— Да, я сейчас же подъеду в больницу, — говорю я. — Не волнуйся.

— Спасибо, — говорит она. — Ты лучшая.

— Нет, в этой ситуации — ты. Как ты себя чувствуешь?

— Как будто меня делят пополам, и не очень приятным способом.

Рядом с ней я слышу веселое фырканье Патрика.

Я хихикаю.

— Звучит так, будто ты сохраняешь бодрость духа.

— Приходится, — говорит она. — Это единственное, что у меня осталось для работы.

Мы вешаем трубку, и я беру сумку с того места, где она лежит, упакованная и подготовленная, на скамейке в их прихожей. Патрик, должно быть, был не в себе, раз упустил такую важную деталь.

Зигги тихо сидит на заднем сиденье, пока мы едем в больницу. Кажется, что из всех нас он лучше всех справляется с этой ситуацией.

Мое сердце колотится так, будто я действительно мчусь в больницу с беременной Бекки, а не с ее сумкой на пассажирском сиденье.

Филипп протянул руку.

Бекки рожает.

Я должна позвонить ему.

Пожалуйста, пусть все пройдет гладко.

Я доезжаю до больничной парковки, даю Зигги миску с водой и открываю окно. Он кладет голову на лапы и по-собачьи вздыхает. Ладно, я подожду здесь.

Я уже подхожу ко входу в больницу, когда вижу ее. Она стоит на улице и пьет газировку под теплыми солнечными лучами.

Конечно, это происходит. Она медсестра и работает в этой больнице. Природа все рассчитала безупречно. Синди поднимает глаза. Наши глаза встречаются, и ее рот открывается от удивления.

Я не замедляю шаг, сумка Бекки у меня в руке. Сейчас есть много более важных вещей, чем наша недружба.

— Иден, — говорит она.

— Привет, Синди, — киваю я.

Мы не разговаривали с тех пор, как все взорвалось. Те дни были одними из самых отвратительных в моей жизни. Ссоры, сначала с Калебом, а потом с Синди. Когда она рыдала передо мной, как будто это я причиняла ей боль, хотя именно она уже несколько месяцев спит с моим женихом.

— Как дела? — спрашивает она.

Я замедляю шаг, бросая взгляд на дверь больницы.

— Хорошо. — Может, это адреналин или все остальное, но я не чувствую нервозности. — Я снова пишу.

Ее глаза расширяются.

— О! Это очень приятно слышать. Я слышала, что ты уже переехала на новое место.

— Да. Это здорово.

— Не сомневаюсь. Ты всегда умела превращать жилье в дом. — Она улыбается мне. Этот взгляд говорит: «Я знаю, что это ничего не исправит, и ты тоже это знаешь. Но я все еще знаю тебя, а ты все еще знаешь меня. Даже после всего».

И я не могу с этим спорить.

— У тебя все хорошо? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

— Да. Я поступила на акушерскую программу, вообще-то. Начну осенью.

— Правда? Поздравляю.

— Спасибо, — говорит она, и выражение ее лица становится напряженным. — Я знаю, что это не имеет значения, но мне действительно жаль, Иден. То, что я сделала… нет никаких оправданий.

— Я знаю, что это так, — говорю я. — Просто…

— Я все равно это сделала, — говорит она и делает глубокий вдох. — Я знаю.

Пользуясь случаем, я задаю вопрос, на который хотела получить ответ с тех первых отвратительных недель.

— Итак, вы с Калебом…?

Она качает головой.

— Нет, совсем нет.

— Верно, — говорю я. Не знаю, ожидала ли я от ответа, что все станет проще или сложнее. Услышать, что они пытались сделать все по-настоящему, или что они разрушили мою жизнь только ради случайного секса.

Я обнаружила, что это не имеет значения. Действия говорят громче всего. А намерения? Они говорят шепотом.

Наверняка он пытался с ней что-то построить. Так же, как он пытался вернуть меня. Извинялся за свое поведение и смотрел, кто захочет принять его обратно.

Синди пожимает плечами.

— Я знаю, это такое лицемерие, но я не хотела иметь с ним отношений. Не тогда, когда я видела, как он с тобой обращался. С моей помощью.

— Да, ты уклонилась, я полагаю.

