– В таком случае, у нас тут у всех зависимость, а вы – сотрудник полиции по борьбе с наркотиками. Срам-то какой. Ах… – Директор У не смогла сдержать стона, судя по всему, ее ранили при захвате. Она прислонилась к стене и сползла на пол, схватившись за плечо.
– Вы правы, – Ван Хайчэн крутил в пальцах тектос-призму. – Эта штука – наркотик, разработанный специально для нас. Величайшее преимущество человечества стало для нее самой большой лазейкой.
– Интеллект?
– Нет, любопытство. Ящик Пандоры, последняя дверь в конце коридора, зеркало после полуночи. Независимо от цивилизации и эпохи, людям всегда до смерти нужно выяснить, что и почему. Это заложено в генах, ты не можешь убежать, ты просто должен узнать. Разве вы не смотрели «Космическую одиссею 2001 года»? Австралопитеки просто не могли не прикоснуться к черному монолиту. Ваши гены были такими сотни миллионов лет назад, что вы можете сделать? Улететь с Земли, подняв себя за волосы?
Ван Хайчэн вздохнул, директор У промолчала. Все ящики открыли, и в них оказалось в общей сложности семьдесят шесть тектосов. По словам Ван Хайчэна, здесь находились остатки, остальные он уже уничтожил.
Это была игра в кошки-мышки. Министерство хотело использовать центральную базу в качестве приманки, чтобы вернуть «Пчеломатку» из рук Ван Хайчэна, а тот, в свою очередь, хотел сделать приманкой «Пчеломатку», чтобы стереть всю базу с лица земли. Чтобы заставить его пойти ва-банк, воспользовавшись саммитом G19, на центральной базе собрали все тектосы, но Ван Хайчэн смог прорваться через окружение и прибрать все оставшиеся к рукам.
– Вы знаете, который из тектосов самый страшный? – с этими словами Ван Хайчэн вынул из-за пазухи «Пчеломатку». На Земле больше не было ничего подобного, при этом выглядела она совершенно обычно – плоская, в форме магатамы, длиной всего два сантиметра, немного похожая на гальку. Как и в случае с другими тектосами, из-за абсолютной черноты на ней невозможно было разглядеть никаких деталей. Но на ней прощупывались выпуклости и выемки – и о них знали лишь те, кто к ней прикасался.
– Это вы так праздно о жизни рассуждаете? – Директор У поняла, что он собирается делать. Он неторопливо поглаживал и вертел «Пчеломатку», пытаясь успокоиться. – Профессор Ван, положите вещи на место. Я знаю, что вы тоже колеблетесь, иначе уже давно бы все сделали.
Ван Хайчэн не обратил внимания на ее слова и снова спросил:
– Как вы думаете, какой из тектосов самый страшный?
– Я помню, пять лет назад вы сказали, что, возможно, самая страшная вещь для других – «Моисей», который изменяет четыре основные силы, но для вас самый страшный – это «Цзаофу», потому что он изменяет скорость света и соотношение расстояний в пространстве-времени целой Вселенной, – честно ответила директор У.
– Нет, это не так, – он повертел «Долли» в левой руке. – Самый страшный – это «Долли».
– То есть как?
– Вам не кажется это странным? Я знаю, что больше всего вы изучали «Моисея», а «Долли» – меньше всего. Хотя она тоже волшебная, но если ее поставить рядом с тектосами других типов, покажется слишком заурядной. По сравнению со способностью изменять константы и законы Вселенной, эта штука кажется обычной палочкой. Возможно, мы сможем использовать нашу собственную технологию и за пару десятков лет изобретем что-то с аналогичными функциями.
– Это…
– Но вас не удивляет, почему среди тектосов она попадается чаще остальных? Почему такая обычная вещь оказалась в комплекте с ужасными «Моисеем» и «Цзаофу»?
– Вы имеете в виду, что «Долли» – это настоящая цель комбинации тектосов?
– Нет, – Ван Хайчэн мягко покачал головой. – Просто все игнорировали само значение названия «Долли». Конструктор изменил физические законы Солнечной системы и создал в ней среду для развития жизни без внешнего вмешательства. Из всех тектосов только «Долли» собирает историю эволюции на этой планете, и только она – контрольный зонд Конструктора. Солнечная система – это чашка Петри. «Моисей» и «Цзаофу» – инструменты для того, чтобы поднять с нее крышку. Но только «Долли» может сообщить Конструктору, что находится в этой чашке, прежде чем крышка поднимется.
