— Так Эумаль совершил свое зло. — услышал Феликс голос Рануила. — Ворвался он в гущу сражений огненным вихрем, и страшно ранил Иакира, так как считал его главным своим врагом. Озарился тогда Иакир светом, что прошел по земле и по небу, и коснулось всех живых ужасное откровение, и увидели они всю правду, но уже не в силах были остановиться. Слезы лились из их глаз, а лица наполнялись вечной скорбью, но продолжали они биться друг с другом, чувствуя как горят яростным огнем их сердца. И падали их горькие слезы на раны, и пропитались теми слезами тела их, и сладкая кровь сделалась соленой. Таким было великое зло, содеянное Эумалем, что коснулось оно Первородного Огня на белокаменной башне Рафамал, и обрушилась она в расщелину, и осквернился тот Огонь навеки. Так поселилось Первородное Зло в душах всех людей, ибо все живое в Мирах было создано из того Огня.

Увидел тогда Хасиналь, что содеял Эумаль, и первым ринулся на него, охваченный праведным гневом. И вступили они в неистовую битву, раскалывающую Аин на части. Охватил тогда всех людей великий ужас, ибо увидели они сколь страшна была та битва, как водили смертельный хоровод золотой огонь и черные перья, и некоторые бежали тогда. И порушились многие города, и моря вышли из берегов, затопив многие заповедные земли Аина. Бились двое Старших шесть дней, и на седьмой звездокрылому Хасиналю удалось нанести поражение своему брату Эумалю, ибо как ни у кого другого была велика его сила в Аине. Но не стал он убивать своего старшего брата, но обрушил на него Великие Слова, ибо властен он был над ними больше других вальдэв, и проклял имя его, назвав Альсинамуном — Первым Злонесущим. И как только прогремело это имя во всех Мирах, окончательно утратил Эумаль свой прекрасный облик. Почернели его крылья, и волосы его опали, и белая кожа покрылась пеплом и грязью, и на лбу выточился страшный знак, а к ногам его приползли все земные гады и разный гнус. Низверг тогда Хасиналь его со своей земли, и отправил через расщелину в нижнее междумирье, царство злых снов — Келип, и заточил вход святым камнем.

Когда же возвратился Хасиналь к брату своему Иакиру, то увидел, как страшны его раны, и пожелал отправить его в Риа, ибо там он смог бы исцелиться. Но тот отверг предложение Хасиналя, и вознесся в верхнее холодное междумирье, царство отражений и ожидания — Илут, заточив себя на Оэаль Шулмун, Перевернутой Горе. Устремил он тогда свой взор на заточенного внизу Эумаля, и молвил ему:

— «Я есть Предопределение Отца нашего, а ты Его неукротимый Рок! И люди стоят между нами во тьме!»

Услышал тогда слова эти Хасиналь, и вознесся на своих черных крыльях в ночную пустоту, и сказал тогда:

— «Раз так, то быть мне Вестником Рока и Началом Предзнаменования! Дабы люди знали!».

И появился тогда во всех мирах новый Порядок. Многие ильвы вернулись в Риа, так как велико было их горе о потере трех Высших, и не видели они себя в Аине. Эйнам и людям же было велено жить на земле, очищая свои души от захватившей их скверны Эумаля, и от греха, что они содеяли в Ночь Великого Злодеяния. И если праведны были дела их, то в нужный час слышали они глас смертоносного Бала, и уходили в Риа, где перерождались ильвами под песнь белого Сао. Великое Древо Элун же сгорело, а на его пепле выросли новые города и страны. Дева Лалафэй отправилась на небо, вслед за своим любимым Хасиналем. Было еще многое сказано после, и велись долгие споры среди Высших, кому восседать на покинутых тронах братьев, но так и не пришли они к согласию. Так закончился мой рассказ о появлении Первородного Зла.

Феликс стоял, широко раскрыв глаза и пытаясь уместить в голове все, что в этот момент увидел и услышал. Он думал, что сейчас пещера вновь станет собой, но теплый свет, исходивший от Рануила, померк, и ненадолго все присутствующие очутились в непроглядной тьме.

— Владыка, вы тут? — дрожащим голосом произнес Гелиос. — Ответьте же нам, умоляю!

