— Что он несет? — не выдержал полковник. — Какая еще Хлоя?

— Хлоя Мюллер, — ровным голосом, как автомат, заговорил Витек. — Немка, одна тысяча девятьсот сорок четвертого года рождения, сотрудница Центрального Разведывательного Управления с одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого, специалистка по так называемым «медовым ловушкам». Восьмого апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого завербовала меня. Я стал готовить ее к заброске в СССР. Русский она выучила еще в университете, осталось лишь побороть акцент, привычки и так далее. Через год после знакомства мы расстались. Я вернулся в Союз и был направлен служить в Литейск. В прошлом году, Хлоя появилась в нашем городе, под именем Эсмеральды Робертовны Кривошеиной, урожденной Вольф, немки из Поволжья. Ее интересовал проект.

— Ну все, хватит! — спохватился начальник городского УКГБ. — Он наговорил достаточно, чтобы взять его в разработку… Уж не знаю, как ты его загипнотизировал, Саша, но тебе цены нет.

Я присел на корточки перед Курбатовым, голова которого свешивалась на грудь, а руки безвольно лежали на согнутых коленях, и невзначай вынул у него из пальцев кристалл правды. Похлопал по щекам, и когда трудовик поднял голову, сунул ему в руки бутылку.

— Гипноз тут не причем, — проговорил я. — Просто он в шоке от встречи с копией «королевы постельных клопов».

— Он же матерый разведчик! — не принял моей версии Михайлов. — Майор КГБ!

— А тяжкий груз, который он столько лет носит на своей совести! — продолжал гнуть я свою линию, поскорее пряча чертов кристаллик в карман, чтобы самому не начать выбалтывать правду. — Кто знает, может он давно хотел признаться, да вот только никак не мог решиться. А увидев загримированную под Эсмирку актрису, сломался.

— Ладно! — отмахнулся полковник. — Как бы то ни было, а операцию ты задумал и провел блестяще. Она войдет в учебники, уж я позабочусь об этом.

— А с ним, что делать? — спросил я.

— Сейчас вызову своих ребят, — пробормотал главный городской гэбэшник.

— Воздух, — пробормотал Курбатов. — Я задыхаюсь…

— Ничего, перед смертью не надышишься, сволочь, — пробурчал Михайлов.

— Евксентий Григорьевич, — сказал я. — Давайте выведем его наверх. Куда он денется?.. Здесь, в пансионате, есть охрана. Не местная, это я ее поставил. Все пути к бегству отрезаны. На выходе тоже есть охранник, вы же его видели.

— А из этого подвала можно выйти только из-под крыльца, — ответил старик. — Так что пусть посидит тут. Ничего с ним не сделается.

— В пансионате наверняка есть медработник, хотя бы медсестра, — сказал я. — Позову ее, пусть посмотри, что с ним.

— Тебе его жалко? — хмыкнул полковник. — Сам его сдал и тебе же его и жалко?..

— Да мы с ним поначалу даже дружили…

— Ладно, поищи эту сестричку, — отмахнулся тот. — Все равно группа скоро будет уже здесь.

На душе у меня было, честно говоря, погано и слова полкана больно резанули душу. Пришлось напомнить себе, что Курбатов не просто Родину продавал. Он продавал сведения о пацанах, которые не виноваты в том, что стали обладателями способностей, которые могут оказаться ценными как с точки зрения государственной безопасности, так и для иностранных спецслужб. А что если однажды Витек похитит одного из них, чтобы тайно вывезти за бугор? И этим пацаненком может оказаться Тоха Макаров или Алька Абрикосов. Да любой из них! И все же я пойду и отыщу в этом бедламе медсестру. Я подобрал «сторожа», поставил его в коробку, сунул под мышку и вышел из лаборатории. Не успел сделать по коридору и десятка шагов, как сзади грохнул выстрел!

Я метнулся обратно, рванул дверь в лабораторию. И увидел такую картину. Полковник всей тушей навалился на майора, не давая ему дотянуться до пистолета, который валялся всего-то в десятке сантиметров от его скребущих по линолеуму пальцев. Курбатов лежал навзничь и потому ползти по полу на спине, когда сверху давит грузное тело начальника УКГБ, ему было нелегко. Я подобрал оружие и эта борьба нанайских мальчиков утратила смысл. Они еще полежали друг на друге немного, а потом Михайлов тяжело поднялся. Отобрал у меня ствол.