На базе стало тихо, как в могиле, блокаду уже запустили, но теперь издалека доносился почти неслышимый звук, мягким эхом отдающийся в узком коридоре. Юнь Шань навострила уши. Сперва она решила, что по огромному глубокому тоннелю, по которому она сюда явилась, наконец-то следом идет большая армия, но потом поняла, что это не так, звук шел с другой стороны, с противоположной, где находилась главная дверь в камеру хранения. Кто бы это мог быть? Собственные силы безопасности базы?
Ван Хайчэн продолжил, не дожидаясь ответа директора. Теперь он мог приступить к выполнению своей последней миссии, миссии, которую ждал пять лет, но ему хотелось подождать еще немного. Он сам не мог сказать, чего именно. Того, о чем понятия не имели даже стоявшие здесь «светлячки».
Однажды он и сам вот так же боялся – в одиночестве, тайно.
– Когда вы приехали на базу, здесь же еще проводились исследования клеточных культур? Наверняка проводились, так? Иногда после цикла культивирования, как только зонд обнаруживает, что питательная среда заражена бактериями, всю чашку Петри стерилизуют, а все, что было внутри, сливают в бочку утилизации биоотходов. Иногда выясняется, что культивация неплохая, тогда ее достают, рвут мембрану, стирают в порошок, делают хроматографическую колонку…
– Значит, вы не хотите, чтобы чашка Петри открывалась? – спросила директор У.
С ее многолетним опытом она, естественно, поняла значение метафоры Ван Хайчэна. Может, Солнечная система – это чашка Петри, может, Конструктор исследует ее с помощью «Долли», чтобы увидеть, нужно ли выбросить мир в мусорное ведро или провести хроматографию.
Ван Хайчэн ничего не сказал. Он протянул руку, взял со стола «Моисея» и «Цзаофу» и аккуратно сложил их вместе. За пять лет эти артефакты незаметно изменили правила эксплуатации всей планеты – энергетические схемы, источники продовольствия и медицинские технологии. Электростанции с вечным двигателем «Моисей» под прикрытием управляемого ядерного синтеза за очень короткое время заняли 37 % мирового энергоснабжения. Распределение и использование «Моисеев» стало самым важным закулисным вопросом на международной политической арене. Когда все тектосы уничтожат, самый большой шрам останется не от исчезновения Чэнду. Огромную рану нанесет не энергия, которая может испариться и исчезнуть, а энергетический вакуум, технологический коллапс и нехватка продовольствия, которое будет уничтожено и перераспределено. Скорее всего, неизбежно случится война.
Стоит ли оно того?
По сравнению с этим жизни стольких невинных людей, принесенных в жертву Ван Хайчэном в предыдущих операциях, на самом деле не стоили и упоминания. Он действительно мог стать величайшим палачом и террористом в истории человечества, каким его уже официально объявили.
Но пара гигантских рук раскрыла чашку Петри, и перед его глазами вновь предстала сцена, как все, что есть внутри нее, высыпается в измельчитель. Он вспомнил пустые звезды в пространстве 80 миллиардов световых лет во всей Вселенной, вспомнил парадокс Ферми: где они?
Сотни миллионов звездных систем в огромном Млечном Пути пустынны и безмолвны, как пустые чашки Петри после того, как их опорожнили.
Ван Хайчэн взял магатаму, подошел к тектосам, отсортированным на столе, и прикоснулся к ним.
Эти сверхразумные структуры, существовавшие в течение пяти земных лет, давно созрели, но преждевременно потеряли свою «Пчеломатку».
Точно так же, как личинки, которые слишком долго оставались в младенчестве, они наконец дождались сигнала к трансформации и принялись выплескивать давно скопившуюся энергию.
Бушующий поток света хлынул из сложенных на столе тектосов. Их абсолютно черная поверхность мгновенно взорвалась цветами, внешний облик начал меняться, переплетаясь и разрастаясь в спирали, совсем не похожие на прежние разовые метаморфозы. Бесконечно изменчивые потоки света вспыхнули бледно-желтым, в который постепенно влились красный и зеленый. Свет падал на стену, как усики имеющего плоть насекомого, сворачивался обратно, пульсировал в комнате, словно воздушные потоки, его ослепительные лучи многократно отражались от стен маленькой кабины хранения, вырываясь из круглой дыры, проделанной Ван Хайчэном.
