Она сказала мне, что Сара была спрятанной драгоценностью — то, что я уже знал.

Помахивая одной рукой, а другой поигрывая своими фиолетовыми волосами, Луна в конце концов вернулась в свою палату, и я понял, что она немного похожа на саму Сару. Когда она вышла из палаты, свет померк.

Сара готовилась к выписке Луны всю неделю, проводя свое свободное время в комнате Луны. Вчера вечером она задержалась допоздна, чтобы съесть прощальный торт с Луной и ее семьей. Но ничто из этого не облегчило сегодняшний день для ее нежного сердца.

Первая неделя, которую я провел здесь, была сплошным пятном боли и черными, пустыми промежутками. Когда я проснулся, агония была всем, о чем я мог думать. Даже наркотики не могли сдержать ее. Единственное, что я еще чувствовал — это вину. Сколько раз на той неделе я жалел, что взрыв не унес меня с собой? Сколько раз я проклинал себя за то, что был слабоумным полицейским, который заслужил эту изуродованную и расплавленную кожу?

Сколько раз я думал о том, чтобы самому покончить с болью?

Бесчисленное.

Но потом она вошла в мою палату. Мой свет.

Ее прикосновение успокаивало ожоги лучше, чем любой крем или мазь на земле. Ее голос был сном, прогоняющим страх и отчаяние. Когда Сара была в комнате, боль была терпимой. Еще одна мысль. Было легче не обращать на это внимания, когда я изучал ее фарфоровую кожу или веснушки, усыпавшие ее нос. Пока я пытался решить, был ли ее конский хвост светлым или рыжим.

Сара. Даже ее имя приносило мне утешение.

Был ли в ее жизни мужчина? Будет ли она плакать, когда я выпишусь из больницы? Смогу ли я вообще оставить ее здесь?

— Хочешь присесть? — спросил я.

— Окей. — Она кивнула, но вместо того, чтобы сесть на свое обычное место в кресле, присела на край кровати. Это было автоматическое, бездумное движение, но, когда она поняла, где только что сделала, ее глаза расширились, и она мгновенно вскочила. — О, прости.

— Нет. — Я вытянул руку, прижимая ее к жесткому матрасу, прежде чем она успела уйти. Это движение заставило меня вздрогнуть, ожоги запульсировали. — Ах, черт, — прошипел я. — Пожалуйста. Садись сюда.

Она опустилась обратно, стараясь сидеть не слишком близко.

Мой взгляд опустился на наши руки, ее все еще была зажата в моих. Она много раз прикасалась ко мне, будучи моей медсестрой, но сейчас все было по-другому. Это прикосновение было заряжено электричеством, которое, как мы оба притворялись, не потрескивало между нами, когда мы были в одной комнате.

Ее кожа была мягкой, прохладнее, чем моя собственная. Она была безупречной и гладкой там, где моя была грубой и изломанной. Ожог на тыльной стороне моих костяшек был ярко-розовым. Ее рука была цвета свежего ванильного мороженого.

Черт, пахло от нее тоже хорошо. Как летний ветерок на пшеничном поле. Как солнечный свет и свежевыжатый апельсиновый сок, смешанные в одном флаконе. Я вдохнул его, чтобы потом не забыть, когда у нее закончится смена. Два ее выходных дня на прошлой неделе, были ужасными.

— Твоя рука выглядит хорошо, — сказала она.

— Почти вернулась к норме.

Это был всего лишь сильный ожог первой степени. Досадная помеха по сравнению с остальными. Но за ней, как и за всеми остальными, ухаживала квалифицированная Сара, смазывала кремами, чтобы уменьшить вероятность образования рубцов, и перевязывала три дня назад.

— Если ты будешь держать ее увлажненной, я не думаю, что она будет шелушиться.

— Я сделаю все, что в моих силах. — Я бы сделал все, что она мне скажет. Я бы всю жизнь терпел боль, если бы это означало лежать здесь, держа ее руку под своей. — Больше никаких слез, ладно? Я не могу этого вынести.

— Я попробую. — Она слегка улыбнулась мне. — Это что, чисто мужские штучки? Не иметь возможности видеть, как плачет девушка.