— Старый я болван, — пробормотал Маринкин папаша. — На пенсию пора… Не сообразил, что надо обыскать этого мерзавца… Вот он и попытался воспользоваться моей оплошностью. Хорошо, что хоть реакция у меня осталась прежней.

— Он пытался убить вас? — спросил я, подумав, что следующая пуля могла быть моей.

— Нет! — отмахнулся полковник. — Он пытался застрелиться. Я в последний момент ногой выбил у него ствол.

Эти слова Михайлов произнес, застегивая на руках все еще лежащего трудовика наручники. В это время по коридору прогрохотали шаги. В лабораторию ворвались парни в касках и брониках. Они подхватили скованного Витька под локти, поставили на ноги и увели. Начальник литейского УКГБ пожал мне руку и спросил:

— Ты домой?

— Нет, я еще побуду здесь.

— Ну давай! Сообщу Севрюгову о твоем подвиге. Думаю, он оценит. Такого зверюгу взяли!

Честно говоря, мне уже тошно было от его похвал. Я вышел из лаборатории, выбрался из подвала и вошел в здание с парадного входа. В вестибюле я окликнул скучающего охранника. Тот выдвинулся из облюбованной ниши, уставился на меня.

— Созывай своих дружков, парень, — сказал я ему. — Спектакль окончен. Караул может отдыхать.

Думал, он побежит собирать их со всех постов, но амбал вложил в рот два пальца, каждый толщиной с сардельку и свистнул. У меня даже уши заложило. Сигнал оказался услышан. Через пару минут в вестибюле появились остальные парни Терентия Жорыча. Я вынул из кармана деньги, отслюнил тысчонку и протянул ее Семену.

— Ты, ежели что, звони сразу мне, — проговорил тот.

И продиктовал номер. Топая, как слоны, борцы убрались восвояси. А я направился в полуподвал левого крыла. Постучал в одиннадцатый номер. Сонный женский голос разрешил войти. Я отворил дверь. Света в комнате не было.

— Это ты, Саша? — спросила из темноты Таисия.

— Я… А что, Граф еще не вернулся?

— Заходил, кажется, — отозвалась она. — Я сквозь сон слышала… Наверное, пошел еще выпивку раздобыть.

— Выпивка — это хорошо, — проговорил я, нащупывая в темноте диван и опускаясь на него.

Второй раз я проснулся от телефонного звонка. Надо же, в номере есть еще и телефон. Трубку взяла Неголая.

— Алло!.. Да, это я… Откуда вы… Ничего, ничего, я слушаю… Что?.. Странно… Хорошо, я сейчас посмотрю…

— Что-о случи-илось? — зевая, осведомился я.

— Ничего… Спи, я сейчас вернусь.

В темноте я слушал, как актриса выбралась из-под одеяла и принялась подбирать с пола разбросанную одежду. Что за дурацкая привычка раздеваться, расшвыривая шмотки по всей комнате? Я мгновенно вспомнил, какая она, когда голая, эта Неголая. Мне захотелось сграбастать ее, не вставая с дивана. Ведь даже в темноте было видно, как мелькают ее упругие ягодицы. Меня остановило только то, что в любую минуту может вернуться ее муж, пусть и бывший. Неудобно как-то…

— Что, кому-то из актерской братии стало худо?.. — пробурчал я. — Допились до чертиков… Кстати, спектакль уже окончен… Грим можно смывать и получать гонорар…

Таисия промолчала. Знакомо вжикнула молнией мини-юбки, заправила подол блузки, вдела узкие ступни в туфли — все это я видел не столько глазами, сколько — воображением. На мгновение из освещенного коридора выпал прямоугольник электрического света, и в комнате стало опять темно. Я нашарил на тумбочке ее сигареты и зажигалку, хотел было закурить, но вспомнил, что в отличие от Владимира Юрьевича, Александр Сергеевич Данилов не курит. Вернулась Неголая. Ни слова не говоря, проследовала к телефону, набрала какой-то номер.

— Его нет, — сообщила она тому, кто ответил. — Видимо, он уже уехал обратно в город… Я тоже… Ничего, ничего, что вы… Спокойной ночи.

Положив трубку, звезда местной сцены вдруг села на диван, рядом со мною, взяла сигарету, которую я все еще держал в пальцах, спросила: