Я хихикаю и оглядываюсь по сторонам, но никто не обращает внимания на меня и мой телефонный разговор.

Может, и так, но мне это не дает покоя. Сейчас я снова встречаюсь с ним. Мы идем в поход.

ОМГ. Только вы вдвоем?

Да.

Ладно, значит, ты ему нравишься.

Я долго смотрю на ее сообщение. Я не знаю, как на это ответить. Я даже не знаю, хочу ли я этого.

Это ложь. Хочу. Но я не знаю, готова ли я к тому, что с этим связано, или к тому, чтобы пойти на настоящее свидание, или увидеть, хочет ли он чего-то большего, чем просто поцелуи… Или вернуться домой и столкнуться с холодной погодой и привычной жизнью, и больше не проводить с ним ночи в раю. Все это подавляет.

Может быть. А может, он просто был милым.

Иден.

Мужчины не целуют женщин, чтобы "быть милыми". Такого буквально никогда не случалось. Ни разу.

Я хихикаю. Может, и нет.

— Иден?

Телефон выскальзывает у меня из рук и падает на твердый каменный пол вестибюля. Он приземляется с решительным звуком, и мое сердце падает.

— Черт, извини. — Филипп наклоняется передо мной, чтобы поднять его. Его волосы темные, густые и влажные, как будто он только что принял душ. Он берет мой телефон и переворачивает его. — Не разбился.

— Спасибо, — говорю я и беру телефон из его протянутой руки. Экран милосердно потемнел; последнее сообщение Бекки скрыто от глаз.

Он выпрямляется.

— Готова?

— Да. Пошли.

Мы выходим из холла отеля и идем к ожидающей нас машине. Мы с Филиппом заказали ее вчера вечером, после ужина и обсуждения того, какие еще секреты скрыты в моем аннотированном путеводителе. Я упомянула о пеших прогулках, и он сразу же согласился.

И вот мы здесь.

Филипп открывает передо мной дверь машины, и я сажусь. Почему-то это кажется еще более странным, чем после нашего предыдущего поцелуя. Я не знаю, что сказать или что подумать, и непринужденное взаимопонимание между нами кажется натянутым.

Водитель переводит машину в режим движения, и мы отправляемся прочь от курорта. Филипп извиняется за то, что отвлекся, отвечая на электронные письма в своем телефоне. Я бросаю взгляд в его сторону, и он улыбается в ответ. Эта кривая улыбка согревает все его лицо.

— Обещаю, что не буду трогать телефон во время прогулки, — говорит он.

— Я буду держать тебя за это обещание.

— Я знаю, что будешь, — говорит он. — И я не хочу, чтобы меня посадили в тайм-аут.

Мы едем мимо полей сахарного тростника, маленьких деревень и ярко-желтых цветов моринги, через рощи пальм и густую тропическую листву. Дорога превращается из прямой в извилистую, с резкими поворотами, из-за которых моя рука постоянно приклеивается к сиденью передо мной для поддержки.

Филипп с громким вздохом кладет телефон.

— Работаешь? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает он. — Но это было всего лишь несколько писем. Я всем сказал, что до конца дня меня не будет.

Я смотрю на него несколько долгих мгновений, а он закатывает глаза.

— Я способен на это, ты знаешь?

— Теперь да, — говорю я, и он качает головой. Но его это забавляет.

Машина сворачивает на гравийную дорогу, и вокруг нас меняется вид. Мы останавливаемся у тропы. По обе стороны от нас из покрытого зеленью ландшафта поднимаются горы, густой лес стелется к темно-синему морю. Белая пена усеивает океан, выталкиваемая на поверхность волнами, которые на восточном побережье острова гораздо сильнее, чем на курорте.

— Это невероятно! — Я достаю свой телефон и делаю несколько снимков этого зрелища.

— А мы еще даже не начали наш поход, — говорит Филипп и взваливает на плечи рюкзак. На нем шорты и футболка, а шнурки на кроссовках завязаны двойным узлом. Обувь Филиппа выглядит бесконечно более разумной, чем мои сандалии. Он потягивается, поднимая руки над головой, и его футболка задирается вверх. Я вижу загорелый, подтянутый живот и счастливый след, исчезающий в его шортах.

