Колхозник поведал Ларисе, что крест установили рядом с дорогой весной, когда сошёл снег. Поставил его один из деревенских жителей: на том самом месте, где в новогоднюю ночь насмерть замёрзла пятилетняя девочка, дочь его друга. У Шировой дрожал голос, когда она пересказывала историю, которую услышала от колхозника: как маленькая девочки отправилась на поиски своего отца, как её обнаружили на следующий день уже мёртвой, и как через сутки после её похорон папаша погибшей девочки утонул в деревенском ставке (провалился под лёд).

Я размышлял о приснившейся мне прогулке, когда вместе с братом шёл по пропахшим табачным дымом коридорам общежития, и когда спускался по ступеням. Прокручивал в голове кадры сегодняшнего сна. Вспомнил, что в прошлой жизни испытывал к Шировой очень неоднозначные чувства: особенно после её предательства… которое пока не случилось, а возможно и не случится вовсе — теперь.

Мы спустились на первый этаж.

Из своей коморки выглянула баба Люба, поправила тёплый серый платок на плечах.

— Чернов… Черновы! — сказал она.

Вахтёрша показала мне кулак. Я улыбнулся ей, пожал плечами. Проходя мимо стола, загораживавшего половину прохода к входной двери, я положил на него кулёк с карамельками.

— Это вам, Любовь Фёдоровна! — крикнул я. — Прекрасно выглядите!

Услышал, как Баба Люба хмыкнула. Не обернулся, толкнул дверь. Шагнул на улицу и едва ли ни нос к носу столкнулся с Котовой.

— Привет, — сказала Лена.

Она взмахнула ресницами и спросила:

— Как вы? Как всё прошло вчера?

Лена смотрела мне в глаза — настороженно.

Я почувствовал в пропахшем прелой листвой воздухе аромат рижской «Иоланты»: свежий, ещё не раскрывшийся.

Кирилл задел меня плечом, буркнул Котовой приветствие. Лена ответила ему, улыбнулась. Я отметил, что небо уже посветлело. Заметил свет и в парочке окон общежития. Птичьи голоса не услышал. Различил рычание и дребезжание автомобилей, проносившихся по прятавшемуся за домами проспекту. Выдохнул едва заметные клубы пара.

Сообщил Лене, что «всё нормально». Заверил её, что Олег жив и здоров. Сообщил, что мы отвезли её брата ночью на такси к медучилищу. А потом поинтересовался: когда мы в сентябре ездили в колхоз, стоял ли на обочине дороги в направлении деревни деревянный крест? Ни Кирилл, ни Лена о том придорожном кресте не вспомнили.

«Значит, не ошибся, — подумал я. — В этом году его там ещё не было».

После пробежки и занятий на спортплощадке мы вернулись в общежитие. Котова ушла в свой корпус. А мы с Кириллом посетили душевую. Под струями горячей воды я расслабился. С трудом доплёлся до своей комнаты, завалился на кровать.

Спал до обеда.

Разбудила меня Котова.

Ни сопевший в стену Кирилл, ни храпевший под окном Артурчик не среагировали на её решительный стук. Лена ввалилась в нашу комнату без разрешения: весёлая, энергичная. Удивилась, когда увидела нас лежащими на кроватях.

Она поинтересовалась, идём ли мы обедать.

Кирилл и Артур от похода в столовую отказались.

В столовой я всё же поддался на уговоры Котовой: решился на поход в кинотеатр.

Перед походом в кино я вернулся в свою комнату (решил, что в тельняшке хорошо смотрюсь в студенческой столовой, но не в кинотеатре).

Вдохнул пропитанный алкогольным перегаром воздух. Обнаружил, что Кирилл и Артур проснулись: сидели за столом, пили пустой чай. При моём появлении они замолчали, резко повернули в мою сторону головы. Я отметил: парни выглядели взволнованными, даже слегка испуганными, словно только что узнали о положительных результатах тестов на беременность своих подружек.

Я не удержался — пошутил по поводу их кислых физиономий. Удивился: Артурчик пропустил мои слова мимо ушей — не бросил мне ответную колкость, как это случалось почти всегда. Я прошёл мимо стола, приоткрыл форточку — в комнату ворвались аромат прелой листвы и запах выхлопных газов. Артурчик поставил чашку на стол, нервно потёр усы.

— Серёга, ты помнишь того мужика, с которым я вчера выходил из ресторана? — спросил он.

