Он ведет меня к парадной лестнице, и часть меня умирает, ненавидя это место за него. Оно должно было принадлежать ему, это был дом, в котором он должен был растить семью, и теперь мы вламываемся в него во второй раз.

Мы поднимаемся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и я изо всех сил стараюсь не отставать от него. Он добирается до верха и оглядывается на меня, прежде чем протянуть руку и сжать мою. Он тянет меня за собой, его решимость добраться до своего сына не похожа ни на что, что я когда-либо видела от него раньше.

Он ведет меня прямо через особняк, направляясь прямиком в восточное крыло, в комнату, на которую он смотрел с подъездной дорожки. Достигнув последней двери в длинном коридоре, он останавливается и молча прижимается спиной к стене, прежде чем встретиться со мной взглядом. Брови Романа высоко поднимаются.

— Ты готова? — спрашивает он. Его молчаливое предупреждение звучит громко и ясно: не облажайся.

Я с трудом сглатываю и киваю, рукой крепче сжимает пистолет. Мы понятия не имеем, что мы можем найти в этой комнате… или кого, если уж на то пошло.

— Ты пойдешь за ребенком, — инструктирует он. — А я позабочусь обо всем остальном. Ты спасешь моего ребенка и уйдешь, даже если для этого придется уйти без меня. Это понятно?

Тяжесть, которую я чувствовала ранее, возвращается с удвоенной силой, и я киваю, зная, что, несмотря ни на что, я пройду через это ради него, даже если он будет истекать кровью на полу. Если я этого не сделаю, он убьет меня сам.

— Понятно, — говорю я ему, позволяя ему увидеть убежденность в моих глазах.

Одобряя то, что он видит, его взгляд опускается на пистолет, и он быстро проверяет его, прежде чем отойти от стены и встать перед дверью спальни. Я нервничаю, и он бросает на меня последний взгляд, прежде чем его нога в тяжелом ботинке ударяет по деревянной двери и разносит ее на миллион осколков.

Роман врывается в сломанную дверь, подняв пистолет, а я вбегаю следом за ним. Он быстро осматривает комнату, выискивая любые угрозы, скрытые внутри. Увидев кроватку в дальнем углу, я бегу к ней, как сучка, убегающая от копов, надеясь, что Роман прикроет мою спину.

Четыре шага. Три шага.

Два.

Чем ближе я подхожу, тем сильнее страх сжимается в моей груди. В комнате почти кромешная тьма, но я безошибочно узнаю пустую кроватку передо мной.

Я резко останавливаюсь, мой импульс отбрасывает меня прямо на бортик кроватки, когда я хватаюсь за него изо всех сил.

— Черт, — выдыхаю я, оборачиваясь, чтобы обнаружить Романа, стоящего в центре пустой комнаты и наблюдающего за мной широко раскрытыми, полными надежды глазами. Я качаю головой, мое сердце разрывается на части, когда страх перед неизвестностью захлестывает меня. — Его здесь нет.

Лицо Романа вытягивается, и он падает на колени, всепоглощающее горе и ужас за своего потерянного ребенка разрывают все внутри него. Это самая душераздирающая вещь, которую я когда-либо видела, но сейчас не время ломаться. Этот ребенок нуждается в нас сейчас больше, чем когда-либо, и то, что он разваливается на куски на полу, ему не поможет.

Я подбегаю к Роману и хватаю его за руку, пытаясь поднять.

— Давай, — призываю я его, в моем голосе ясно слышится отчаяние. — Мы можем сломаться, как только вернем его. Нам нужно идти. Мы не можем оставаться здесь.

Роман смотрит на меня мертвыми глазами, и по моей щеке скатывается слеза. Он не двигается, и я ловлю себя на том, что придвигаюсь к нему ближе, давая ему возможность смириться с нашей сегодняшней неудачей.

— Мы опоздали, — бормочет он, обнимая меня за талию и прижимаясь лбом к моему животу. — Он ушел.

Я запускаю пальцы в его густые волосы на затылке, и, отбросив собственные страхи и навязчивые мысли, я откидываю его голову назад, заставляя посмотреть мне в глаза. — Не смей отказываться от своего сына, — киплю я, выплевывая слова сквозь сжатые челюсти. — Это еще не конец. Предсмертным желанием Фелисити было сохранить этого ребенка в безопасности. Я дала ей слово. Не смей выставлять меня лгуньей, Роман ДеАнджелис. Неудачи случаются, но страдать на полу, пока твой сын все еще где-то там, недопустимо. А теперь убирайся, блядь, отсюда и будь тем человеком, которым я тебя знаю. У нас еще не закончились варианты. Виктор все еще где-то в этом доме, и мы не уйдем, пока не получим ответы, которые нам нужны.