— Нет. — Я провел указательным пальцем вверх и по ее костяшкам. — Я могу 

справиться со слезами. Просто не с твоими.

САРА

Хорошо, что я сидела, иначе могла бы упасть. Никогда в моей жизни мужчина не говорил мне ничего столь нежного.

Палец Майло продолжал водить по моим костяшкам. Покалывание доходило до моего локтя с каждым поглаживанием. Его кожа была теплой, даже горячей по сравнению с моей. Ладонь у него была широкая, а пальцы длинные. Его рука обхватила мою собственную, оберегая ее.

Я не должна была держать его за руку — или позволять ему держать мою. Мне не следовало бы так сильно этим наслаждаться. Но я не могла ускользнуть. Как и его сладкие слова, я никогда раньше не чувствовала, чтобы мужчина так прикасался ко мне. Как будто моя рука была бесценным произведением искусства, требующим защиты, а не просто придатком костей, сухожилий и мышц.

Я встречалась с парнем в колледже около трех месяцев. Он держал меня за руку всякий раз, когда мы шли на занятия, но такого ощущения у меня никогда не было.

— Мы вернулись. — Дверь позади меня открылась, и я вскочила с кровати, высвободив руку.

С пылающими щеками я бросилась к раковине, как раз в тот момент, когда Тереза и Кирк вошли в палату.

— Привет, — пробормотал Майло. В его голосе звучали раздражение и разочарование.

Я улыбнулась.

Когда румянец сошел с моих щек, я повернулась и поздоровалась с родителями Майло.

— Привет. Как прошел ланч?

— Привет, Сара. — Кирк подошел к окну, облокотился на подоконник и похлопал себя по плоскому животу. — Ланч был завтраком, и я съел слишком много блинчиков.

Кирк был худощавым и высоким, как Майло, с лицом, выражавшим заботу и приветливыми глазами. Невозможно было перепутать отца и сына с их одинаковыми прямыми носами. Кирк коротко подстригал свои каштановые волосы, также, как и Майло, за исключением того, что линия роста волос стала более глубокой в форме буквы «М».

— Я принесла тебе еще один клубничный коктейль, — сказала Тереза Майло, ставя стакан на стол. На конце соломинки все еще оставался кусочек бумаги толщиной в дюйм.

— Спасибо, мам.

Тереза подошла к стулу и села, потягивая свой собственный молочный коктейль со вкусом «Орео», в то время как Майло принялся за свой розовый. Ее глаза были того же кофейного оттенка, что и у Майло, и когда она улыбалась, невозможно было не улыбнуться в ответ.

— Мы хотели бы поговорить с вами обоими. — Кирк скрестил лодыжки и еще глубже облокотился на подоконник.

Поговорить с нами обоими? О нет. Мое сердце подскочило к горлу. Заметили ли они притяжение между мной и Майло? Неужели они разгадали причину, по которой я так часто заглядывала в его палату, только для того, чтобы увидеть его лицо? Неужели они думали, что я непрофессиональная, глупая девчонка, которая не может контролировать свои чувства?

Они бы не ошиблись. И все же я жаждала их одобрения.

Я сглотнула. Майло отставил свой коктейль и кивнул Кирку.

— Что случилось?

— Мы выслушали то, что ты хотел сказать, и ты прав. — Кирк взглянул на Терезу. — Здесь мы мало что можем сделать. Так что мы возвращаемся домой.

Облегчение подняло меня на ноги. Дело было не во мне и Майло. Я хотела поднести руку к своему бешено колотящемуся сердцу, но оставила ее прижатой к боку.

— Хорошо, — сказал Майло. — Спасибо.

— Прежде чем мы уйдем, я просто хочу убедиться, что с тобой все будет в порядке. — Тереза посмотрела на меня, ее глаза умоляли о честности. — Я могу остаться, если ты считаешь, что так будет лучше.

— Я обещаю, что мы хорошо о нем позаботимся. И если что-нибудь случится, я позвоню тебе первой.

Тереза и Кирк остались, пока я меняла Майло повязки. Затем я прощалась с ними и пошла через отделение, чтобы помочь Ким закончить с ее пациентами на сегодня. С уходом Луны и отсутствием новых поступлений на моей стороне отделения стало слишком тихо.