26 октября. Снова, снова я мучился из-за нее. Переживал. Я должен был поступить верно, но я не мог смириться с ее уходом. Не мог отпустить. Как не мог и оставить возле себя. Я лишу ее жизни, уничтожу. Кто я? Она все знает, но почему-то не спасается бегством. Пусть спрячется от меня! Она обязана меня бояться! Но она была поблизости, и получилось так, что я срывал на ней свое волнение. Я решил ей рассказать о себе, чтобы она сама сделала выбор. Хотела бы остаться или... Она узнала об Изабелле...
(Без даты) Боже, я пропал! Я опять поцеловал ее... Нет, беда не в этом. Пусть я был готов... Я пропал. У нее шрамы на спине и шее. От зубов. Ее кусали. Множество белых точек, спрятанные под одеждой. Она скрывала их от меня либо сама не знала. Кто с ней совершил такое?.. Только он... Он давно пытался. Я знаю, это он.
Ноябрь. Я выложился Истомине, но она не поверила. Мирослав для нее был воплощением серафима. Более того, по ее мнению, кроме самой Истомины ему никто не нужен был. Я не стал спорить, но попросил помощи. Она дала обещание. Все-таки новость ее взволновала. Одна мысль, что ее Мирослав бегает за другой, была для нее убийственной. Она сделает все, чтобы он остался свободным. Пусть делает. Для меня главное спасти Грету, сохранить ей жизнь и не дать умереть...
Я закрыла дневник и передала Вальтеру.
— Многое прояснилось.
— Я не зря дал почитать свою книгу?
— Не зря. Я все больше узнаю о тебе и понимаю, что это только верхушка айсберга. Сколько переживаний ты таишь в себе и никому о них не говоришь. В дневнике короткие записи, в них нет правды о тебе. Ты пишешь о себе, словно человек. Я скажу тебе, но по секрету: Мрак думает, что он умеет чувствовать в отличие от тебя. Почему он так говорит?
— Потому что... это долгая история.
— Ты не хочешь мне рассказывать?
— Я не готов. Мне трудно рассуждать на больную тему. Забудь об этом.
— И когда же придет время и мне можно будет узнать?
— Я надеюсь, ты будешь жить очень долго. Так долго, сколько сможешь позволить себе. У нас будет много времени, и я тебе расскажу обо всем, что ты пожелаешь.
— Ты намекаешь на...
— Я говорю прямо...
Нас потревожили. Дверь медленно открылась, и в щель просунулось лицо Елисея.
— Истомина велит к себе. Немедля.
Тельман корчился на полу, держась за живот. Вены на теле страшно набухли. Неведомая болезнь мучила вампира. Я подбежала к нему. Его лицо было красным и мокрым. Он чувствовал боль, разрывающую его на части. Тельман схватил меня за руку и слабо сжал. Прежних сил у него не было.
Истомина не курила. Она сидела по своему обыкновению в кресле и наблюдала за ним. Трубка недовольно ерзала в ее сухих руках. Из чаши трубки выпадал обожженный табак прямо на юбку, но Истомина, кажется, не замечала. Возле нее стоял Мрак. Также как и бабушка, он следил за Тельманом.
— Здесь пахнет невыносимо. Я выйду, — произнес Вальтер.
— Чем пахнет? — спросила я, но он не услышал.
— Табаком, Грета, — ответила Истомина.
Бабушка указала на Мрака. Тот морщился, пряча нос под ладонью.
— Я курила, когда Тельман неожиданно стал задыхаться. Схватился за горло, упал и лежит с вечера.
— Убейте уже меня. Хватит мучить, — прошептал Тельман.
— Ему становится только хуже. Поднялась температура, из носа хлыщет кровь. Орет как дикая свинья. Тельман, ты давно умер, как мы можем тебя убить?
Он заскулил, услышав ее отказ. Мокрой тряпкой я оттирала ему лоб. Всегда гладко уложенные волосы разлохматились, стали влажными от пота и прилипали к коже. Мягкие теплые пальцы цеплялись за одежду. Он хотел раздеть себя, ему было слишком жарко. Но руки не слушались. Вода нисколько не остужала его.
Я прижалась к его груди. Тельман беспрерывно вздыхал, его дыхание сбивалось, но он уже не мог обходиться без воздуха. Что-то глухо стучало у него внутри. Слабое и еле живое сердце разрабатывало былой ритм. Забывая о работе, оно замирало, и в тот момент Тельман испытывал мучительную боль. Он начинал торопливо дышать. Сердце заводилось и работало несколько секунд без остановки.
