И сжимает мою задницу.

Меня охватывает тревога.

— Эй, мы не трогали друг друга. Что, чёрт возьми, случилось с тем, чтобы ты просто держался в этом чёртовом баре от меня подальше?

— Посмотри теперь на того парня? — ухмыляется он и кивает в сторону Лео, наблюдающего за нами из-за большой чёрной камеры. — Он предложил заплатить, если мы сделаем вечер для вашей компании интересным.

— Серьёзно? — Лео. О Боже. Что за придурок.

Убираю руку Ковбоя со своей задницы и подумываю о том, чтобы влепить ему пощёчину и попросить Лео вставить этот эпизод в свой драгоценный фильм. Ковбой снова сжимает мою задницу. Я уже готова ударить его коленом по яйцам, когда слышу притворно ласковый голос Лекса:

— Эй, приятель, ты не хочешь потерять свою руку, поверь мне.

Совершенно не дружелюбным образом, ковбой внезапно оказывается прижатым спиной к барной стойке с такой силой, что пара бокалов на ней начинает дребезжать.

— Если ты ещё раз прикоснёшься к ней, я выдеру тебе кишки через глотку. — Маккенна ещё сильнее прижимает его спиной к барной стойке.

— Кенна! — Джакс хватает его за руки и пытается остановить.

— Отпусти, блядь, — рычит Кенна, вырывая свои руки.

Я недоверчиво смотрю на Лео. Он организовывает шоу Маккенны. Их драгоценный менеджер готов запустить сюда маньяка-убийцу, если это поможет заработать на его драгоценном фильме. Вау. Я действительно не понимаю, что мне здесь дальше делать. Что я здесь делаю? Магнолия осталась одна с матерью, моя мать что-то подозревает, Маккенна у меня в голове и в моей грёбаной постели. Он ввязывается в драку в баре из-за меня, как будто всё ещё мой… парень. Как и все эти годы. Боже.

Я прохожу через бар, и тут знакомая рука с браслетами и серебряными кольцами хватает меня за локоть.

— Эй, иди сюда, посмотри на меня, — говорит Маккенна и притягивает к себе. Как бы сильно я этого не хотела, но, когда его рука меня обнимает, я дрожу от молниеносно накрывшего меня ощущения тепла и безопасности. Он ведёт меня в какую-то хозяйственную комнату, где мы погружаемся в тишину и покой.

— Итак, — требовательно начинает он. — Я хмурюсь. — Что происходит, детка?

Видя, как он осматривает меня, проверяя всё ли со мной в порядке, я хмурюсь ещё сильнее.

— Ты планировала остаться в баре на всю ночь? — интересуется он.

— Вообще-то, мне было весело, — соглашаюсь я.

— О, да? Это определённо выглядело весело для этого ублюдка. — Он хрустит костяшками пальцев одной руки, затем другой, и в его глазах появляется ярость, которой я никогда раньше не видела. — А куда ты скрылась раньше?

— Я звонила домой.

Он смотрит недоверчиво.

— Ты звонишь домой в баре?

— Мне позвонила мама, — бормочу я.

— И ты не могла заставить её подождать?

— Нет, потому что от этого станет только хуже! Это вызовет у неё подозрения, потому что она не знает, что я здесь.

— Ну конечно, — соглашается он, и его взгляд становится жёстким.

— Прекрати задавать мне вопросы, придурок, нечего мной командовать! — Я протискиваюсь мимо него, но он останавливает меня, и я извиваюсь в его объятиях, скуля: — Отпусти.

— Ты всё так же продолжаешь плясать под её дудку? — спрашивает он. — Так? — требует он ответа.

Не знаю, смогу ли я вынести разочарование в его глазах.

— Неужели ты так сильно жаждешь её любви, что готова пожертвовать своими собственными мечтами и всем, чего хочешь, чтобы доставить ей удовольствие? — продолжает он.

Мне нечего ему ответить.

— Она не единственная, кто хочет и может защитить тебя от чего бы то ни было, Пандора. От чего угодно!

Рядом хлопает дверь, и входит Лайонел. Такое впечатление, что пространство заполняется холодом. Брови Маккенны презрительно приподнимаются.

— Ты зашёл слишком далеко, Лео, — шепчет Маккенна с тихой угрозой.

— Кенна, расслабься. Где твоё чувство юмора?

На скулах Маккенны грозно заходили желваки.

— Оно вернётся, когда мой кулак окажется там, где я очень сильно хочу, — на твоём лице. — Потянувшись ко мне, он просовывает палец в петли моих джинсов и притягивает к себе. — Я отвезу её в отель. И никаких камер.

