Крик застрял у меня в горле, когда я оттолкнулась спиной от стены. Я взяла себя в руки. Ужас охватил меня, когда женщина исчезла, ее крики тоже смолкли. Но я не позволила себе кричать вместе с ней, не тогда, когда Баэль улыбался мне.

Когда он оторвал от меня взгляд, он жестом приказал следующему серолицему выйти вперед.

Это продолжалось. Одно серое лицо за другим подходили к зеркалам. Иногда они выбирали среднее зеркало, как первая леди, крича, извиваясь и умоляя не умирать.

Но другие подошли к первому зеркалу слева, и довольная улыбка растянулась на их внезапно оживших лицах. Эти люди практически врезались в зеркало, исчезая вместе с эхом их смеха, отражающимся от стен.

А потом были те, кто вошел в третье зеркало. Эти серые лица оставались пустыми. Ни разу их лица не расплылись в улыбке, а глаза не загорелись ужасом. Они просто брели вперед, падая в какую-то невидимую пропасть. Очередь начала быстро двигаться, и я могла только наблюдать в зачарованном молчании.

Карнавальная музыка все повторялась и повторялась, пока Баэль стоял на страже, провожая их всех через зеркала. Их, должно быть, были сотни, и ни один даже не взглянул на меня.

Когда я больше не могла выносить криков, я вышла из комнаты подышать свежим воздухом и бесцельно побрела обратно в зеркальный зал, довольная тем, что позволила Баэлю делать то, что он здесь делал.

Я не совсем испугалась, не так, как должна была. Наконец-то все начало вставать на свои места.

Я выросла на историях о Перекрестке. Историях о папе Легбе. О том, что именно его вызывали, чтобы поговорить с другими духами. Он был хранителем врат, которые вели вас туда, куда вы должны были идти, когда уходили из жизни.

В этом месте повсюду была написана его энергия… но также и нечто большее.

Мне чего-то не хватало. Что-то было не совсем правильно в том, что здесь происходило, и я не могла понять, что именно.

От этого центрального зеркала исходило зловещее ощущение, и у меня по коже побежали мурашки. Даже сейчас, расхаживая по коридорам, я слышала их крики, эхом отдающиеся вокруг меня. Они умоляли не подходить к зеркалу, в ужасе от того, что увидели по ту сторону.

Легба не был злым духом. Он не наказывал и не выносил суждений. На самом деле, по моему опыту, он был одним из самых доброжелательных духов предков.

В фильмах и телешоу его любили изображать жуткой, скрюченной фигурой типа Мрачного Жнеца, который охотился за душами, чтобы забрать их, когда они попадались ему на пути.

Это было отвратительно, на самом деле. На самом деле он был наблюдателем — опекуном и протягивал руку помощи тем, кто его уважал.

Итак, если это действительно был Перекресток, опять же, зачем он привел меня сюда?

Проходя мимо, я изучала зеркала, проводя пальцами по их поверхностям. Все они были цельными, в отличие от трех массивных в другой комнате. Здесь на рамах не было выжженных веве.

Я думала об этих символах, гадая, кто их там поставил. Чья это была подпись? Может быть, Баэля? Нет, не Баэля. Может быть, я ошибалась. Кто на самом деле знал?

Казалось, он знал, что делает, ведя этих людей вперед. Его глаза светились изнутри возбуждением, ни малейшего раскаяния или жалости к душам, которые он посылал.

Повернув за угол, я резко остановилась, чуть не врезавшись лицом в высокое зеркало. Оно было более семи футов высотой и разделено на секции в виде восьмиугольника, который изгибался вокруг меня, как труба.

Повернувшись тем же путем, которым пришла, я намеревалась вернуться по своим следам, но наткнулась на другое такое же зеркало.

Свет мерцал, когда я медленно вращалась по кругу. Я была окружена зеркалами, с каждой стороны от меня оставалось меньше трех футов свободного пространства. Коридор, по которому я вошла, исчез, как будто сами зеркала двигались сами по себе, заманивая меня в ловушку.

Я ударила кулаком по поверхности, зовя Баэля. Встретившись со своими собственными глазами в отражении, я увидела страх, пристально смотрящий на меня, суровый и холодный.

