Мягкий взгляд Шейн возвращается к моему. Я с трудом сглатываю, забираясь на ее кровать и прислоняясь спиной к изголовью, чтобы смотреть ей в глаза. Желая быть прямо передо мной, она перебирается через меня, оседлав мои колени, прежде чем нервно взяться за подол моей рубашки и поиграть с материалом между пальцами.

Она опускает взгляд, и я хватаю ее за подбородок, прежде чем она успевает опустить его полностью.

— Не надо, — поспешно говорю я. — Не отводи от меня взгляда.

Ее брови хмурятся, и она некоторое время наблюдает за мной, тишина между нами становится все громче.

— Почему сейчас? — Шепчет она.

— Ты знаешь почему, — говорю я ей. — Это было с самого начала, и я знаю, ты тоже это чувствуешь. Я больше не могу этого отрицать, Шейн. Я не могу продолжать отталкивать тебя.

— Я тоже этого не хочу.

Мой взгляд опускается на руку, где на меня смотрит татуировка в виде ее укуса, а в груди разливается пустота.

— Я заставил тебя пройти через худший вид ада, — напоминаю я ей. — Я делал ужасные вещи. Я отказывал тебе снова и снова, отталкивал тебя, как будто ты ничего для меня не значишь. Я причинил тебе боль, Шейн. Я не доверял тебе, когда это было важнее всего. Ты все еще должна отталкивать меня. Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем я.

— Ты прав, — бормочет она, проводя пальцами по татуировке. — Я потратила месяцы, пытаясь убедить себя, что то, что я чувствую к тебе, ненастоящее. Особенно после того, что случилось, когда подстрелили Маркуса. Я так сильно хотела возненавидеть тебя, но ты просто продолжал появляться передо мной, ты всегда так делал. Ты защищал меня единственным известным тебе способом, с самого начала. Ты лишил меня возможности ненавидеть тебя, и я не хочу продолжать попытки. Я хочу быть с тобой, Роман. Я не боюсь этого.

Мой темный пристальный взгляд впивается в ее невинные глаза.

— А стоило бы.

Шейн качает головой и нерешительно поднимает руку, прежде чем провести пальцами по моей щеке. Я не могу не поддаться ее прикосновениям, позволяя им смягчить что-то глубоко в моей груди, что-то, чего я никогда раньше не чувствовал.

— Когда ты, наконец, поймешь, что отказывать себе в счастье и любви — это вообще не жизнь? У тебя всегда все отнимали, и я не знаю, как он это сделал, но в какой-то момент твоей жизни твой отец заставил тебя поверить, что влюбиться в кого-то — значит быть слабым, а я не верю в это ни на секунду. Я думаю, что быть уязвимым и открыться кому-то другому, впустить его в себя, значит показать, что ты сильнее, чем он когда-либо мог быть.

— Ты заставляешь меня сомневаться во всем, что я когда-либо знал, Шейн, но это пугает меня меньше, чем мысль о том, что я могу потерять тебя.

Она качает головой.

— Ты никогда не потеряешь меня, — бормочет она. — Разве ты не видишь? Я была твоей с самого первого дня. Я всегда была твоей.

Я усмехаюсь, и серьезность в ее глазах начинает исчезать.

— Полагаю, ты имеешь в виду, что ты не только моя?

Губы Шейн изгибаются в кривой ухмылке, от которой что-то трепещет глубоко внутри меня, чего я никогда раньше не испытывал. Неужели это и есть те странные бабочки, о которых постоянно говорят девчонки?

— Ни за что на свете, — говорит она мне. — Я и твои братья — это комплексное предложение. Если ты хочешь меня, тогда тебе нужно смириться с тем, что я всем сердцем принадлежу им, так же как и тебе.

Ее пальцы зарываются в мои волосы на затылке, и я не могу не заметить, как напряжение покидает ее плечи.

— У меня только один вопрос, — говорит она, ее глаза встречаются с моими. — Почему сейчас? Ты всегда был так непреклонен в том, что, между нами, ничего не будет. Ты отталкивал меня при каждом удобном случае. Я просто… Я не понимаю.

Тишина поглощает меня, пока я пытаюсь придумать, что ответить.

