— В том-то и дело, Шейн. Мне невозможно помочь.

Снова наклоняясь к нему, я прикасаюсь своими губами к его губам, тая от того, как его губы соприкасаются с моими.

— Насчет этого ты ошибаешься, — бормочу я. — Тебе просто нужно впустить меня.

Чувствуя, как его тело снова напрягается подо мной, я отстраняюсь и собираюсь протиснуться к выходу из машины, прежде чем у него появится шанс высказать мне все, что он думает, но он ловит меня за руку и удерживает.

— Ты не знаешь, о чем просишь меня, — наконец говорит он, когда я снова устраиваюсь у него на коленях. — Я не такой, как мои братья. Мне нелегко прощать, и я никогда ничего не забываю. Я живу в гораздо более мрачном мире, чем они, и впустить тебя в него — значит покончить с тобой. Ты слишком хороша для этого, Шейн. Ты можешь думать, что справишься с этими дерьмовыми сделками с наркотиками и случайной пулей в голову, но этот мир измотает тебя и убьет. Если бы ты была умной, ты бы сбежала при первой же возможности. Перестань пытаться заставить себя это сделать.

Я качаю головой.

— Я не могу этого сделать, — говорю я ему, кладя руку ему на грудь, чтобы почувствовать учащенное биение его сердца. — Не тогда, когда ты уже проложил себе путь внутрь.

Он тяжело сглатывает, и я вижу боль в его глазах.

— Это была ошибка.

Нежно прижимаясь к его губам, я целую его глубже, чувствуя, как внутри меня зарождается что-то чертовски правильное. Его язык движется вместе с моим, а его пальцы сжимают мою талию, и мы оба наконец ощущаемся как дом.

Не желая испытывать судьбу, я отстраняюсь от него, ненавидя ощущение того, что мои губы находятся вдали от его губ.

— Возможно, ты способен лгать самому себе, Роман ДеАнджелис, — бормочу я, обхватывая пальцами дверную ручку и осторожно дергая за рычаг. — Но ты не можешь лгать мне.

С этими словами я выхожу из машины и сталкиваюсь лицом к лицу с Маркусом и Леви, которые оба наблюдают за мной прищуренными глазами.

— Что все это было? — Спрашивает Маркус, и в его глазах проскальзывает ревность несмотря на то, что он уже чертовски хорошо знает, что я чувствую к его брату. Он уже дал мне зеленый свет, чтобы я продолжала отношения с Романом, если это будет правильно, и я слишком увязла, чтобы передумать.

Я протискиваюсь мимо них и направляюсь к полуразрушенному забору, окружающему территорию, открываю ржавые ворота и иду по тротуару к входной двери.

На бетоне видны бурые пятна, очень похожие на засохшую кровь, и я пренебрежительно качаю головой. Мне не привыкать к кровопролитию, по крайней мере, теперь.

Если я чему-то и научилась у парней, так это тому, что всегда есть кто-то, кто наблюдает, кто-то, кто ждет, когда ты облажаешься. Засохшая кровь на пороге — это любительский прием.

Я слышу, как Роман выходит из машины позади нас и быстро проходит через ворота. Я не оборачиваюсь, потому что не знаю, смогу ли справиться с неприятием, которое вижу в его глазах. Он определенно не готов исследовать то, что между нами происходит, хотя я знаю, что он хочет этого. В любом случае, дело было не в этом. Он страдает так, что никто из нас не может с этим смириться. Его сын пропал, и это наверняка занимает его мысли каждое мгновение каждого дня, и я ненавижу это за него. Он погружается все глубже и глубже во тьму, и я ничего так не хочу, как вытащить его обратно. Он безрассуден и эмоционален, и такое сочетание ни к чему хорошему нас не приведет.

Останавливаясь у двери, я оглядываюсь на Маркуса и Леви, чтобы убедиться, что они готовы, и, получив уверенный кивок Леви, беру ручку двери и поворачиваю.

Я ожидаю увидеть облако дыма и кучку неудачников под кайфом на диване, но вокруг никого. Черт возьми, дом даже выглядит так, как будто кто-то навел здесь порядок. Здесь нет зловония гниющей плоти, нет брызг крови на стене, нет даже громкой металлической музыки, которую мы услышали, когда впервые приехали сюда.

Я хмурюсь, и, медленно входя в заколоченный дом, краем глаза замечаю Маркуса, вытаскивающего пистолет из-за пояса брюк.

