Возможно, что к старшему сыну, Михаилу Кузьмичу, который был записан в витебское дворянство в VI часть родословной книги (1823), перешли земли витебские. На эту мысль наводят следующие строки из письма сестры путешественника: «Мамаша скучает одна в деревне. Из нас никого у нее нет. Нынешнее лето даже Иван Демьянович[50] уехал в Витебск получать наше наследство [выделено нами. – Авт.]»[51].
Кузьма Фомич, очевидно, был на венчании старшего сына и успел увидеть внуков, Николая и Владимира, родившихся в усадьбе Кимборово.
О Михаиле Кузьмиче – сыне Кузьмы Фомича и отце путешественника – наш следующий очерк.
Михаил Кузьмич Пржевальский – отец Н. М. Пржевальского
Н. Ф. Дубровин нарисовал малосимпатичный портрет этого человека. И выглядело вполне естественным, что Алексею Степановичу Каретникову Михаил Кузьмич не понравился, так как был некрасивым, больным и в низких чинах. Каретников «отказал ему от дома». «Родители долгое время не соглашались выдать дочь за отставного пехотного офицера, считая такой брак мезальянсом, по сравнению с замужеством старших дочерей. Первое время Михаил Кузьмич очень не нравился семейству [Каретниковых]. Он был нехорош собой, говорит лицо, его знавшее [выделено нами. – Авт.], высокого роста, худой и бледный, глаза мутные с поволокою, а на голове шапочка, прикрывающая колтун. Каретниковы смотрели на него как на человека, не подходящего быть мужем Елены Алексеевны, и Алексей Степанович, обыкновенно никогда не высказывавший своего мнения о соседях, дал почувствовать Михаилу Кузьмичу, что ему не нравятся частые его посещения их семейства».
Кто это, «лицо его знавшее», которое дало «негативную информацию» в 1889 г.?
По словам Дубровина, это был смоленский помещик Севрюков, сосед Каретниковых по Кимборову. Скорее всего, имелся в виду капитан Петр Константинович Севериков из сельца Белое, который в 1844 г. был крестным отцом (восприемником) сына Михаила Кузьмича, Евгения Пржевальского. За давностью лет Севериков мог что-то забыть или перепутать, но очевидно, что Михаил Пржевальский в период ухаживания за Еленой Каретниковой не выглядел богатырем, так как вышел в отставку по причине плохого здоровья, да и богатыми имениями он не владел.
Перед увольнением со службы Михаил восемь месяцев пролежал в Динабургском военном госпитале и, как следовало из медицинского свидетельства, выданного старшим доктором госпиталя, «неоднократно подвергался кровохарканью, потемнению зрения, обморокам, сильным болям в груди»[52]. Скорее всего, здоровье он подорвал, когда ловил литовских мятежников: «Был в походе одну кампанию 1831 года с батальоном в Тельшевском и Шавельском уездах Виленской губернии, по случаю возникших там возмущений, для охраны границ Курляндии и находился в разных рекогносцировках для открытия и поимки литовских мятежников»[53].
Военные столкновения с мятежниками в основном происходили вблизи лесов и болот, в которых повстанцы легко скрывались. Именно в такой, по сути дела, партизанской войне на территории Литвы участвовал поручик (с 1829) Эстляндского полка Михаил Пржевальский. Он, как написано в послужном списке, «слабым в отправлении обязанностей службы замечен не был, беспорядков и неисправностей между подчиненными не допустил».
За период Польской кампании поручик Михаил Пржевальский «ранен не был, в плену не находился, чином, орденом и знаком отличия награжден не был». Отсутствие наград говорило о том, что Михаил в «действительных сражениях в пределах Царства Польского» не участвовал: бόльшую часть Польской кампании он провел в госпитале.
