— Завяжите ему рот. — приказал сержант, вытирая забрызганное ягодным соком лицо висевшей на балках сохнущей тканью. Он грозно посмотрел на Феликса. — Когда Шариф допросит тебя, я лично отрежу твой лживый язык, никс! Идем!

С завязанным ртом Феликсу пришлось прошагать несколько длинных улиц. Празднующие горожане весело оглядывались на то, как несколько грязных стражников ведут под руки одетого в костюм петуха священника. Некоторые все же недовольно хмурили брови, видать история о случившимся в ремесленном квартале уже успела опередить грузную походку стражников. Несколько раз его конвоиры сворачивали в менее людные переулки, не желая провоцировать новые конфликты. Через двадцать минут они, наконец, добрались до главных казарм стражи, под которыми находились тюрьмы. Это было длинное трехэтажное здание, которое растянулось на несколько улиц, и походило на брошенный с неба красный кирпич. В тонких бойницах мелькали зажженные факелы, а на крыше плавно передвигались туда-сюда темные силуэты дозорных, с копьями наперевес. Само здание было окружено высокой крепостной стеной, в три человеческих роста, на которой так же были расположены посты с охраной.

— Капитан еще не ушел? — спросил сержант у стражника, который стоял на посту рядом с тяжелыми железными воротами.

— Нет. — ответил тот, с непониманием рассматривая запачканную форму своих товарищей и переводя взгляд на Феликса. — Что, еще один пьяный олух? Это уже пятнадцатый на сегодня. А зачем вы ему рот завязали?

Но сержант ничего ему не ответил, и жестом приказал своим подопечным следовать за ним. Феликса то и дело больно тыкали в спину бронзовыми навершиями мечей, вымещая на маленьком воре свою праведную злобу за устроенный им переполох и клевету. Когда они вошли внутрь казарм, сержант сделал жест, приказывая всем остановиться, и подошел к столу, за которым сидел взлохмаченный писарь.

— Где сейчас капитан Шариф? Он просил привести ему этого скользкого ублюдка Лихта. — проговорил стражник, кивком указывая на Феликса.

Писарь неохотно оторвался от своих записей, и несколько секунд молча смотрел на стражников, словно человек, который находится на границе между сном и явью, после внезапного пробуждения. Сообразив, что перед ним реальные люди, писарь устало ткнул пером в пол.

— Спустился в темницы. — безучастно ответил он, и снова принялся за свои записи.

— Отлично. — проговорил сержант, разворачиваясь на каблуках и обращаясь, скорее, к самому себе. — Сразу в темницы, значит…

Феликса повели к узкому проходу, рядом с которым стояли двое дозорных. Стены казарм были построены из красного камня, а маленькие проходы и тусклое освещение делало внутренне убранство здания крайне неуютным. Складывалось ощущение, что находишься в сточной канаве, а дурно пахнущие стражники, которые сопровождали Феликса, еще сильнее усиливали это неприятное впечатление. Спустившись по винтовой лестнице, Феликс почувствовал, как резко изменился воздух в помещении. В темницах он был более холодным и влажным, заставляющий кожу покрываться мурашками. На стенах висело еще меньше факелов, а вонь, исходившая от облитых помоями стражников, смешалась с таким же запахом, который источали влажные тени за железными решетками тюремных камер.

Феликса провели вдоль пустых темниц в противоположный конец зала, где находилась деревянная дверь. Постучав в нее, они услышали недовольный голос Шарифа:

— Да, входи, кто там еще?!

Войдя в комнату, Феликса грубо толкнули в центр помещения, где располагался широкий железный стол с восседающим за ним капитаном стражи. Сама комната была заставлена полками с картотекой и подставками для оружия, на которых покоились наточенные мечи и копья, а рядом стояли кувшины с маслом для смазки железа. Несколько тюремщиков сидели за круглым столом, на котором стояла полуистлевшая свеча, и играли в карты, а валютой для ставок у них служили ягоды винограда. Играть на деньги в присутствии Шарифа было бы так же глупо, как плюнуть в лицо императору. Заметив вошедших, капитан смерил их взглядом, а затем лукаво улыбнулся.

