— Зоарийцы? Да, я помню, как ты говорил про это. — задумчиво сказал Эскер.
— Надеюсь добрые боги больше не будут сталкивать нас с этими злодеями. — пробубнил Феликс себе под нос. — За последнее время я увидел куда больше крови, чем мясник в ярморочный день.
— Но я не поэтому спросил тебя про скрижаль. — снова заговорил Эскер. — Серафиль рассказал мне, что во время того видения на скрижали появились символы, и один из них он узнал.
Слова Эскера разожгли в Феликсе небольшое любопытство, ведь до этого Серафиль ничего подобного не рассказывал. После той ночи он дольше всех отходил от потрясения, и долгими часами придавался молитвам, даже когда смазывал маслом и точил свои клинки.
— Я тоже видел те символы, но они не похожи ни на один из знакомых мне языков. А уж поверь мне, их я в своей жизни видел предостаточно. Так значит нашему молчаливому другу знаком этот странный язык? — поинтересовался Феликс.
— Не знаю. — пожал плечами Эскер, а затем вытащил кусочек пергамента, на котором был выведен странный текст. Стиль написания был очень красивым и плавным, и выделялся тем, что имел лишь одну линию, которая тем не менее составляла удивительный узор, сильно напоминающий тот, как рисует мороз на окнах. Такие узоры были очень любимы никсами и другими северными народами. Но тот текст, который показал ему Эскер, был явно написан рукой, которая не сильно преуспела в каллиграфии. Рука дрожала, и в некоторых местах текст был дополнен неумелыми завитками и загогулинами.
— Это Серафиль написал? — догадался Феликс, и ему стало жаль наемника, который хоть и выглядел высоким и красивым, но при этом нес в душе непомерный груз тревог и страха.
— Он увидел его той ночью, и сказал, что подобное было написано у прохода в Приделе Скорби. — объяснил Эскер.
— Это письмена сифов. — вставил Синох, который как всегда ехал рядом с Феликсом.
— Это народ такой? — спросил Феликс, который был знаком лишь с лесом Сиф, который располагался на севере Стелларии.
— Народ, имеющий сказочность. — кивнул монах. — В моих землях их называют Первыми Детьми, и еще Вечными. А у вас их называют син’фирэ, а их потомков — алласин и валь’киреа.
Последние названия, произнесенные Синохом, уже были знакомы Феликсу. Алласийцы и валькиры — эти названия были на слуху каждого никса, особенно тех, кто живет ближе всего к снежным пикам Денты и хребтов Ос. Даже сам Феликс, который провел свое детство в Шторме — далеком от гор месте — с первых лет знал сказки про железнокрылых людей, которые жили на белых вершинах гор, в прекрасных заоблачных городах. В северных тавернах можно было ни раз услышать истории о том, как заплутавших путников спасали ангелоподобные существа, показывая им дорогу в снежную пургу или обрушивая град молний на головы бандитов или «побитых» — горных каннибалов, которые, порой, нападают на далекие деревушки. Некоторые историки даже утверждают, что жена первого императора Стелларии — Шалсиль Леонхард, тоже была алласийкой, хотя никаких фактов, указывающих на это, никто привести не может. Про син’фирэ Феликс слышал лишь вскользь. Вроде бы это какие-то лесные народы, про которых рассказывают сказки на западе, ближе к Бреталии.
— И ты можешь это прочитать? — проговорил Эскер, протягивая Синоху пергамент.
Монах быстро взглянул на кривые письмена, а затем, наморщив лоб, проговорил низким басом:
— Здесь говаривается про оставленный рай. Нет никакой нужности в этой информации для нас.
— Откуда ты знаешь этот язык? — удивился Феликс.
— Наш монастырь местополагается рядом с землями Син-Нал’сош, которыми владеет народ лумуа. Вы же называете их…
— Арлекины. — закончил за монаха Эскер. — Ты говоришь про арлекинов?
Слова про арлекинов не сильно удивили Феликса, но вызвали должное любопытство. В империю, и другие соседние страны, порой наведывались загадочные люди в масках и ярких костюмах, которые привозили диковинные товары, и устраивали пышные ярмарки с красочными представлениями. Никто не знает откуда они приходят, и что скрывают под своими цветастыми, украшенными красивой резьбой масками. Арлекинов любили за их веселые представления и диковинные безделушки, которые они привозили с собой. Ходило множество слухов о том, откуда они прибывают, и многие из них склонялись к тому, что этот народ прибывает из Самсонских пустошей. А особо доверчивые и любящие байки жители рассказывали, что арлекины приходят из глубоких колодцев, где располагаются их сказочные города. Некоторые верили, что арлекины обладают неземной красотой, и поэтому, чтобы обычные люди ненароком не влюбились в них, носят на лицах свои веселые маски. Но были и те, кто не особо любил их. На западе империи ходили слухи, что арлекины подменяют новорожденных детей, заменяя их своими, неотличимыми от обычных, а настоящих уносят в свое подземное царство, где превращают их в ужасных чудовищ. В общем слухов об этом загадочном народе было предостаточно.
— Но ты же только что сказал, что это язык син’фирэ и алласийцев. — нахмурив брови, проговорил Феликс.