Я отворачиваюсь.

Я уже несколько раз видела его в плавках, но что-то в этом моменте кажется интимным.

Потому что ты целовала его — шепчет мой разум. И ты хочешь сделать это снова.

Возле тропы стоит толстая деревянная табличка с указанием места старта и картой. Ниже кто-то нарисовал улыбающееся солнце и нацарапал слова "Удачного похода!".

Мы начинаем подниматься по пыльной гравийной дорожке, которая вьется вдоль горы. Вскоре нам приходится пригибаться под низко нависшими ветвями деревьев, и Филипп улыбается.

— Мой папа делал это со мной, когда я был маленьким, — говорит он.

— Правда?

— Да. Но не на Барбадосе.

— Походы, рыбалка… ты был любителем активного отдыха.

— Временами, — говорит он.

Тропа становится слишком узкой, чтобы идти бок о бок, и он шагает впереди меня, делая большую часть работы по удержанию веток или кустарников, которые нависают над нами.

Я наблюдаю за его широкими плечами и узкой талией, за мускулами, проступающими под футболкой и рюкзаком. Он так глупо привлекателен. Гораздо больше, чем он имеет на это право.

Отводя глаза, я сосредоточиваюсь на том, чтобы поставить одну ногу перед другой.

— Кем ты хотел стать тогда? В детстве? — спрашиваю я.

Он оглядывается через плечо, его глаза забавляются.

— Ты же не думаешь, что я рос, мечтая стать корпоративным адвокатом?

— Что-то мне подсказывает, что нет.

Он усмехается и продолжает идти, поднимаясь на холм на ногах, которые длиннее и, вероятно, сильнее моих. Я рада, что он не видит, как я задыхаюсь.

— Астронавтом, — говорит он.

— Правда?

— Да. Моя мама сделала из потолка в моей комнате планетарий. — Затем он пожимает плечами и снова смотрит на меня. — А ты?

— В детстве я хотела стать писательницей.

— Писательницей?

— Да.

— И как же так получилось, что вместо этого ты стала учителем?

Это меня рассмешило.

— Ну, не так-то просто заключить сделку с издательством. К тому же я любила школу и с удовольствием занималась репетиторством. Я подрабатывала в старших классах и на первом курсе колледжа.

— И у тебя хорошо получалось?

— Да, — говорю я. — Так что теперь я учитель.

— Ты пишешь в свободное время?

— Немного, — говорю я. В остальном признаваться нет смысла. Потому что получить издательскую сделку действительно сложно… но мне это удалось, пять лет назад, на моем дебютном романе. И эта книга ужасно продавалась.

И теперь издательство не заинтересовано в том, чтобы купить у меня еще одну.

Филипп идет впереди меня.

— Так что ты пишешь?

— Да так, всякую всячину. Все, что мне взбредет в голову, — говорю я, пожимая плечами, и мои щеки разгораются.

— Что-то, о чем Иден не любит говорить?

— Это шокирует, я знаю. — Я ныряю под ветку и провожу рукой по листьям. Они имеют острые края и хрустят на ощупь.

— И это все? — спрашивает он. — Это все, что я получу? Что случилось с Иден, которая любит поболтать?

— Очень смешно, — говорю я. — Разве тебе не нужно отвечать на электронные письма?

— Нет, на сегодня я закончил. Но ты ведь еще можешь стать автором? У этой мечты нет ограничений по времени.

— Нет, наверное, нет, — говорю я. Но я уже пыталась и потерпела неудачу, и снова подвергать себя такому же разочарованию так же привлекательно, как прыгать в один из колючих кустов, мимо которых мы проходим.

— Энтузиазм, — говорит Филипп. — Он просто ошеломляет.

Я закатываю глаза, но он этого не видит.

— Не думаю, что я готова. Но я пишу в свободное время, да. У меня есть… ну, у меня есть истории, которые я закончила.

— Это невероятно, — говорит он, и в его тоне нет ни капли сарказма или осуждения. — Так вот почему ты слушаешь все эти правдивые преступления? Ты пишешь криминальные истории?

— Может быть, — говорю я, растягивая слова.

Он поднимает ветку, чтобы я прошла под ней. Это приближает меня к нему и его заинтересованному взгляду.