— Мне это не нравится, — бормочу я, сканируя глазами комнату в поисках любой угрозы. Я имею в виду, блядь. Если Маркус чувствует, что что-то не так, тогда мне следует убираться восвояси.

Мое сердце бешено колотится в груди, я чувствую себя не в своей тарелке. Одно дело, когда я вижу перед собой цель и у меня есть время на разработку плана, но эти спонтанные моменты, когда я должна быть полностью готова, пугают меня до смерти. Никакие тренировки не помогут мне не отстать от ребят во время перестрелки. Я стану первой жертвой.

Не говоря больше ни слова, Леви протискивается передо мной, беря инициативу на себя, пока он проходит через территорию. Мы проходим комнату за комнатой, внимательно прислушиваясь. Мальчики не издают ни единого чертова звука, ступая по старым расшатанным половицам, и у меня по спине пробегают мурашки. Они и впрямь бугимены, крадущиеся по ночам по вашему дому.

Мы выходим в главную гостиную и кухню, прямо туда, где были в прошлый раз, и это разительный контраст с остальной частью дома. Здесь гребаный бардак. На полу следы царапин, таблетки разбросаны повсюду вместе с грудами наличных, как будто кто-то мог унести лишь малую их часть, когда отчаянно пытался сбежать.

— Твою мать, — выплевывает Маркус, засовывая пистолет обратно в штаны и оглядываясь по сторонам. — Место обчистили. Этот ублюдок исчез.

Роман медленно поворачивается, осматривая комнату наметанным глазом.

— Нет, — говорит он, — его обчистили. Наш дилер этого не делал, хотя, держу пари, он струсил, слишком напуганный, чтобы встретиться с нами лицом к лицу. Он предпочел сбежать, — добавляет Роман, многозначительно глядя на меня. — Думаю, он знает, что для него лучше.

Сузив взгляд на этого засранца, я не даю ему опомниться, прежде чем обойти комнату и подобрать выброшенную таблетку.

— Ты думаешь, он мертв? — Спрашиваю я.

Леви качает головой.

— Нет, но он точно не вернется сюда в ближайшее время.

— Черт, — бормочу я, бросая таблетку обратно на пол и поворачиваясь к мальчикам. — Итак, что нам теперь делать?

— Теперь, — говорит Маркус, ухмылка разделяет его лицо на две части, когда на телефон Романа приходит входящее сообщение. — Мы можем немного повеселиться.

Веселье закипает глубоко в моей груди, когда я шагаю к нему, мои глаза блестят от беззвучного смеха, когда Роман достает свой телефон из кармана.

— Почему у меня такое чувство, что это будет лучшая игра в прятки, которая у меня когда-либо была?

— Просто подожди, — говорит Маркус, обнимая меня и притягивая к себе, прежде чем прижаться губами к моим. — Теперь ты в нашей команде, и мы играем по своим собственным правилам.

Я не могу удержаться от смеха, когда он прижимает меня к себе, перекидывая руку через мое плечо, и мы выходим из пустого дома. Леви следует за нами, и мы проходим несколько шагов, прежде чем я оглядываюсь через плечо и вижу, что Роман завис на кухне, его кулак так крепко сжимается вокруг телефона, что я боюсь за его стеклянный экран.

— Подожди, — бормочу я, вырываясь из-под руки Маркуса, прежде чем отступить назад.

Мальчики смотрят мне вслед, пока я спешу к Роману, и наш предыдущий разговор отходит на второй план. Увидев выражение лица своего старшего брата, Леви и Маркус тоже бросаются назад. Вскоре я уже стою перед ним, держась за его руку, и встречаю его полный ужаса взгляд.

— Что случилось? — Спрашиваю я в отчаянии, мой взгляд опускается к его экрану, чтобы поймать конец видео, которое мне абсолютно ничего не дает.

Маркус прижимается своей широкой грудью к моему плечу, обхватывая меня и забирает телефон из рук Романа. Поворачивая его так, чтобы нам было лучше видно, он большим пальцем возвращает полосу прокрутки видео к началу и нажимает кнопку воспроизведения. Я тут же громко втягиваю воздух, хватая Романа за руку и крепко сжимая ее.

— Гребаный ад, — бормочет Леви, глядя через плечо Маркуса на видео, где новорожденный сын Романа мирно спит в своей колыбели.