Над ухом заревел паровой гудок. Мощно заревел, пронзительно, точно мамонт, которому пещерный человек в бочину воткнул копье. Я мамонтов, конечно, не слышал никогда, но предполагал, что звучать они должны были примерно так. Но что для одного боль, для другого — счастье. В данном случае счастье привалило мне. Кончился рабочий день.

Я в последний раз оглядел деталь — пары последних штрихов в обработке не хватало. Ну да пускай, эти штрихи могут и до завтра подождать, ничего с ними не сделается.

Аккуратно вернув молоток на место, я стянул с рук плотные брезентовые перчатки и положил их на стол. Туда же убрал и защитную маску. Незаменимая штука, чтоб искры и кусочки металла в глаза не попадали — предприятие у нас важное, режимное, и вылететь отсюда за нарушение техники безопасности можно в два счета. Формально. На деле увольняют редко — попробуй качественные кадры подбери.

Во рту стояла вязкая густота. Вроде бы и обед недавно прошел, но от стакана чая с двумя кусками сахара уже не осталось и следа. В голове возникла чудесная картинка — вот я сейчас приму душ, оденусь во все чистое, выйду на улицу, где автоматы стоят, и куплю огромный стакан газировки со вкусом крем-брюле. Или нет. Два стакана.

Но перед этим надо было дождаться Сашку, моего приятеля. Он из ученых, работает там же, где и я… в некотором роде. Завод-то наш, имени товарища Королева, с одноименным НИИ соседствует, так что мы формально коллеги. А на самом деле я в цеху корячусь, а Сашка сидит там у себя в лабе на девятнадцатом этаже да всякие сумрачные штучки выдумывает. Подробностей я даже не знаю — секция у них закрытая, без пропуска хрен войдешь. Хорошо хоть в зале ожидания разрешают посидеть.

Мы договорились с Сашкой после работы пойти в кегельбан поиграть, как-никак, а уже пятница. Шататься по всяким рюмочным и чебуречным нам давно неинтересно, а вот шары погонять — это дело. Дружбу укрепляет на ура, хотя наша и так крепка как кремлевская стена. Пусть мы и очень разные — Сашка больше по книжкам и формулам, а я парень простой.

Зовут меня, к слову, Витя. Младший специалист широкого профиля. И, надо сказать, профиль у меня действительно широкий. Гайки кручу, детальки гну, никакой тяжкой работы не чураюсь. К вечеру устаю так, что забываю, кто я есть. Но платят исправно, на жизнь хватает.

Я закрыл шкафчик, провернул цифровой замок и, перекинув полотенце через плечо, потопал в душ. Не понимаю, почему, но при нашем прогрессе и торжестве высоких технологий все плевать хотели на личное пространство. Вернее, пространства-то было как раз завались — ни тебе дверей, ни кабинок, одни только перегородки, плиткой облицованные. Черт знает, может, это было призвано сплотить коллектив и наладить связи, но мне как человеку, который всем сердцем и другими частями тела любит женщин, не очень уютно.

Обмыв с себя наслоения трудовой грязи, я обтерся полотенцем, вскочил во все свеженькое и пошел к лифту. По пути отдал тете Зине ключи от цифрового замка — очень важная штука, если заблокируется, то вовек не войдешь.

— До свидания, тёть Зин! — сказал ей я.

— Всего хорошего, Витюша, — отозвалась старушка.

От этого обращения по спине аж мурашки пупырышные побежали. Каждый раз, когда меня называют Витюша, во мне просыпается зверь. Тот самый мамонт, наверное.

Динь!

Загорелась желтая лампочка, и створки лифта распахнулись, впуская меня в блестящую коробку из металла и пластика. Лифты у нас понтовые (уж покруче душевых, хехе). Освещение голосом регулируется, зеркала со всех сторон для пущего самолюбования, движения плавные… а вот в кнопках лампочки до сих пор допотопные. Почему? Загадка, на которую ответа никто не знает.

Динь!

