— Конкретно сейчас ты не умираешь. Но порадовать тебя мне нечем. За месяц диаметр образования увеличился на восемь десятых миллиметра. Незаметно невооруженным глазом, но оно есть. Что ты чувствуешь? Все так же зуд и покалывание?

Я кивнул.

— Очевидно это следствие изменения клеток. Стенки становятся прочнее, уплотняются, органеллы занимают пугающе стабильное положение, будто их что-то удерживает на месте, и клетки становятся похожи одна на другую как солдаты в строю. Пока речь идет о верхнем слое эпидермиса. На руке.

Меня пробрала дрожь, ощущение не из приятных, но в то же время я почувствовал нечто другое, ведь я догадывался как называется этот процесс. Моя кривая ухмылка заставила Веру нахмуриться еще больше.

— На… руке? Вера… А где не о верхнем?

Она отвернулась к монитору и, не прося Хоуп, сама вывела трехмерную проекцию черепа и приблизила область в его основании.

— Имплант размером невелик, с яблочное зернышко, — она приблизила еще. — Вот нормальные нервные клетки, а вот твои.

— Красиво. Значит, вот так он выглядит?

— Да. Нет. У других подопытных он себя так не вел. И не ведет. Вот это опалит, а то, что вокруг… И они продолжают изменяться.

Я протянул пальцы и обвел ровные грани.

Кристаллизация, это же так просто. Опалит перестраивает структуры для собственных нужд. Почему же я до сих пор жив? Ведь повреждение продолговатого мозга ведет к неминуемой смерти. "Нет распада", — подсказал чужак. "Жизнь."

Вера, будто услышала мои мысли.

— При этом всем не удивительно, что ты жив. Ведь имплант достраивает отростки из обычных, так сказать, природных компонентов, но вот в такой геометрически правильной форме. Они в целом ведут себя адекватно.

— Текс знает?

Вера неопределенно пожала плечами и с заминкой ответила:

— Я пока не делала структурированного отчета для Центра. Разве что Хоуп проявила самостоятельность.

— Нет, доктор Найт, — отозвался искин. — Я жду Ваших распоряжений. Все данные сохранены.

Я бы поспорил насчет адекватности. Все мы идем на поводу собственных слабостей и я понимал, что Вера, как ни скрывает, все же хочет продолжить наблюдения и исследования. Ведь теперь я стал любимой подопытной игрушкой. Интересно, она позволит мне умереть, когда эта "перестройка" станет критической?

"Не станет. Мы стараемся не допустить."

Кто "мы"? Но голос не ответил, он не всегда отвечал.

Я почти привык к нему, перестал паниковать и даже договорился показывать мне сверкающие на фоне космоса осколки взрыва крисалиса не так часто. Обычно он был безэмоционален, но тут я всегда чувствовал безмерную грусть. "Прошу прощения за воспоминания, — сказал он. — Меня слишком мало. Разбит. Только это."

Когда я интересовался, как сделать больше, в голове раздавался жуткий звон, погружающий меня в темноту, где мучительно ярко мерцал злополучный образец.

"Зачем это тебе?" — спрашивал я.

"Жизнь", — отвечал он.

"А если я не согласен?"

"Не понимаю. Ведь ты уже почти я."

Что я мог ответить инопланетному разуму? Простите, я не знал, так получилось? Я пытался показать ему, что произошло, но он или, и правда, не понимал, или не хотел.

— То есть Текс не знает, что у него на станции возможно гибрид… — я прикусил язык, вспомнив о Хоуп, — гибрид — человекоопалит!

Каламбур вышел громоздким, но Вера поняла.

— Чтобы он засунул тебя в грузовую капсулу и отправил домой в отпуск? — подхватила она. — Не много ли хочешь?

Сейчас я смотрел на Веру и меня подмывало рассказать о чужаке, чтобы просто посмотреть на ее реакцию, но я понимал, что тогда Текс может меня запереть где-нибудь.

— Пока ты ведешь себя нормально и ни на кого не бросаешься, я не вижу причин считать тебя опасным.

Напрасно, дорогая Вера, напрасно. Возможно я просто психопат, сбрендивший от скуки и закрытого пространства, с воображаемым другом в голове. А возможно, что я стану жутким мутантом и перебью тут всех.

