Толстосумы совсем помертвели и принялись судорожно глушить коньяк, виски, водку — все спиртное, что стояло на столе. В глубине души все они понимали, что сколько веревочке не виться, а конец будет, но думать об этом всерьез, а тем более — произносить вслух, наверняка, считалось в этом сообществе моветоном. Так что я их огорошил по-полной. Однако это была лишь неприятная преамбула. Ну, чтобы эти жирные караси не дремали. Амбула их огорошит еще сильнее.

— Единственное, что в народном суде окажется весомее чистосердечного признания, это ваша бескорыстная помощь детям нашего города.

«Караси» переглянулись, но лица их стали снова обретать более естественный окрас.

— Организации, которые вы представляете, должны взять шефство над всеми детскими учреждениями города. Без исключения! Особенно уделяйте внимание детским домам и садикам для детей с нарушениями речи и другими отклонениями. Помощь должна быть не только финансовая, но и предметно-материальная — продуктами, одеждой, обувью, ремонтом, строительством необходимой инфраструктуры и так далее. При этом — никакой липы, никакой дутой отчетности, контроль будет жестким, а нарушения — будут наказываться немедленно. Я вам не государство, меня не обманешь. Все квитанции, накладные, зарплатные ведомости мне на утверждение. Только не таскайтесь ко мне ни толпой, ни по-одиночке, выделите одного сведущего в бухгалтерии человечка, пусть он всю эту отчетность изучает и мне докладывает. И вообще — больше никаких сборищ с моим участием. Вопросы есть?

— Александр Сергеевич, — заговорил Коленкин. — Я понимаю, это ширма, прикрытие… Вы так красиво говорили про народный суд, но во-первых, вам-то какая с этого выгода, а во-вторых, что, кроме призрачной надежды на снисхождение граждан судей, будем иметь с этого мы?

— Вижу, товарищи, вас порядком развратило предыдущее руководство, — произнес я со вздохом. — Привыкли вы, как курицы, под себя грести… Да под эту заботу о детях вы сможете списать все свои грехи перед государством! При образцовом ведении отчетности, заметьте!.. Короче — не мне вас учить…

— Ну допустим, — кивнул Митрофаныч. — Вы только не ответили на мой первый вопрос.

— У меня тоже есть свое собственное детское учреждение, подростковый клуб «Романтика», на улице Луначарского. Вот вы и будете часть средств отдавать в фонд этого клуба… Скажем, по тысяче в месяц с каждого. Дама, разумеется, налогом не облагается.

— Тысяча в месяц — сумма немыслимая, — проворчал папаша Симочки. — Да еще и эта ваша благотворительность…

— Я вообще не понимаю, как вы, Терентий Георгиевич, гордость нашего спорта, фронтовой товарищ самого Леонида Ильича Брежнева затесались в эту компанию? — искренне удивился я. — Догадываюсь, что у вас нет таких денег, но зато есть не бедные друзья, которым ничего не стоит скинуться раз в месяц по тысчонке, другой… Верно, товарищи?

«Товарищи» нестройно загалдели, что да, ради друга самого генсека скинутся, не пожалеют уворованных у государства денег. И тренер сразу протух. Других возражений не последовало, но чтобы их не возникло и впредь, я обрисовал им кое-какие перспективы.

— А насчет того, что благотворительность в пользу детей города кому-то кажется лишней и совершенно неоправданной статьей расхода, хочу напомнить, что при ваших масштабах, господа-товарищи, некоторым из вас может грозить не лесоповал, а стенка, то есть, высшая мера социальной защиты! Понимаете теперь, каковой может оказаться истинная цена вашего бескорыстия?

Вот теперь их проняло по-настоящему. Сосуды со спиртными напитками, выставленные на столе, были опустошены досуха. Актриса, которая все-таки не добралась до моего естества, нехотя сползла со стула и снова включила магнитофон. Потом освободила из плена девиц и те ворвались в пиршественный зал и облепили денежных мужчин, но тем уже стало не до веселья. Видать, не терпелось забраться в собственные норы, обнять законных мегер и зализать нанесенные мною раны.

Они начали расползаться по одному. И каждого почему-то провожала не Таисия, а Стропилин. Он что-то нашептывал на ушко и без того понурым гостям актрисы, те обреченно вздыхали и почему-то лезли в карман. Проводив очередного концессионера, Кеша возвращался и подмигивал мне, словно мы с ним были в сговоре.