— Вытащи меня отсюда! — Я закричала. — Баэль, выпусти меня!

Мне никто не ответил.

— Лафайетт! — Моя паника была настолько сильной, что я позвала гребаного кота. — С меня хватит, Баэль! Ты победил, ясно? Ты, блядь, победил, просто прекрати уже!

Я даже больше не слышала музыки карнавала, только звук своего слишком быстрого дыхания и удары кулаком по стеклу снова и снова.

Я начала хватать ртом воздух. Огоньки снова замигали, отчего маленький кармашек, в который я была засунута, потемнел на три мучительных секунды.

Когда свет наконец зажегся, над моим плечом нависла фигура. Его светлые волосы были в грязном, сальном беспорядке, а знакомые голубые глаза были налиты кровью и дикие. Бледная кожа, мешки под глазами и красные пятна на щеках придавали ему вид психопата.

Остина трясло от ярости.

Я закричала, бросаясь вперед, чтобы убежать, когда его руки обхватили мою шею сзади, ногти впились в горло.

Его рот был открыт в крике, но из него не вырвалось ни звука, а из глаз начала вытекать густая черная жидкость. Все до единого его зубы были сломаны и зазубрены, несколько из них выпали изо рта. Я услышала, как они со звоном упали на пол.

Мои собственные крики заполнили коридоры, эхом отдаваясь вокруг меня. Я собиралась умереть в этом крошечном кармане. Я собиралась задохнуться, и никто никогда не нашел бы меня.

Слезы текли по моему лицу, когда руки моего жениха сжимались все крепче и крепче.

Свет снова мигнул, все погрузилось во тьму, а затем Остин исчез так же быстро, как и появился. Давление его тела исчезло, и мое горло освободилось от его железной хватки.

Я прислонилась к зеркалу, схватившись руками за горло. Я чувствовала порезы в форме полумесяца там, где впились его ногти, и сбоку по моей шее стекала теплая струйка крови.

Меня сейчас стошнит. Желчь подступила к горлу, обжигая, а слезы потекли быстрее.

Его руки были такими настоящими…

Он был настоящим.

Остин… С этой ненавистью, горящей в его глазах.

Оторвавшись от зеркала, я ударила по нему еще раз, на этот раз в гневе. Ярость захлестнула меня. Я ударила по нему так сильно, что по поверхности паутиной пошли маленькие трещинки.

Было несправедливо, что я должна была так страдать. Я пережила столько чертовых страданий, что их хватило бы не на одну жизнь. Почему это происходило со мной?

Словно наслаждаясь моим безумием, «Дом веселья» снова погрузился во тьму. Я услышала жужжание лампочек, когда они погасли, оставив после себя только мое затрудненное дыхание.

По крайней мере, я больше не могла видеть свое отражение. Они сказали, что зеркала — это врата в другие миры. Они сказали, чтобы я остерегалась той силы, которой они обладают. Я никогда не верила в это больше, чем сейчас.

Тишина позвала меня по имени.

— Мория…

Это было так мягко. Тот же нетерпеливый голос, который звал меня сюда, вернулся, и он эхом отдавался вокруг меня.

— Баэль! — Я снова позвала. — Баэль! Сюда!

Снова и снова, пытаясь заглушить звук своего имени, шепчущего вокруг меня, я звала его. Отчаяние царапало мою кожу, как зуд, который никак не унимался.

— Теодор! — Позвала я, когда Баэль не ответил. Его имя было криком, грубым и сдавленным.

Я не могла бы сказать вам, почему решила позвать его, но в тот момент это было единственное, что я могла придумать.

К моему удивлению и ужасу, он ответил.

Свет снова мигнул, и затем позади меня встал мужчина. Мне удалось подавить крик, застрявший у меня в горле при виде его знакомого лица, костюма и трости с оловянной кошачьей головой.

Его глаза снова стали черными, как в тот момент, когда я впервые увидела его. Они казались мраморными на фоне его темно-коричневой кожи.

Я едва могла разглядеть изображение этого, по общему признанию, красивого, поразительного черепа, скрывающегося где-то под его стоическим выражением лица, но это было видно только при изменившемся освещении. Возвышаясь надо мной по меньшей мере на две головы, Теодор положил руку мне на плечо.