадь была погружена в повседневный гам, который обычно можно было встретить на любом приличном рынке какого-нибудь крупного города. И все же, сомневаться не приходилось, все эти люди собрались здесь чтобы увидеть смертельное представление, которое вот-вот должно было разыграться на каменной сцене.
И действительно, не прошло и пяти минут, как из гомонящей толпы на эшафот поднялся мрачный палач с огромным двуручным топором, напоминающим полумесяц, причем лезвие было расположено вогнутой частью к древку. Он был облачен в странные латы, напоминающие длинные одежды священников. Железная юбка была очень гибкая и сделанная из какого-то шершавого эластичного сплава, который при движениях издавал неприятный скрежет. А на голове у палача имелся пирамидальный шлем, похожий на железный птичий клюв. Чтобы лучше его рассмотреть, Феликс прошел сквозь толпу и тоже поднялся на помост. Он вспомнил, что все это сон, и что все действия никак не смогут ему навредить.
Пока он шел, на сцену взошли еще несколько необычных людей. Все они были одеты в белоснежные монашеские платья с длинными тканевыми капюшонами, полностью скрывающие их головы. Феликс сразу же вспомнил цепных ведьм, которые тоже покрывали свои головы белыми саванами в знак отказа от прежней жизни. Но в отличие от белланийских воительниц, эти люди явно не были такими же умелыми бойцами, хотя, как показалось Феликсу, они, как и ведьмы, тоже имели отношение к какой-то строгой религии. Медленно передвигаясь, каждый из них нес в руках тяжелый валун, которые, как и сама сцена, были испещрены вырезанными на них узорами. А один из этих монахов нес еще и небольшую клетку, которая тоже была укрыта белой тканью. Уместив свою ношу на середине помоста, странные монахи удалились, и Феликс снова перевел взгляд на внушающего страх палача. Вблизи он казался еще более грозным и пугающим. Как и положено человеку его профессии, он имел сильное тело и высокий, даже по меркам северян, рост. Его доспехи, как и сам помост, казались очень древними и преисполненными мрачного величия. Смазанные маслом, они отражали тусклые лучи солнца, пробивающиеся сквозь затянутое серыми тучами небо.
Феликс так был заинтересован необычным видом палача, что не заметил, как на сцену поднялись еще люди. Он увидел их лишь тогда, когда на него упала большая тень от их необычной и пугающей ноши. Около дюжины человек, таких худых, что можно было сосчитать все их выпирающие ребра, несли на плечах каменный гроб, одного вида которого было достаточно, чтобы в течении долгого времени страдать от ночных кошмаров. Феликс и сам не понимал, что именно его напугало в этом грубо вырезанном саркофаге, но тем не менее он чувствовал неотвратимо злую силу, исходящую от этого страшного предмета. Многие жители, в основном это были люди с обычной кожей, тоже явно испугались этого древнего гроба, а некоторые даже затаили дыхание, будто оказались в кустах рядом с голодным хищником, который может в любой момент учуять их страх.
Прошагав по сцене, костлявые носильщики, на которых были лишь грязные набедренные повязки, установили гроб позади палача, а затем опустились на колени, приняв молитвенные позы. Каждый из них был прикован толстой цепью, которая тянулась от их тонкой шеи к тяжелой крышке саркофага. Повернув свою птичью маску в сторону гроба, видимо, для того, чтобы убедиться, что все приготовления завершены, палач поднял вверх свою закованную в железо ладонь, и в это же мгновения все разговоры на площади мигом стихли. Даже животные, которые до этого разбавляли людскую речь своими протяжными звуками, смолкли, и лишь время от времени можно было уловить еле слышное блеянье или постукивание копыт о белую брусчатку. Город застыл в ожидании казни.