Слушая ожившее сердце Тельмана, я смотрела на Мрака. Он должен быть слышать, но почему-то молчал. Не говорила об этом и Истомина. Возможно, она не догадывалась, что происходило с Тельманом. Наконец-то Мрак взглянул на меня. Долго мы смотрели друг другу в глаза, и я поняла, что он знает.
Я взяла Тельмана за руку и просила потерпеть. Скоро его мучения кончатся.
— Тельман становится человеком.
— Что? — бабушке показалось, что она ослышалась.
— Тельман — человек. И если вы спросите меня, откуда я знаю, то я не знаю, — набросилась я первая, боясь обвинений.
— Кто-то еще будет сомневаться, что ей не нужно восстанавливать память? — спросил Мрак. Что-то победное прозвучало в его голосе. Истомина не возразила ему, значит, поддерживала его мысль.
Злорадная улыбка не сходила с его лица, пока я смотрела на него. У меня внутри назревала гневная буря, готовая взорваться, лишь бы стереть его ухмылку с лица.
— Что за табак ты принесла мне, Грета?
— Он был у меня в рюкзаке с собой.
— Ничего не понимаю.
— Что непонятного? «В Немой Долине есть ведьма. Ты ее сразу узнаешь. В руках она держит трубку. Курит постоянно и много. На правом плече сидит сова. Никто не подумает на тебя. Но когда догадаются, ты будешь далеко». Почти дословно. Может, они добавили что-то еще, но я не помню.
— Далеко? Как далеко? — спросил он и двинулся вперед. Но остановился. Он перестал улыбаться. Своей победе Мрак был рад недолго.
— Я не знаю, — ответ на его вопрос я дала Истомине.
Тельман тяжело дышал. Он задыхался и ничего не видел перед собой.
Мы наблюдали за Тельманом, за его превращением. Боль долго не отпускала и продолжала мучить. Он начинал чувствовать свое теплое тело. Руки больше не дрожали. Просить о смерти он почти перестал. Вальтер и Истомина проводили с ним целые дни. Бабушка отпаивала его водой и пыталась накормить, но он кричал и плевался. Вальтер оставался с ним, пока отдыхала Истомина. Из интереса он напоил Тельмана кровью, а потом с испугом наблюдал, как больного рвало на белую постель.
Мрак тоже был у Истомины. Он не сводил глаз с Тельмана, наблюдая за ним из зала. Мрак был поражен. Мертвец наполнялся жизнью. После стольких лет смерти заработало сердце. Очистилась кровь от яда и тело заново начало жить. Мрак слышал стук ожившего сердца и запах Тельмана. Но не смел подойти к нему. Своими переживаниями он делился с бабушкой, а она рассказывала нам.
— Он тоже хочет попробовать? — спросил у нее Вальтер.
Истомина выдохнула дым в него. Вальтер закашлялся и отошел.
— На вас не действует.
Я тоже приходила к Истомине, но была недолго. Мне было тяжело выдерживать на себе взгляд Мрака. Он ни слова не говорил. Просто смотрел долго и гнетуще. Я старалась избегать его, но выходило наоборот. Мы постоянно сталкивались и не могли разминуться.
Однажды он подошел ближе, когда я сидела у кровати Тельмана. Это был первый раз, когда Мрак оказался рядом с ним. Вампир дотронулся до руки Тельмана.
— Как у человека, — тихо сказал он.
Тельман пошевелился и отвернулся от нас к стене. Теперь он мог видеть добрые человеческие сны. За день он уставал от боли, но ночь ему дарила облегчение на время. Утром опять начнется все заново.
— У меня есть некоторые догадки.
Я не ответила ему, но все же мне было интересно услышать его.
— Не была ли ты одной из нас?
Он говорил шепотом, но мне казалось, его голос нарушал тишину. Громкий и требовательный. Он притворялся мягким, чтобы затем стать обвинительным.
Мрак был слишком близко. При свечах его глаза стали совершенно черными и бархатными. Они гипнотизировали меня, и я не могла отвести взгляда. Зачем я подпустила его к себе? В один миг забылись все обиды. Разве важно, что было до этого момента? Он снял с меня обвинения, и я стала свободной. Рука сама потянулась к нему, коснулась холодной кожи и замерла, отдавая тепло. Он закрыл глаза.