— Честно говоря, я не совсем уверен. Думаю, это были похороны мамы. Она была едва моего возраста, когда мой отец лишил ее жизни, и это заставило меня задуматься, насколько короткой на самом деле может быть жизнь. Что, если бы это была ты? Мой отец мог легко оборвать твою жизнь, когда отвез тебя в те камеры в пустыне, и я не могу перестать думать о том, что у меня никогда не было бы шанса сказать тебе, как чертовски сильно я жаждал твоих прикосновений с той секунды, как увидел тебя. Жизнь слишком чертовски коротка, чтобы продолжать отталкивать тебя. Мы все можем быть мертвы на следующей неделе, и я хочу жить, зная, что если я получу пулю в голову, у меня было все, что мне было нужно.

— Ты действительно уверен в этом?

Я киваю, ненавидя себя за то, что оттолкнул ее так сильно, что теперь она мне едва верит.

— Я уверен, императрица. Я больше не буду тебя отталкивать. Я не могу обещать, что всегда будет легко. У тебя есть три придурка, которые дерутся, спорят и ревнуют из-за глупейшего дерьма. У нас вспыльчивый характер, и мы пускаем в ход гребаные ножи, когда нам бросают вызов. Но потерпи. Я называю тебя Императрицей не просто так.

— Правда? — бормочет она, с интересом приподнимая брови. — И почему же?

— Потому что я всегда знал, что ты будешь править нами. Это было неизбежно.

Ее глаза искрятся сладчайшим теплом, и мне кажется, что я чувствую, как по ее венам разливается жар. Она устраивается на моих коленях, придвигаясь ближе, все еще колеблясь, поскольку пока не знает, как быть со мной, какие границы можно переступить, а где нужно сдержаться. Она наклоняется ко мне, ее глаза прикрыты, когда я чувствую ее мягкое дыхание на своих губах.

— Ты влюблен в меня, Роман ДеАнджелис?

Мой голос понижается до мягкого шепота, когда мои губы прикасаются к ее губам.

— Как будто ты, блядь, не знаешь.

Шейн прижимается ко мне и захватывает мои губы в глубокий поцелуй, а в ее груди раздается тихий стон. Удовлетворение и наслаждение проникают в меня, и надежда бурлит в моих венах. Черт, кажется, впервые в жизни я чувствую хоть капельку счастья. С моих плеч сваливается груз, а на смену ему приходит жгучая свобода, пронзающая мою грудь, и впервые в жизни мне кажется, что я могу сделать все, что угодно, и все это благодаря ей.

Я обвиваю руками вокруг ее талии, а губы растягиваются в улыбке. Это то, чего мне не хватало все это время?

Твою мать. Я чувствую себя непобедимым.

Смех вырывается из моего горла, и мои руки плотнее обвиваются вокруг ее талии, притягивая ее к своей груди. У нее вырывается вздох, и она смеется, когда голод берет верх. В ее груди раздается нуждающийся стон, и она тянется к моей рубашке, быстро задирая ткань и срывая ее с моей головы. Ее руки мгновенно возвращаются к моему телу, блуждая по всей моей коже, как будто она не может подойти достаточно близко.

Ее отчаянное желание обладать мной подстегивает меня, и хотя я не хочу торопиться, потребность быть внутри нее толкает меня вперед. Я всего дважды ощущал эти тугие стенки ее сладкой киски вокруг своего члена, один раз на капоте внедорожника и один раз на крыше, и, черт возьми, я сомневаюсь, что она даже знает, что это был я, но с тех пор я жаждал этого каждое мгновение каждого дня.

Наши зубы стучат друг о друга, отчаянно и дико, когда мои руки сжимают ее майку сзади. Я срываю ее с ее тела, довольный тем, что на моем пути нет бюстгальтера. Ткань падает, между нами, и она отстраняется, прерывая поцелуй, чтобы перевести дыхание. Мои губы опускаются прямо к ее шее, исследуя каждый сантиметр кремовой кожи, которую я мечтал попробовать уже очень давно, и она — это намного больше, чем я ожидал. Ее вкус, ее осязание, ее прикосновения.

Черт, мне конец.

Она прижимается ко мне, и даже сквозь ее крошечные шорты я чувствую исходящий от нее жар. Она готова, и ничто не встанет у нас на пути, не сейчас. Мой член напрягается под тренировочными штанами, и стон вырывается из глубины моей груди. Я должен овладеть ею сейчас.

Я рукой обвиваю вокруг ее талии, и собираюсь повалить ее на кровать, более чем готовый боготворить каждый дюйм ее тела, и более того, мне нужно ощутить вкус этой сладкой киски у себя на языке. Мне нужно смотреть, как она распадается на части от моих прикосновений. Мне нужно заставить ее кричать, но, видимо, не я веду это шоу.