— А-а, вот и ты, хитрый негодяй. — проговорил он, поднимаясь со своего места. — Маленький сын шлюхи. — заметив, что у Феликса связаны руки и рот, он хмуро посмотрел на сержанта. — Почему он связан? — озадаченно спросил он, и заметив грязный вид своих подчиненных, уже более злобным тоном добавил: — А с вами что такое, помойные оборванцы? Выглядите как навозные жуки! Ваши матери что, вас в загоне со свиньями рожали?!

— Это все вот этот. — обиженно проговорил сержант, тыкая в Феликса пальцем, словно пристыженный ребенок. — Оболгал нас и спровоцировал толпу.

— Оболгал, значит… — повторил Шариф, переводя хитрый взгляд на Феликса и поглаживая свои усы. Пару мгновений он смотрел на маленького вора с какими-то высокомерным восторгом, какой обычно бывает у людей, наблюдающих за жонглерами, и думающих, что у них выйдет не хуже. Затем он перевел взгляд на стражников, и его лицо вновь исказилось в злой гримасе. — А ну пошли вон отсюда, клопы помойные! И чтобы через пол часа вы стояли передо мной в чистом виде, как панталоны шлюхи-Силестии! А иначе вы до конца жизни будете у меня работать на навозных кучах!

С поникшими головами и злыми взглядами стражники вышли из комнаты, и было слышно, как они негромко переговариваются между собой, параллельно ругая горожан и самого Феликса не менее злыми словами, чем самые бывалые моряки.

— А ты, — Шариф сделал шаг в направлении Феликса, и одним движением сорвал с его рта кляп, — садись и заткнись. — он кивком указал на низкий деревянный табурет рядом со своим местом. — Сейчас мы будем разбираться.

Все еще со связанными руками, Феликс уселся на неудобный стул, и положил ногу на ногу, стараясь придать себе невозмутимый вид. Проходя мимо, Шариф грубо пихнул его ногой, без слов дав понять, что не потерпит таких кривляний в своем присутствии.

— Повыделывайся мне тут еще, шлюхино отродье. — зло пробормотал он, садясь за стол. Тюремщики злорадно засмеялись у себя в углу, глядя как Феликс понуро принял более кроткую позу.

— Господин Шариф, я безусловно понимаю, что такой уважаемый и честный человек как вы… — начал было Феликс, но его прервал мощный удар кулака по столу.

— Я же сказал тебе заткнуться! — проревел капитан. Резко встав, он вышел из-за стола, и навис над Феликсом. — Ты думаешь я идиот? Считаешь, что у меня нет своих людей в городе, чтобы следить за такими хитрыми ублюдками как ты? Думаешь, что обвел меня вокруг пальца, да? — его украшенный перстнями кулак врезался прямо в живот маленького вора, выбив из груди Феликса весь воздух. Согнувшись от боли, маленький вор рухнул на пол. — Сначала эта библиотечная свинья, теперь ты. — продолжал капитан. — Неужели вы думали, что я не замечу пропажи? И с каких это пор, ты переключился на обычный товар, Лихт? Да, я помню кто ты такой, чертов книжный ублюдок!

— Не… не понимаю… о… чем вы… говорите… — пропыхтел Феликс.

Еще один удар, на этот раз ногой, заставил Феликса вновь потерять весь воздух, которые его легкие с таким трудом смогли накопить за последние несколько секунд.

— Все ты знаешь, хитрая блоха! — проревел капитан. — Восемь повозок с товаром! Пять с вином! Ты думаешь, раз я старый, то и считать разучился?!

— Клянусь всеми богами… не понимаю… в чем я провинился… — проговорил Феликс, корчась от боли.

Шариф опустился на корточки, и схватив Феликса за волосы, оттянул его голову назад, чтобы взглянуть в его наполненные слезами глаза.

— Вы всегда говорите одно и то же, жалкие черви. Даже если сам Небесный Судья спустится, и укажет на ваши грехи, вы, словно помойные крысы, будете пищать о своей чистоте и невинности. — с застывшим на лице призрением, он отпустил Феликса, и принялся снимать с его плеч оставшиеся сумки. — Раз ты сам не хочешь сознаваться, то я тебе напомню. Неделю назад тебе было поручено составить торговую опись, и ты, чертов ублюдок, утаил товар, который потом, вместе той жирной книжной свиньей, вывез из города. — прорычал Шариф, небрежно вытряхивая на свой стол содержимое сумок.