Я прогулялся от окна до шкафа, снял на ходу тельняшку и бросил её на кровать.

Прохоров пристально следил за мной, будто от моих действий зависела его судьба.

Кирилл молчал, грел пальцы о чашку, покусывал губы.

— Помню, — сказал я. — Это Наиль Русланович Рамазанов, директор Колхозного рынка.

Кир и Артурчик переглянулись. Я достал из шкафа рубашку. Мой младший брат звякнул о чашку чайной ложкой.

— А ты его шрам видел? — спросил Кирилл. — Вот здесь.

Кир провёл пальцем по своей щеке.

— И нос! — сказал Артурчик. — Большой! Как и говорила Светка Миккоева.

Я надел рубашку, одну за другой застегнул пуговицы.

Кир и Артур следили за моими руками, словно ждали: я вот-вот извлеку из рукава кролика.

От порыва ветра задрожали оконные стёкла.

— Видел, — сказал я. — И шрам, и нос, и уши. Что с того?

Артурчик приподнял брови, Кирилл покачал головой.

— Серёга, ты что, не понял? — спросил Прохоров. — Шрам! Нос! И ещё у него был с собой кастет!..

Голос Артурчика дал петуха.

— … Как и у того мужика, что отлупил Кольку Барсова!

— Серый, как думаешь, это был тот самый мужик, что избил Барсика? — спросил Кирилл.

Я пожал плечами, сказал:

— Может, тот самый. А может и другой. Какая разница?

Застегнул пуговицы на манжетах рубашки.

Артурчик встрепенулся.

— Какая разница⁈ — переспросил он. — Я вчера!..

Прохоров замолчал, словно ему не хватило воздуха, чтобы продолжить фразу. Мне почудилось, что у него потемнели мочки ушей. Артурчик вытер о майку на животе вспотевшие ладони.

— … Я вчера его жену за жопу потрогал, — договорил Артур. — Когда танцевал с ней.

Кирилл покачал головой.

Я заправил рубашку в брюки.

— И… что теперь будет? — спросил Артурчик.

Он не сводил с меня глаз. Я прекрасно помнил этот его взгляд. Так Прохоров смотрел на меня и в прошлой жизни, когда ожидал, что я вытащу его из очередной передряги.

— Ничего не будет, — сказал я. — Всё уже было.

Артур приосанился.

— Как это? — спросил он.

Я развёл руками. Посмотрел на блестящие глазки Артурчика.

— За жопу жены он тебе уже отомстил, — сказал я. — А по печени Рамазанов получил от меня — не от тебя. Так что если он и отомстит, то не тебе, а мне.

Усмехнулся.

— Успокойся, Артурчик, — сказал я. — И живи спокойно.

Мой младший брат нахмурился.

— Серый, а если он тебя… на тебя нападёт? — спросил Кир. — Как на Барсика.

Я посмотрела своё отражение в зеркале. Увидел там и настороженный взгляд Кирилла.

— Как нападёт, так и отпадёт, — сказал я. — Желание связываться со мной у него отпадёт. Я ведь не Барсик.

Обернулся.

— Не сомневайтесь, парни: глаза на затылке у меня есть. Так что не переживайте за меня. Расслабьтесь.

Подумал: «Сколько их было в моей жизни таких… обиженных».

Прохоров отодвинул от себя чашку, помотал головой.

— Нет уж, — сказал он. — У меня глаза только одни. На лице. Я не хочу постоянно оглядываться!

Он встал, пригладил ладонью волосы на макушке.

— К папе поеду, — сообщил Артурчик. — Расскажу ему всё. Послушаю, что он посоветует.

— Правильно, — сказал Кирилл.

Он поставил чашку на столешницу.

— Передай Илье Владимировичу от меня пламенный привет, — сказал я.

Сунул ноги в ботинки.

Мы с Котовой пошли не на вечерний сеанс в ближайший к нашему общежитию кинотеатр «Октябрьский». Хотя и прогулялись к нему — убедились, что билеты на фильм «Земля Санникова» уже распроданы (в прошлой жизни билеты на этот фильм Артурчику подогнал дядя Саша Лемешев). Мы поехали на трамвае к городскому рынку, в кинотеатр «Художественный» — успели на показ рязановской комедии «Старики-разбойники». Я с удовольствием снова следил за игрой любимых актёров (ловил себя на мысли, что и Евгений Евстигнеев, и Юрий Никулин, и Андрей Миронов ещё живы — я мог бы увидеть их сейчас вживую).