Голос молчал и меня это напугало.

Так или иначе я делал выводы, что мы с Соной более чувствительны к воздействию волновых импульсов или что там опалит излучал. Разбираться в причинах не хотелось, может быть нам достались какие-то иные импланты, либо наша собственная природа была такова, что нечто разумное в чёртовых каменюках могло достучаться до нас лучше. В конце концов мы все тут были "частью корабля". И части корабля хотели взаимодействия. Поэтому я как проклятый систематизировал и систематизировал данные, а Сона просто сидела в кресле и смотрела на созвездия кристаллических решеток.

Если бы мой чужак помогал больше! Пока же я не понимал, чего он хочет. Но стоило ли понимать? Тысячу раз да и нет одновременно. В моем существовании здесь внезапно появилась цель. Теперь я жаждал разгадать минерал, у которого прежде не было секретов, у меня сосало под ложечкой от того, что возможно мне первому удастся понять тайну чуждой разумной жизни. И пусть об этом скорее всего никто не узнает кроме горстки жадных финансовых монстров, зато об этом буду знать я. И Сонара.

В один из вечеров она пришла ко мне и протянула ПИН.

— Что это? — заинтригованно спросил я.

— Посмотри. И, надеюсь, что это как-то прольет свет на твои исследования, — сказала Сона и по привычке опустилась в кресло. — Текс был не против, раз уж он сам рассказал тебе, что мы ищем "метеорит".

Не сводя с нее глаз, я вставил ПИН в браслет.

— О! Ты раздобыла это для меня?

Сона только улыбнулась.

Документы были мне знакомы, формулы, схемы, таблицы, но теперь я видел перед собой полный, а не купированный отчет по исследованию куска, который был доставлен на Землю.

Сонара подождала, пока я пролистну объемную папку.

— Сез сказал мне, что ты наткнулся на нечто интересное и вел себя как… псих.

Ее слова немного смутили меня, но и разозлили. Когда я успел так привыкнуть к тому, что она проводит время здесь? С чего я решил, что у них с Сезом все разладилось?

— Э-э-э, да. В некотором роде, — сказал я, стараясь скрыть раздражение. — Кое-что нашел. Наконец!

Она встала и подошла ко мне, положила руку на предплечье и тоже уставилась в гололуч браслета, где крутились красивые голубоватые гексы.

— Расскажешь? Как у тебя там вообще продвигается? Кроты идут медленне, знаешь?

Ещё бы я не знал. Породы становились тверже, и добыча руды усложнилась. Ее тихий голос снова подействовал на меня гипнотически.

— Я обнаружил небольшую странность. Помнишь, я рассказывал тебе о времени происхождения кристаллов?

— Да, помню, — ее рука все еще лежала на моей. — Ты говорил, что основная масса образовалась очевидно позже… Ты нашел изначальный?

— И очень похожий на этот, — я ткнул в голограмму, — только немного другой рисунок жилкования. Видишь вот эти уплотнения? Я сейчас покажу! Хоуп последнюю модель.

— Смотри, видишь синеватую жилку? Интересно, но ее структура более плотная и твёрдость выше, чем у молочно-прозрачных участков переферии. При этом формула практически не отличается.

— Вот тут? — она придвинулась чуть ближе. — Вижу. Очень похоже. Знаешь, мы для искина использовали как периферические части, так и собственно уплотнения, — прошептала она, подтянувшись к моему уху.

— Жаль, что Кроты дробят все без разбору.

— А как надо? Если ты скажешь, я смогу настроить и они, "прозвонив" породу, сначала будут направлять запрос на станцию.

— Да, это было бы замечательно! Но этот кусок мы уже не соберём, а в нем скорее всего находился тот образец.

— Почему ты раньше не говорил об этом?

— Я… это сложно объяснить. Наверное относился ко всему просто как к рутине.

— Ты как-то изменился, Роди, — ее пальцы заскользили по рукаву моего комбинезона, добрались до кисти, перевернули ее, дотронулись до узора. И я растерялся. В ушах зазвенело тонко, мелодично. Ее взгляд был опущен и она продолжала чертить указательным пальцем по центру ладони.