Эта пантомима не укрылась от Третьяковского, он понимающе кивнул и украдкой показал мне большой палец. Бывший комсомольский деятель успел проводить всех, кроме лжеписателя, тот сопротивлялся и требовал себе женщину, для вдохновения.

Неголая сжалилась над ним, кликнула оставшихся без щедрых клиентов девочек и те уволокли Графа в хозяйскую спальню. Судя по доносившемуся оттуда визгу, музы вдохновляли фальшивого литератора на что угодно, кроме — творчества. У стола остались только я, Таисия и Стропилин. Я глянул на часы. До двенадцати было еще около получаса, а шаловливые пальчики актрисы сделали свое дело. Я бы сейчас и сам не отказался вдохновиться. Надо выставить Кешу и снять напряжение с гражданкой Неголой, тем более, что та уже была готова выскочить из своего вечернего платья.

— Ну а ты чего здесь ошиваешься? — спросил я Стропилина напрямую.

— Тасечка, будь добренькой, принеси минералочки, — вдруг попросил тот хозяйку.

Как ни странно, та безропотно поднялась и вышла. Кеша пересел поближе ко мне, вытащил из кармана пиджака толстенную стопку мятых купюр, прошептал:

— Вот, собрал с этих козлов… Четвертака здесь, конечно, не наберется, но штук семь наскреб. Пересчитай, а потом стребуешь с них недостачу. Я запомнил, кто из них и сколько дал…

— С чего это ты так ради меня стараешься? — спросил я.

— Возьми меня к себе ординарцем, помощником, слугой — кем угодно! — торопливо заговорил он. — Надоело болтаться как какашка в проруби… Я всю эту свору знаю, как облупленных… Думаешь, ты их запугал?.. Они же верят, что их, если что, этот борец отмажет, который дружок Брежнева… А тот и дружок-то липовый…

— Липовый?

— Ну да, у генсека таких — батальон… Они открыточки к девятому маю получают, типа от него, а там, на Старой площади, эти открытки целая канцелярия шлепает… Да я тебе про всех все расскажу и помогу держать их в кулаке…

— Мальчики, — сказала Неголая, появляясь с бутылками минералки и одетая в полном противоречии с фамилией. — Неужто вы на «втроем» нацелились? Как в Эммануэль…

— Нет! — сказал я. — Без меня развлекайтесь.

И с достоинством удалился. Хотя достоинство-то как раз и протестовало.

Я вышел из семнадцатой квартиры, спустился на первый этаж, открыл дверь своей и увидел Фросю, которая стояла одетой для выхода на улицу и смотрела на наручные часы. Я тоже машинально глянул на свои. Без трех минут двенадцать ночи. Увидев меня, телохранительница принялась снимать сапоги. Охраняемый вернулся вовремя, ей можно расслабиться.

Мне тоже не мешало бы. И я пошел в душ. Включая попеременно то холодную, то горячую воду. Контрастный душ бодрит и сразу расслабляет. Я думал о том, что судьба моя опять совершила лихой поворот. Получается, что теперь я что-то вроде нового теневого хозяина города. Должностюшка денежная, хотя денег мне итак хватает, и под себя грести не хочу, а вот если финансы пустить в нужное русло… Интересно, что из этого получится. Страна скоро накроется медным тазом, надо быть готовым не только мне, но и моим близким и моим пацанам. Вот только не слишком ли я перегнул с толстосумами палку? Ведь наверняка попытаются увильнуть от такой чести, как оказание шефской помощи детским учреждениям. Тогда придется принимать меры. И как мне за ними всеми уследить? Видать, придется воспользоваться Кешиными услугами.

Доверять ему нельзя, а с другой стороны без помощника трудно. Кого еще из своих знакомых я могу посветить во все эти махинации? Все остальные либо слишком честные люди, либо слишком связаны законом и тоже честные. И этот стервец, Стропилин, наверняка это тоже понимает, а значит, самому мне искать его не придется. Сам объявится. Причем — в ближайшее же время. Ну вот тогда все и обсудим. Вернее — не все, конечно, а то, что я сочту нужным с ним обсудить.