Но Рануил молчал, и Феликса стал понемногу охватывать тревожный страх. Ему чудилось шипение, исходившее из темноты, а его лицо обдало холодным порывом гнилостного ветра. Затем Феликс увидел впереди себя еле уловимый свет, после чего тот начал расползаться, отгоняя тьму, словно стремительно убывающая ночь. Наконец Феликс очутился на заснеженном берегу широкой реки, в которой бурными потоками бежала вода. Хоть он никогда и не бывал в этих местах, но чутье северного жителя сразу подсказало ему, что это Эльва — одна из пяти главных рек Стелларии. Оглядевшись, он увидел и остальных своих спутников, которые так же, как и он, недоуменно осматривались по сторонам.

— Помилуй нас всех Господь, это еще не конец? — пробормотал Декстер, поднимаясь с колен. Феликс приметил, что хоть все вокруг было занесено глубоким снегом, воздух был совсем не таким холодным, каким должен быть.

— Наверное, это еще одно воспоминание. — сказала Зено, вставая рядом с Анастерианом.

Почти все присутствующие собрались рядом друг с другом, и лишь Ареля нигде не было видно.

— А где наш дражайший капитан? — спустя несколько секунд спросила Зено.

— Там, у берега реки. — сказал Синох, указав ладонью чуть в сторону. — Смотрит за камнями.

Все разом посмотрели в ту же сторону, и Феликс действительно увидел одинокую фигуру капитана, который стоял на мокрых камнях у кромки воды. Его взгляд был направлен на темные волны, которые с каждой секундой становились все больше и стремительнее. Налетел сильный ветер, подняв пушистый снег, и ненадолго загородив белой пеленой взор Феликса. Маленький никс слышал, как завыла налетевшая вьюга, словно звонкий клич лесного атамана, и в этой снежной кутерьме ему отчетливо послышался отчаянный женский крик:

— Рейнарель! Рейнарель!

Но продлилась эта неразбериха недолго. Буквально спустя пару мгновений вьюга утихла, и когда снег опал, то Феликс увидел, что река теперь увеличилась до размеров океана, а сам он теперь стоит вместе со всеми на пустынном скалистом берегу, в тени одних из самых необычных гор, которые он когда-либо видел. Верхушки их закручивались в разные стороны, словно рога барана, и сверкали в тусклом свете солнца железно-радужным блеском. Присмотревшись, он приметил что и небо тут какое-то непривычное. Облака закручивались маленькими водоворотами, а солнце было укрыто темной тенью, как во время затмения, но при этом света было столько же, сколько в пасмурный день.

— Это еще что за… — начал было говорить Анастериан, но остановился.

Феликс и все остальные, кто мог, выхватили свои мечи, когда над ними нависла громадная лохматая тень, а затем вышел и ее обладатель. Великан, размером с трехэтажный дом, вышагивал по берегу, неся что-то в руке. Его кожа была серая, как пепел, и покрыта белыми знаками с ритуальными шрамами. На лбу же у него был один единственный закрученный рог, а сквозь губы пробивался уродливый клык. Он выглядел как старик, а его коричневая борода доходила до пояса, где была привязана к туловищу грубым ремнем, сшитым из обрывков разномастной кожи. Можно было подумать, что кроме ремня на нем больше не было никакой одежды, но под бородой Феликс смог разглядеть мешковатую набедренную повязку.

Только оправившись от первого потрясения, Феликс сообразил, что это всего лишь еще одно воспоминание, и что чудовище не причинит им вреда. Остальные тоже это поняли, и один за другим, мечи вновь вернулись в ножны.

— Что это он делает? — нахмурив брови, спросил Эскер.

Великан и вправду вел себя странно, хотя Феликс и не мог знать, как на самом деле ведут себя великаны. Странным это выглядело для обычного человека. Поднеся кулак к губам, он что-то шептал в него, и из его рта выходили клубы черного дыма с огненными искрами. Когда же тот подошел достаточно близко, Феликс увидел, что в недрах его густой бороды, словно в накрытом сухими ветками костре, тлеют яркие угольки. Это ненадолго захватило внимание маленького никса, и только взволнованный голос Анастериана помог ему вернуться к другим мыслям.

— Да это же ребенок! В руках этого чудовища!