— Но ты не ходишь в суд.

Он улыбается.

— Нет, не хожу. Потому что я хорош в своей работе… и еще потому, что я корпоративный адвокат.

— Такой скромный, — поддразниваю я.

— Ложная скромность — это грех.

— Спасибо, — говорю я, постукивая пальцем по тыльной стороне его руки. Они все еще переплетены. — За это.

Серьезные глаза встречаются с моими. Есть что-то такое в его пристальном внимании. Это заставляет меня чувствовать, что меня видят и слышат на таком уровне, на котором я, кажется, никогда раньше не была.

Как будто все, что я хочу сказать, интересно.

— Как ваши семьи перенесли разрыв?

— Не очень хорошо, — говорю я. — Моя мама вязала ему новый свитер каждое Рождество.

Он гримасничает.

— О.

— Да. В смысле, я единственный ребенок, понимаешь? Мои родители считали его сыном. — Я полухихикаю. — У моей матери был собственный разрыв с ним.

— Я должен услышать эту историю.

Думая об этом, я слегка улыбаюсь.

— Она пришла к нему домой и сказала, что разочаровалась в нем, что он причинил боль и ей. А потом она резко распустила рукав свитера, который уже связала ему на следующее Рождество.

Глаза Филиппа расширились.

— Не может быть.

— О да. Моя мама потрясающая и сумасшедшая. Мой отец, ну, он превратился в дезинсектора.

— И ударил этого придурка?

— О Боже, нет, он бы никогда так не сделал. Нет, он постарался вычистить всю нашу жизнь от любого упоминания о Калебе. Со дня на день мой отец убрал все его фотографии из фотоальбомов и выбросил фритюрницу, которую Калеб купил им на тридцатую годовщину свадьбы.

— Бедная фритюрница, — говорит Филипп. — Жертвы среди мирного населения.

— Это действительно было военное преступление. В ней получался невероятный картофель фри.

Его пальцы крепко сжимают мои.

— Так чем занимаются твои родители?

— Моя мама — самый болтливый библиотекарь, которого ты только можешь встретить, а папа — бухгалтер, ориентированный на детали, — говорю я. — Они замечательные люди.

— Похоже на то, — говорит он. — Она действительно порвала свой свитер у него на глазах?

— На самом пороге его дома, — говорю я. — Моя мама могла бы стать актрисой в другой жизни.

— А как насчет семьи Калеба? — Он кивает головой в сторону бара. — Его… родители и кузины?

Я вздыхаю.

— Я не слишком много общалась с ними после разрыва. Я как бы… ну…

Недели сразу после того, как я узнала, я не хочу вспоминать. Грустить — это одно, но чувствовать себя глупой идиоткой — это мощный коктейль.

— Я понимаю, — тихо говорит он.

Я делаю глубокий вдох.

— В любом случае, я не знаю, что Калеб рассказал Кэйли, или своим родителям, или кому-то из своих братьев и сестер. Может, мне стоило поговорить с ними, но в тот момент мне это было совершенно неинтересно.

— Конечно, нет.

Я опираюсь другой рукой о стол.

— А что насчет твоих родителей?

Его брови сужаются.

— Моих?

— Да. Как они отнеслись к твоей внезапной не-свадьбе?

Филипп смотрит на океан.

— Ну, — говорит он, — когда шок прошел, они, кажется, были довольны.

— Довольны?

Его челюсть напрягается, а выражение лица становится таким, как у человека, решившего, что он просто переборщил.

— Да.

— Знаешь, — говорю я, — если бы ты был свидетелем на скамье подсудимых, тебя было бы трудно допросить.

Он оглядывается на меня.

— Да. Я готовился именно к этому моменту.

— А как насчет тебя? Что ты чувствовал после разрыва?

Он долго смотрит на меня.

— Мы уже говорили об этом. Злость. В основном на себя. А потом…

Любопытство словно жжет мне грудь. Интересно, что произошло, что заставило Филиппа и его бывшую разорвать отношения.

— А потом?

— Облегчение, — тихо говорит он. — Это то, что я чувствую сейчас, больше всего.

Мой рот открывается в нежном удивлении. О. До этой стадии трудно дойти.

