Подавшись вперед, Кассиан накрыл ее руку своей рукой и легонько сжал. Эсме тихонько выдохнула через приоткрытые губы. В голове лихорадочно билась мысль: ей в конце концов придется и вдохнуть. Однако сейчас у нее это никак не получалось. Щеки жгло огнем, и он же разливался по коже там, где ее касались исцарапанные, потрескавшиеся от постоянной работы с камнями пальцы.

– Не уходи, Эсме, – попросил он.

– Что?

Стук сердца заглушал ее голос. Кассиан, к неописуемому огорчению, убрал руку с ладони Эсме и откинулся назад.

– Не убегай из Фаграса. Знаю, как ты мечтала о свободе и пути лунной скиталицы, но где, как не здесь, в сокровищнице знаний, в городе исследователей и волшебников, стекающихся сюда со всех концов острова, ты сможешь найти ответы на свои вопросы?

Эсме кивнула, старательно пряча разочарование. Нет, Кассиан все сказал верно, просто услышать она хотела другое. Сердцу не прикажешь, говорят. Грезам – тоже.

– Есть еще кое-что…

Она рассказала другу и о том, чего не знала даже Таисия. О тени. Однако ее слова Кассиана лишь повеселили.

– Тень-наблюдатель? Брось! Может, у тебя завелся тайный поклонник, который решил таким нетривиальным способом следить за объектом своего обожания? – насмешливо предположил он.

– Фигура была женская, – буркнула Эсме, раздосадованная, что ее опасения не принимают всерьез.

Кассиан упорно видел в ней лишь юную мечтательницу, фантазерку – определение, которое он сам дал Эсме давным-давно. А значит, хитроумный план вызвать в друге желание защищать ее, оберегая от опасностей огромного города, провалился. Очень, очень жаль.

– И куда ты теперь?

– Попытаюсь отыскать того, у кого есть ответы.

– Я мог бы узнать у матери. Может…

В дверь раздался напугавший их обоих оглушительный стук. Тот, кто стучал, церемониться не привык. Ждать, похоже, тоже – второй стук последовал за первым спустя мгновения.

– Откройте, стража!

Эсме с ног до головы покрылась ледяными мурашками. Каталина сдержала обещание.

– Прячься!

Стремительная, словно юная тескера, Эсме юркнула под кровать. Кассиан твердым шагом вышел из комнаты. Спустя мгновения раздался звук отворяемой двери, а затем глухие, неразборчивые голоса. Следом – шум шагов, который издавали обутые в кожаные ботинки ноги, и цоканье нестриженных когтей.

Лежащая под кроватью Эсме обреченно прикрыла глаза. Послышался звук, появление которого она предугадала: страж с когтистыми черными лапами шумно втянул носом воздух.

– Она там, – хриплым голосом объявил он.

Эсме ничего не оставалось делать, как вылезти из своего укрытия. Но в ее голове билась только одна мысль: «Я не хочу… Я не вернусь туда».

Вулгрет смотрел на беглянку с равнодушием, хэсс – с легко читаемой укоризной. Они будто не замечали – или не хотели замечать – ее переполненного паникой взгляда и заломанных в мольбе рук. Но Кассиан… В его глазах застыло что-то иное. Решимость?

– Эсме, беги!

Она не успела понять, в какой момент Кассиан оказался рядом со столом с камнями и пиалами со странного вида порошками. Одну из пиал он молниеносно опрокинул себе в ладонь, растер серовато-голубой порошок и… бросил в сторону стражей. Пространство комнаты заволокло дымной пеленой. Больше всего дыма было там, где стояли вулгрет и хэсс и откуда теперь доносился кашель вперемешку с проклятиями. Однако дым стремительно распространялся. Эсме бросилась прочь из комнаты.

Убегая так, будто за ней гналась стая драдбадов, она жалела, что не успела поблагодарить Кассиана за спасение. А ведь он, сын королевской советницы, многим рискнул ради нее.

***

Эсме брела по улицам Фаграса, как никогда чувствуя себя лишней в этом огромном городе. Все ее недавние мечты, все эти сладкие грезы – о ночных полетах и исследовании Акфарона – показались вдруг глупостью. Растаяли, словно мороженое под солнцем, растеряв всю былую привлекательность.