— Одна. Только одна, — умоляет Лео.

— Да пошёл ты на хрен, Лео.

Маккенна сердито вытаскивает меня из кладовой, и я следую за ним. Один из операторов, спотыкаясь, идёт за нами.

— И ты тоже пошёл на хуй, Ной, — Маккенна отклоняет камеру в сторону. Разговор с матерью напоминает мне о том, почему мы с Маккенной никогда не сможем быть вместе.

Я должна сказать ему прямо сейчас.

Прямо сейчас всё это прекратить.

Но понимание того, что я должна всё закончить, заставляет меня ещё больше этого хотеть.

— Мне совсем не нужно, чтобы ты набил какому-то мудаку синяк под глазом, — фыркаю я, когда он выводит меня на улицу.

— Отлично. Теперь ты решила стать более разговорчивой, — ворчит он.

Мы садимся в лимузин, предоставленный отелем, Маккенна смотрит на меня. Ной забирается следом и устраивается рядом с ним, с камерой и всем прочим. В машине воцаряется тишина. Маккенна в тихой ярости оборачивается к Ною, затем ко мне. Я встречаюсь с ним взглядом, потому что отступать — признак слабости, и мне нельзя допустить, чтобы он знал, что у меня подкашиваются колени.

Его взгляд скользит по моим губам. Я почти чувствую его вкус. Каждый из двухсот поцелуев, которые он подарил мне, когда мы были подростками, и десятки, которые он подарил мне с тех пор, как мы снова были с ним вместе. Он так хорошо целуется. Раньше я давала названия его поцелуям. Сонный поцелуй и улыбающийся поцелуй, соблазнительный поцелуй и смеющийся поцелуй. Прямо сейчас у него такой вид, будто он хочет зацеловать меня до смерти. Он выглядит сосредоточенным, как будто целует меня мысленно.

— Скажи мне кое-что, Пандора, — хрипло приказывает он. Я знаю Маккенну, и на самом деле он хочет сказать: «Отвлеки меня, пока я не сделал чего-нибудь, о чём потом пожалею».

Его руки на бёдрах сжаты в кулаки, и я знаю, что он хочет остановить машину и вышвырнуть отсюда Ноя и его камеру. Он зол, потому что его подставили, и я почему-то думаю, что он зол, потому что они использовали меня, чтобы добраться до него. Он злится, потому что его могут достать, используя меня.

— Ты сильный и опасный образец мужчины со склонностью к неприятностям, — говорю я.

Маккенна не успокоился. Он наклоняется, хватает меня за лицо и затем шепчет:

— Скажи мне что-нибудь, что тебе хочется, Пинк. Скажи это. Не что-нибудь глупое или злое — что-то настоящее. Ты можешь это сделать? Или ты только и можешь, что одеваться в чёрное, чтобы скрыть нежность внутри?

Странно, но у меня от его слов пересыхает в горле.

Кенна хочет раскрыть мои чувства? Чтобы открыть ящик внутри меня и выпустить всё плохое наружу?

Он протягивает руку и заключает моё лицо в ладони. Я изо всех сил пытаюсь унять дрожь, зарождающуюся в основании позвоночника.

— Нежность? Да? Пффф!

— Ну же, — давит он, наклоняясь вперёд и упираясь локтями в колени, его лицо так же убедительно, как и его музыка.

Я не могу ответить. Даже рот не могу открыть, обдумывая ответ, поэтому перехожу к первой теме, которая приходит мне на ум.

— Я злюсь, что ты оттащил того парня, когда я была готова дать ему коленом между ног.

— Серьёзно? Ты бы пнула его по яйцам? — спрашивает он с явным удовольствием.

— Думаешь, что я не смогла бы врезать ему по яйцам? Что я могу приложиться только к твоим?

— Ты не только прикладываешься к моим… ты ещё их и лижешь.

— Я… нет! О боже, Ной, сотри это!

Ной ухмыляется за камерой и качает головой.

Теперь смеёмся и мы.

— Маккенна!

— Видишь, Ной, как она произносит моё имя? У неё виноватый голос, не так ли?

— Маккенна, заткнись к чёртовой матери! — Я протягиваю руку, чтобы закрыть ему рот, но он лижет ладонь и нежно и игриво прикусывает мой палец. Затем тянется ко мне и крепко целует. Со стоном позволяю себе этот поцелуй. Одна секунда… две… три… затем выгибаюсь и отталкиваю его. — Маккенна!