— Это верно. — кивнул Синох. — Те народы, о которых ты говариваешь, являются родственниками лумуа. Они принесли этот язык.
Из-за обилия названий у Феликса в голове все спуталось, и он, еще раз посмотрев на кривые письмена, которые были нацарапаны на куске пергамента, отвел взгляд в сторону. Сколько же еще ему предстоит узнать об этом удивительном месте? Судя по всему, он не прочитал и десятой части из того, что следовало бы знать про этот странный континент.
— Выходит, эти слова не имеют значения. — подытожил Эскер, убирая клочок пергамента обратно в карман. — По крайней мере для нас. Мы все равно будем проходить через арлекиновы земли, и, если что, сможем узнать у них поподробнее об этих знаках. — Феликс не особо вслушивался в его слова, так как разговор перестал быть для него интересным. Арель теперь вел спор с одним из наемников по поводу самых крепких северных напитков, а внимание Феликса само собой переключилось на местные пейзажи.
Зеленые луга все еще простирались до горизонта, но теперь трава перестала быть столь ухоженной, какой она была еще пару дней назад. За место мягкого мха и короткого зеленого покрывала, все чаще им приходилось шагать по более высокой осоке, овсянице и зеленой ржи. С этим изменением пришли и болотистые местности. Первая топь, которая, впрочем, выглядела как ничем не примечательное поле, встретилась им на следующий день, после разговора с Синохом про сказочные народы. Им пришлось распрячь лошадей и вести их по целой паутине дощатых настилов, которые были помечены горящими факелами. Во время этих переходов Феликс особенно сильно беспокоился за сохранность скрижали, не выпуская ее из рук и прижимая поближе к телу, ведь если бы она выпала, то тут же погрязла бы в обманчивой на вид трясине, и вытащить ее было бы невозможно. А спустя еще пару дней пути картина местности полностью переменилась. От гладких лугов и полей не осталось и следа, и горизонт теперь застилал плотный мангровый лес. Толстые, искривленные стволы и корни могучих деревьев вылезали из воды, словно лапы великанов, затянутые илом и другой болотистой растительностью. Тонкие тропинки превратились в настоящий лабиринт, нужные проходы которого были скрыты за зелеными занавесками плакучих ив и других невыразительных растений. Целые полчища мошкары и гнуса атаковали каждый участок не защищенной кожи, так что Феликсу приходилось по пять раз за день смазывать эти места барсучьим жиром и неприятной смесью из молотой коры и грязи, чтобы хоть немного защитить себя от надоедливых насекомых. Лошади, половина из которых была местной породы, а поэтому имели толстую шкуру, почти не замечали этих укусов, а тех кобыл, которые были не такими толстокожими, накрыли плотной тканью от палаток. К великому счастью Феликса, на их пути оказалось довольно много маленьких деревушек и постоялых дворов, а поэтому им не приходилось ночевать под открытым небом, хотя Феликс и не мог представить, кто захочет жить в этих безрадостных местах. В основном это были небольшие поселения, порой возведенные прямо на болотах, где дома располагались на толстых сваях или прямо на низких ветках вековых деревьев. В этих местах всегда было полно дыма, порой приятного, а иногда и невыносимого, который, так или иначе, отпугивал насекомых и других обитателей джунглей. Но если деревянные жилища местных жителей не особо удивляли Феликса, то внешний вид самих арнистрийцев сперва заставлял его невольно хвататься за кулон Силестии, и бормотать про себя быстрые молитвы. Сходство с арнистрийцами из Арно-Очинг, несомненно, было, хотя и не такое приятное, какое хотелось бы увидеть. Длинные шеи, как у лебедя, узнавались безошибочно, но на этом сходство со своими элегантными и высокими морскими собратьями, которые ценили красоту и изящество, полностью заканчивалось. Сгорбленные, облаченные в рваные тряпки, болотные жители походили на улиток, которые высовывали свои невзрачные лица, обмотанные пропитанными разными жидкостями бинтами, защищающими их от беспощадных насекомых. Феликс даже не мог понять, кто из них мужчина, а кто женщина, пока они не начинали говорить. Каждый раз, когда он их видел, ему хотелось отвести взгляд, или сделать вид, что не замечает этих жутких людей. Они казались ему медленными и вялыми, полностью лишенные какого-либо смысла существования. И лишь через несколько дней, когда он смог привыкнуть к их обществу, Феликс стал примечать, что у них действительно имелась своя, пусть и неспешная, но насыщенная событиями жизнь. Дети, которые выглядели чуть более живыми и веселыми чем взрослые, резвились на пристанях, играя в прятки, бегая за светлячками или ловя головастиков с помощью привязанных к веревке корзинок. В тавернах часто можно было услышать смех и даже музыку, которая, в отличии от всего остального, была поистине красивой. Арнистрийцы в основном предпочитали свирели и другие духовые инструменты, имитирующие пение птиц. Феликсу, с его талантом разговорить людей, не составляло труда влиться в местную компанию, после чего он убеждался, что болотный народ был настолько же словоохотлив, как и самые заядлые выпивохи из Полларвейна, Метеорхольма и других уголков северной провинции Стелларии.