— Я прохожу терапию, — говорит она. — Пытаюсь понять, почему я… ну. Мне жаль, вот и все.

— Спасибо, — говорю я.

Она снова кивает.

— Ну, как там Бекки?

— Она рожает, — говорю я и протягиваю ей сумку. — Прямо сейчас. Мне нужно идти.

— Черт, правда?

— Да.

— Боже мой, — говорит Синди, и ее лицо преображает настоящая улыбка. Она похожа на ту подругу, которую я помню, ту, которая плакала рядом со мной, когда Бекки впервые сказала нам, что беременна. — Это невероятно.

— Да. Мне нужно идти.

— Конечно, — говорит она. — Я знаю, что она не захочет этого слышать, и ты ей не скажешь, но я желаю ей всего самого лучшего. Им обеим.

Я киваю.

— Да. Я знаю.

— Пока, Иден.

— Пока.

Я ухожу от еще одной грани своего прошлого и иду в больницу. Столько всего нужно пережить, а времени нет, совсем нет.

По крайней мере, нет обиды. Возможно. Груз общей истории и, конечно, недоверие. Но разговор с Синди не вызвал у меня прежних чувств.

Я пробираюсь по стерильным больничным коридорам и наконец попадаю в палату Бекки и Патрика, где она грызет чипсы.

Рядом с ней Патрик выглядит так, будто его ударило током.

Он оглядывается на меня.

— Привет, Иден. Спасибо.

— Без проблем! Зигги в машине. Я возьму его на долгую прогулку позже.

— Спасибо, — говорит Бекки с широкой улыбкой. Она выглядит совершенно безмятежной, кивая головой в такт музыке, звучащей из ее телефона.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

— Она решила попробовать смеющийся газ, — говорит Патрик, — пока не началась эпидуралка.

— Да. Это потрясающе, — говорит Бекки и протягивает мне дыхательную маску. — Эй, ты выглядишь немного поникшей. Все в порядке?

— Сегодня тебе нельзя заботиться ни о ком, кроме себя, — говорю я и похлопываю ее по ноге через больничное одеяло. — О себе и о малышке. И, возможно, Патрике.

Она бросает на мужа забавный взгляд.

— Да, думаю, мне придется.

— Дайте мне знать, если вам понадобится что-то еще. Я наготове. И не волнуйся, я не забыла про угощения для Зигги.

Бекки хихикает и кладет руку на живот.

— Хорошо. Это может занять некоторое время. Мои схватки уже замедлились.

Я направляюсь к двери.

— Но ты справишься.

Она кивает, как будто это очевидно.

— Да. Эй! — говорит она и тянется за газом для смеха. — Открытка?

Я гримасничаю.

— Она прибыла сегодня.

— Не может быть

— Да, но мы поговорим об этом через неделю или две. Это действительно не…

— Дай мне пятиминутную версию, — говорит она голосом, с которым не поспоришь.

Так я и делаю.

После этого я еду домой с четкой целью. Позвонить Филиппу. Может быть, просто спросить о телефонном звонке, который я слышала. Может быть, чтобы спросить о том, что он написал на открытке.

А может, просто рассказать свою версию истории.

Я приезжаю домой после наступления темноты и вывожу Зигги. Он танцует вокруг моих ног и путается в своем поводке.

Напротив моего дома припаркована машина. Обычно ее там не бывает, но я не придаю этому значения, роясь в сумочке в поисках ключей от дома. Вместо них я нахожу ключи Бекки и вынуждена копаться дальше.

— Привет, — говорит голос.

Зигги дважды лает, стоя у моих ног.

Я поднимаю глаза. На тротуаре перед моим домом стоит Филипп Мейер. Он засунул руки в карманы темных джинсов и одет в чистую голубую рубашку с закатанными рукавами.

— Извини, что явился без предупреждения, — говорит он и улыбается своей кривой улыбкой. — Как поживаешь?

— Ты здесь, — говорю я.

Он кивает.

— Да.

— В моем родном городе. В моем доме.

— Да, — повторяет он и хмурится. Борода исчезла, а волосы стали короче и аккуратно уложены по краям. Он выглядит до боли знакомым и одновременно красивым незнакомцем. — Я могу вернуться в другой раз. Или никогда, если хочешь.

— Нет, не уходи.

— Хорошо, — говорит он и снова улыбается.