Она всегда старалась гнать от себя подобные мысли – о том, что ты никому не нужен, что ты вечно одинок. Когда ты сирота, очень легко поддаться отчаянию и начать бесконечно себя жалеть. Но жалость – не для сильных духом, и будущим лунным скиталицам она не к лицу. В далеких землях ее ждут испытания куда серьезнее, чем рассветы без маминых сказок или ободряющая улыбка отца.

Или идущая по ее следу стража.

Убегая из дома Кассиана, Эсме была так напугана, что не догадалась призвать Перышко. Попыталась сделать это сейчас, с надеждой вглядываясь в рассветное небо, но Перышко не откликнулась. Выходит, алны и впрямь существовали лишь тогда, когда на небе сияла Луна.

Одно хорошо – отыскать Эсме стражам будет не так-то просто. Привычка сбегать из монастыря в Фаграс позволила ей хорошенько исследовать едва ли не все закоулки города, а значит, отлично ориентироваться в нем.

В поисках убежища Эсме забрела на чужой двор. Затаилась в безопасной тени раскидистых кустов, что окружали башню причудливым забором. Зарывшись в самую гущу, уселась на сырую землю. Несмотря на усталость, о сне она даже думать не могла. Магия ушла, оставив ее беззащитной, словно нагой. Эсме вздрагивала от каждого голоса, раздающегося неподалеку. Все время чудилось – сейчас кусты раздвинутся, и крепкая рука стража вцепится в плечо. Вулгреты (а блюстителями порядка чаще всего становились именно они) могли отыскать ее даже по нюху.

Несмотря на правоту слов Кассиана, несмотря на отчаянное нежелание покидать его и Таисию… В Фаграсе для нее было слишком опасно. А значит, настала пора отправляться в первое в жизни Эсме настоящее путешествие.

Время до заката тянулось невыносимо медленно. Нестерпимо захотелось послать весточку Кассиану, и мешал даже не страх выдать себя, а… Солнце. Явление, которое одни почитали как бога, другие – как высшего демона, третьи – как некую бестелесную, но разрушительную силу. Чем бы ни являлось Солнце на самом деле, помимо источника ослепляющего, невыносимо яркого света, оно крало то, что Эсме почитала больше всего, больше собственной жизни.

Магию.

Наконец наступил закат. Царила лунная весна – одна из семи ночей, что следовали за новолунием. Время луноликой Ранонн, покровительницы растущей Луны и путешественников – паломников, странствующих музыкантов, бродячих торговцев и обычных скитальцев.

На всех картинах Ранонн изображали одетой в сверкающий серебряный наряд и летящей в небесах на бледно-белой алне. На ее лбу часто рисовали полумесяц. Символ юности, поиска истины и новых открытий, он как никакой другой отражал пылкую, любознательную натуру Эсме. Оттого, наверное, Ранонн была луноликой, к которой она чувствовала особую близость и к которой взывала чаще всего. А может, оттого, что образ Ранонн олицетворял движение, энергию Вселенной, а значит, и саму жизнь.

На черном бархате неба сияли звезды. Подняв голову, Эсме гадала: какая из звезд – ее мама?

У шанари не было кладбищ, склепов или погостов. В отличие от хэссов, они не хоронили умерших. Они зачаровывали тела, позволяя Солнцу превратить их в сверкающие искры. Шанари верили, что темная душа человека развеется по свету вместе с его прахом. А светлая душа займет место на бесконечном небосклоне, став одной из его ярких звезд.

Эсме знала, что какая-то хэсска нашла ее, истошно кричащего младенца, рядом с мертвой шанари. Эсме забрали в приют, а ее маму похоронили по традиции их народа. Она верила, что у мамы была светлая, чистая душа – как же иначе? Она совершенно точно была достойна вознестись на небо, чтобы стать ближе к своей богине, Луне. Интересно, какой она была?

Обведя взглядом небесное пространство, Эсме вздохнула. Однажды она воссоединится с мамой, а до тех пор… Ей нужно жить не будущим, а настоящим.

На этот раз Перышко охотно откликнулась на призыв. Эсме почувствовала облегчение, только паря в вышине. Под белоснежным крылом проплывали изумрудные ковры равнин и бирюзовые ленты рек, ветер с силой бил в лицо, но она не снижала скорость, направляя алну все выше и выше. Казалось, еще немного – и сможет дотянуться до сверкающего серпа растущей Луны. Страх и напряжение уступили радостному возбуждению. Но чем выше поднималась Перышко, тем тяжелее становилось дышать. Эсме с сожалением пришлось попросить алну снизиться.