Пока размышлял над этой загадкой, доехал до нужного этажа. Над дверями лифта сияла цифра «девятнадцать». Я сходу направился к пропускной. Там уже поджидал дядя Петя; его хмурая морда с рыжими усами косилась на меня из-за пуленепробиваемой перегородки. Иногда мне казалось, что дядю Петю искусственно вырастили где-то в недрах завода, а потом наделили способностью к телепортации. Потому что он, как обезьянки из старого мультика, терялся повсюду и находился везде. У нас в цеху все считали, что с этим всевидящим оком лучше дружить. Я поднял руку в знак приветствия:

— Драсьте, дядь Петь.

— Привет, Витек, — дядя Петя сложил газету пополам и положил на столешницу. – Говори, чего пришел.

— Дык я это, к Сашке.

— К какому из Сашек-то? — поинтересовался он, — у нас их тут пять человек на этаже, Витек, имечко-то нынче популярное. Конкретнее говори.

Он прекрасно понимал, к какому, просто склочный характер не давал отступить от протокола.

— К Нечипоренко Александру Витальевичу, научному сотруднику НИИ Королева, девятнадцатый этаж, секция тридцать четвертая.

— Вот так бы сразу и сказал, — проворчал дядя Петя, — вот молодежь! Точности вас не учат уже, на кого страну-то оставляем!

“Да уж ты-то оставишь!” — хотел сказать я, но сдержался.

— Именно к этому, дядь Петь.

— Ну, ладно, ступай в зал ожидания, а я пока Нечипоренко извещу, — сказал он и нажал на клавишу под столом.

Магнитный замок разблокировался и пропустил меня внутрь. Дядя Петя с кряхтением разогнулся. На мази от радикулита экономит, что ли, старый черт?

— Спасибо.

— Ага, — буркнул он и начал стучать по клавиатуре телефона.

Сашка появился через десять минут, я даже толком новостную ленту просмотреть не успел. Так, зацепил краем глаза большую аналитическую статью на тему того, как очередной неурожай картофеля в Ирландии повлияет на рынок в пищевой индустрии. Спойлер: братьям-белорусам придется поднапрячься.

Да и мне тоже не помешает в скором времени. Сашка хорош в кегельбане, здорово страйки выбивает. А по нему так сразу и не скажешь!

— Привет! — сказал он и стянул толстые очки с носа. Подслеповато моргнул и протянул мне руку.

— Привет. — Я ответил на рукопожатие.

— Я еще не закончил, но уже близко, на пути, так сказать.

— Ты давай, со своего своего светлого пути сверни ненадолго. На скользкую дорожку, что в кегельбан идет.

Сашка устало покачал головой.

— Тут вот какая закавыка, Витек. Мы сейчас над одной штуковиной важной корпим. Это поручение партии, сам понимаешь, обосраться никак нельзя.

Он выразительно изобразил пальцами знак решетки. Я кивнул. Еще б тут не понять — если допустишь ошибку и казенные средства, в тебя вложенные, ухнут в никуда, можешь потом и сам ухнуть, да так что и не найдут уже.

Значит, кегельбан сегодня откладывается.

Сашка похлопал меня по плечу.

— Ничё, — сказал он, — пойдем я тебе хоть экскурсию проведу. Чтоб ты не думал, что я сливаюсь и все такое.

— Да я и так не думаю, — попытался отмазаться я, но Сашка уже меня потащил за собой. Он явно хотел просто похвастаться последними научными достижениями. Что ни говори, а приятно, когда человек горит работой, а не сгорает на работе. Вот лишь бы только мне не влетело за то, что я выше поднялся, чем мне положено.

— Ну что, сушишь уже сухари? — спросил я, пока мы шли по коридору.

— Нет, — ответил Сашка, — успеется еще!

Та беззаботность, с которой он об этом говорил, даже поражала. В том, что касается науки, Саня был очень крут, я не знаю никого такого же башковитого. Но в остальном это был блаженный человек. Настоящий рассеянный с улицы Бассейной, черт возьми. То, что оклад два года не повышали, его не волновало, бессменная гречка с котлетой на обед — тоже. Лишь бы дали возможность служить науке, а остальное — побоку. Нормы безопасности в том числе. Я-то помнил, что мне сюда хода нет, а вот Сашку такая чепуха не волновала.

Этот рассеянный водил меня по лаборатории, наверное, добрых двадцать минут, после которых я окончательно убедился в том, что кегельбана нам как своих ушей не видать.