— Это хорошо, — говорю я, кивая. — Не так ли?

— Угу. Я всегда был больше склонен к чистому разрыву. Когда все кончено, все кончено.

— Никаких контактов?

— Никаких, когда это возможно, — говорит он. Он опускает взгляд на наши руки, где он все еще держит мою. — Именно поэтому я и отправился в эту поездку.

— Чтобы… сделать чистый перерыв?

— Да. Ей нужно было вывезти свои вещи из моей квартиры. Оставаться там было не очень привлекательно.

Теперь все имеет смысл. Уже запланированные дни отпуска, дорогая поездка. На самом деле все это не было его главной причиной.

Я тоже смотрю на наши руки. Тыльная сторона его руки загорелая и широкая, все пальцы без колец. Как и у меня.

— Значит, вот что с нами будет? После нашего вымышленного разрыва? Чистый разрыв.

— Хм. Я бы не отказался от драматической сцены расставания с разорванным свитером, но я возьму то, что смогу получить.

— Посмотрим, какую драму я смогу придумать.

— Я полностью уверен, что ты что-нибудь придумаешь, — говорит он. — Может, на этот раз упадешь в бассейн?

— Очень смешно.

Он наклоняется ближе.

— Она все еще наблюдает за нами.

Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, о какой женщине он говорит.

— О. Черт.

— Значит, мне придется немного поднапрячься. — Он протягивает свою свободную руку, которая не держит мою, и наклоняет мою голову назад. — Ты сказала, что тебе понравилось меня целовать.

— Я так и сказала, — шепчу я. — Я бы не отказалась сделать это снова, чтобы послужить делу.

На его губах мелькает быстрая улыбка, которая тут же исчезает.

— Такие душевные разговоры.

Затем он снова прижимается своими губами к моим, и все мысли об отмененных свадьбах, о Кэйли и Калебе, о загадочной бывшей невесте Филиппа исчезают.

Я — моя отдыхающая сущность. И на отдыхе я целуюсь с красивым мужчиной при свечах, рядом с мягко накатывающими волнами. Завтрашний день подождет…

Я наслаждаюсь настоящим.

Я снова в огромном холле курорта, стою у плюшевых диванов и жду прихода Филиппа. Это место быстро становится знакомым после всех тех раз, когда я здесь задерживалась. Обычно я никогда не прихожу так рано. Я вообще нигде не бываю рано, всегда приезжаю с учащенным дыханием и ключами от машины в руках.

Но сегодня я проснулась раньше обычного, заплела волосы и полностью оделась более чем за пятнадцать минут до того, как мне нужно было отправиться на встречу с ним.

И все это, конечно же, благодаря ему. Поцелуй, который теперь превратился в два поцелуя, и ни об одном из них мы не говорили подробно. Может, поцелуи и не нужно обсуждать, но я в этом не уверена. Прошло семь лет с тех пор, как я целовалась с кем-то, кроме своего бывшего.

Вчера вечером Филипп долго и глубоко целовал меня в ресторане, на глазах у всех. И Кэйли, и официанты, и счастливые молодожены. Когда он отстранился, его глаза были слегка стеклянными. Все еще хорошо? — пробормотал он, и единственное, что я смогла сделать, — это кивнуть.

Да. Очень, очень, очень.

В кармане зажужжал телефон, и я достала его, чтобы посмотреть наимя Бекки.

Не могу поверить, что там Кэйли, или что ты снова поцеловала горячего незнакомца… чтобы заставить ее доложить Калебу, что у тебя отскок?

Если перечитать это, то звучит абсурдно. Нелепо. Определенно звучит так, будто это происходит с другим человеком. Не со мной.

Да. Я тоже не могу в это поверить, но да.

Появляются три точки, и я представляю, как Бекки яростно набирает текст.

Какова чертова вероятность того, что Кэйли появится? Она должна быть там, чтобы шпионить за тобой? Но зачем?

Я не знаю. Сегодня я ужинаю с ней. Посмотрим…

Захватывающе. Должна сказать, мне нравится отношение твоего парня-отказника. Целуется с тобой, чтобы убедиться, что К есть о чем посплетничать. Вот такая энергия нам нужна!