У Михаила было воспаление легких и болезнь глаз, и его восемь месяцев лечили в клинике при медицинском факультете Виленского университета. Пока он лечился, произошло сражение близ Вильно, на Понарских высотах (7 июня), в котором литовские повстанцы были полностью разбиты, и военные события переместились в Польшу, где 29 мая скоропостижно скончался от холеры генерал-фельдмаршал граф И. И. Дибич-Забалканский. В командование русской армией вступил новый главнокомандующий, генерал-фельдмаршал граф И. Ф. Паскевич-Эриванский.
Затем поручик Пржевальский, прослужив еще два года в Эстлянском полку, был переведен в сводный резервный батальон Невского морского полка (6 января 1834 г.). Полк только назывался морским, но по-прежнему был пехотным и входил в состав 1-й пехотной дивизии[54]. В отставку 10 мая 1837 г. Михаил Пржевальский вышел в чине штабс-капитана, по болезни[55], и «по отставке жительство будет иметь в городе Смоленске, где желает получить указ об отставке и пенсион». С «указом об отставке Михаила Казьмина сына Пржевальского, выданным от князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского 20 декабря 1837 г. за № 7265», и с аттестатом (послужным списком) можно познакомиться в архивных делах, касающихся дворянства Пржевальских, в книге Н. Ф. Дубровина и в Морском архиве[56].
Заметим, что аттестат, хранившийся в Морском архиве, отличался от других последними датами службы М. К. Пржевальского. В нем говорилось, что Михаил Кузьмич находился в Невском морском полку с 1834 г., а не с 1829 г., и в отставку вышел 10 мая 1837 г., а не 1835 г. Эти данные с учетом времени реформирования армейской пехоты (1833) и годом указа об отставке (1837) кажутся нам наиболее достоверными.
Армейская жизнь Михаила Пржевальского началась в 14 лет. Он вступил в военную службу юнкером 4-го Карабинерского полка 1 мая 1817 г., произведен портупей-юнкером 18 августа 1817 г., уволен 3 января 1820 г. Вновь поступил на службу с переименованием в портупей-поручики (4 января 1821 г.) сначала Бородинского, затем Белевского пехотных полков (1821–1824). Прапорщик (3 октября 1824 г.), подпоручик (6 января 1827 г.), поручик (25 марта 1829 г.) Эстляндского полка, с которым Михаил участвовал в Польской кампании 1830–1831 гг. В 1837 г. отставной штабс-капитан М. К. Пржевальский получил пенсион ⅔ оклада и поселился у отца, Кузьмы Фомича, который в то время был управляющим имением Митюли[57] помещика Палибина в Ельнинском уезде Смоленской губернии (Дубровин, 1890, с. 4).
Расстояние между деревнями Кимборово и Митюли (следовательно, и усадьбами Каретникова и Палибина) было неблизким, но это не пугало 34-летнего Пржевальского, и несмотря на «отказ от дома», веря в предсказание жены Северикова, что «Алексей Степанович передумает и переменится», продолжал настойчиво посещать Каретниковых. «Предсказание сбылось, и в 1838 году брак состоялся» (Дубровин, 1890, с. 7).
Как и чем, кроме настойчивости, смог Михаил убедить Алексея Степановича в серьезности своих намерений и получить согласие на брак с его любимой младшей дочерью? Почему «умная и миловидная» Елена, дочь богатого помещика, бывшего дворового человека, получившего дворянское достоинство, полюбила некрасивого, больного и бедного столбового дворянина? Наверное, было в Михаиле Пржевальском что-то привлекательное: ум, характер, страсть, а не только «мутные глаза и колтун на голове». Других воспоминаний о нем, кроме сведений, сообщенных Н. Ф. Дубровину Севериковым, мы не знаем. Сыновья Михаила Кузьмича отца не помнили, «но чтили его память как человека, пользовавшегося уважением и характера решительного» (Дубровин, 1890, с. 9).
Николай Михайлович говорил, что отец «был человек практический». Может быть, он имел в виду, что Михаил Кузьмич успешно организовал строительство нового усадебного дома и отлично хозяйствовал в своих помещичьих владениях недолгие три года (1843–1846).