Роман встречает мой пристальный взгляд, и я вижу, как решимость и борьба бушуют в его глазах, подобно расплавленной лаве, уничтожающей все на своем пути. Он поднимается на ноги и встает прямо передо мной, хватая меня за подбородок и поднимая его. Он запечатлевает на моих губах обжигающий поцелуй, и прежде, чем из глубины моей груди успевает вырваться вздох, он исчезает, выбегая за дверь.

Спотыкаясь, я пытаюсь обрести контроль над реальностью и выбегаю из комнаты вслед за ним. Выбежав в коридор, я обнаруживаю его почти у парадной лестницы и спешу за ним, не желая оставаться здесь в одиночестве, когда за каждой из этих дверей поджидает неизвестно сколько скрытых угроз.

Роман останавливается на верхней ступеньке, и я замираю у него за спиной, прижав руку к его спине, чтобы не упасть на него. Его рука вырывается, останавливая меня, прежде чем я упаду, и в этот момент я вижу Маркуса, который ждет внизу.

— Ребенок? — спрашивает он.

Я качаю головой, и Маркус вздрагивает, его челюсть сжимается, а в темных глазах вспыхивает огонь.

— Черт, — говорит он, переводя свой жесткий взгляд на Романа. — Виктор у нас здесь, внизу. Остальная часть дома очищена.

Роман кивает и берет меня за руку, прежде чем спуститься по лестнице. Я следую за ним, и волна беспокойства поднимается в моей груди. Я не знаю, как все это будет происходить и как далеко зайдут парни, но каждая клеточка моего тела предупреждает меня, что нужно подготовиться. Это будет жестоко.

Мы спускаемся по лестнице, и мне не нравится, как Роман отпускает мою руку. Он выходит передо мной, и Маркус немедленно занимает его место, кладя руку мне на поясницу и ведя меня через большую территорию.

Мы заходим в гостиную в передней части дома, окна от пола до потолка выходят на большую кольцевую подъездную дорожку с прекрасным видом на фонтан в центре и сады справа. Если бы взошло солнце, я уверена, это было бы впечатляющее зрелище, но прямо сейчас, кажется, все, на чем я могу сосредоточиться, — это мужчина, привязанный к стулу в центре комнаты.

Виктор тянет и дергает за веревки, но Леви и Маркус — опытные люди. Я не знаю, кто из них связал его, но они проделали потрясающую работу. Этот ублюдок никуда не денется.

Леви стоит у дальней стены, прислонившись к ней, чтобы иметь идеальный обзор комнаты, того, что находится за окном, и выхода. Его пристальный взгляд скользит по мне, и без единого слова, произнесенного, между нами, он понимает, что мы с Романом потерпели неудачу. В его глубоких глазах мелькает боль, и я ничего так не хочу, как пробежать через гостиную и упасть в его сильные объятия, сказав ему, что все будет хорошо. Но сейчас главное внимание сосредоточено на Викторе.

Маркус проходит по комнате, становясь прямо за спиной Виктора, в то время как я следую за Романом в переднюю часть комнаты, желая увидеть лицо Виктора.

Мое сердце бешено колотится.

Виктор натягивает свои путы, рыча, пока его взгляд перебегает с одного брата на другого. Он знает, в какое дерьмо вляпался, и это заставляет меня задуматься, действительно ли он думал, что это сойдет ему с рук. Он действительно думал, что парни не выследят Джованни здесь? Что они не будут считать его лично ответственным за то, что он позволил Джованни сбежать с новорожденным сыном Романа.

Черт, с этим ублюдком покончено.

Ухмылка растягивает мои губы, и я ненавижу себя за то, насколько очевидно мое падение. Я не могу притворяться, что знаю все тонкости мафии ДеАнджелис, но этот человек провел бог знает сколько лет, стоя рядом с Джованни. Он выполняет работу, для которой Джованни слишком туп, чтобы делать самому. Этот человек — не что иное, как свинья, занимающая слишком много места на этой планете. Я могу только представить, какое дерьмо он творил с парнями на протяжении многих лет, и сегодня они отомстят.