Утром, сославшись на недомогание, я отпросился у Ляо Фыня немного отдохнуть, а сам через Ефима предал Ольховскому запрос о встрече.
Мы встретились на окраине города подальше от любопытных глаз, и я все ему рассказал.
— Мда-а, зашевелись черти косоглазые, — покачал головой Ольховский.
Он задумчиво пыхнул папироской.
— Понятно, что готовится налет, но не понятно куда они первым делом двинут. Ты говоришь первым они упомянули Кудеиновский?
— Да, Егорий Николаевич.
— Если они нападут, то пока мы доберемся. То есть, пока известия дойдут, пока мы полутора суток добираться будем… Они фьють и след простыл. Мы их по тайге начнем искать. А они возможно в это время на Нерчинск налет устроят. Мы сюда, а они уже на китайскую сторону уйдут... Вот что, Семен Семенович, сделаем так. Я пару казачков дозором в Кудеиновский отправлю и людей наготове держать буду. На прииске тоже будут ждать гостей незваных, чтоб врасплох не застали. Как только там что-то зачинаться будет, мы сразу всеми силами туда — и как раз их на выходе и встретим, но только южнее. Они, скорее всего, после налета по реке Алпач и Серебрянке подадутся к Аргуну, а там в сторону Шивея уходить будут. Вот там у переправы и покончим с ними. И Спаситель решит, чья правда.
Я понимал всю серьезность ситуации, в Нерчинске проживало примерно около четырех тысяч человек и если в город зайдут вооруженные бандиты, человек триста, то защитить его никто не сможет. Тем более с Михайловского прииска привезли золото для отправки в Петербург и сенсационный, самый большой самородок, найденный в Сибири, — «Бычья Голова» весом тридцать один килограмм шестьсот граммов. Его нашли два старателя, Тархан и Белов, причем совершенно случайно. Отработав пятнадцатичасовую смену, они направились в выработку зачищать горную породу. Тархан задел валявшийся камень кайлом, а Белов запнулся о него. Отлетел ком грязи, и они увидели, как валун блеснул желтым светом. Самородок решили похитить — спрятали за крепь. С радости, как это полагается, запили на всю неделю, и один из них по пьяной лавочке проболтался жене. Но разве можно женщине доверять секреты? Та разболтала всем своим знакомым. И уже на следующий день самородок изъяла горная стража. Владелец прииска был так рад находке, что наказывать старателей не стал, а наградил, выдав по две тысячи рублей, которые они пропили и прогуляли.
На Кудеиновском прииске — опять же, золото и не больше полсотни человек, из которых половина каторжан.
Но план Ольховского был достаточно трезвым и обдуманным решением. Решили, что на всякий случай для связи в городе останется Ефим. Прощаясь, Ольховский протянул мне револьвер, знаменитый Кольт, только сделанный на российских заводах. Небольшой пятизарядный карманный пистолет с шестидюймовым стволом.
— Возьмите Семен Семенович, пригодится. Я пообещал Антону Герасимовичу, что приму все меры касаемо вашей защиты. А оружие в нашем деле – вещь незаменимая.
К концу недели с Кудеиновского прииска пришло известие, что на прииск напали хунхузы. Казаки сразу выступили. Они, как раз проходили мимо лавки и склада Ляо Фыня на окраине. Он, провожая их довольным взглядом, сказал мне:
— Ты, Семёнка, послезавтра, как у вас говорят, ни ногой на улицу. Сиди рядом со мной и ни шагу из лавки.
Ну сидеть в лавке, так сидеть в лавке. Я сначала не придал этим словам значения и поплелся на свое рабочее место. Но через час вспомнил их и задумался. Возможно налет на Кудиновский прииск — это лишь отвлекающий маневр, целью которого выманить все силы казаков. А пока они идут давать отпор и пока будут бессмысленно ждать хунхузов на переправе через Аргун, совершенно не ведая что здесь творится, хунхузы спокойно зайдут в город и обчистят его не напрягаясь. У меня от догадки аж побежали мурашки по спине. Сука! Вот что морда китайская задумал. Как назло, Ляо Фынь был в лавке и уйти не представлялось никакой возможности. Я написал записку и приготовился ждать Ефима потеряв покой. Он явился после полудня купить гвоздей и чаю. Я незаметно сунул ему в руку записку и тихо прошептал срывающимся голосом:
— Фима, бросай все! И чеши как можно скорее за Ольховским и казаками! Иначе хана. Они специально выманили их из города.
Ефим понял в чем дело и, позабыв чай и гвозди, вылетел из лавки.
— Что это с ним? – поинтересовался Ляо Фынь.
— Деньги забыл, — брякнул я первое, что пришло на ум.
Утром в город вошли хунхузы, вооруженные хорошим оружием американского образца, которое, как потом установило следствие, им продал владивостокский купец Кайзер.
Раздались выстрелы и крики. Полицейский и его помощник попытались оказать им сопротивление, полицейского убили, помощника ранили. Работники русских купцов вышли было с охотничьим ружьями и дубинами на защиту своих торговых предприятий, но увидев перевес в живой силе и оружии, разбежались, не желая погибать за хозяйское добро. Начался грабеж города. Причем хунхузы совершенно не трогали простое местное население. Их интересовали лишь финансовые учреждения города, золото, которое было готово к отправке на запад России и дома богатых купцов, так что в целом грабеж города протекал очень тихо.
Но ближе к вечеру вдруг послышались выстрелы, сначала одиночные потом уже целая трескотня, ржали лошади, слышались крики — в городе шел самый настоящий бой. Ляо Фынь до этого благодушно попивающий чай вскочил и выбежал на улицу. Через несколько минут он вернулся и растерянным видом завопил:
— Бежать, Семка! Казаки вернутся в город решили! Как? Почему?!
Он забегал по лавке начиная собирать вещи. Первым делом вытащил из-под прилавка кожаный мешок и притащил из сейфа шкатулку с золотом. Осторожно, насколько это позволяли дрожащие руки, пересыпал золотой песок и покидал туда золотые самородки. Основательно его завязал и притащил толстую папку с бумагами, к ней несколько пачек с ассигнациями. Не мешкая ни минуты, покидал в холщовый мешок еще какие-то вещи и направился к черному выходу из лавки.
Но я ему перегородил дорогу. Он удивленно уставился на меня:
— Ты что Семка?
— Я тебя не выпущу, — твердо сказал я, доставляя кольт и взводя курок.
— Семка, ты денег хочешь? – заискивающе заулыбался Ляо Фынь
Но я видел, как он сжался словно пружина, готовясь к удару. Я сразу отступил на шаг и направил ствол пистолета ему в грудь.
— Ни шагу, косоглазая обезьяна! Все что я хочу, это сдать тебя, лживый пройдоха, с потрохами казакам, а они уже решат, что с тобой делать. Потому что это ты навел бандитов на город.
— Гоуи пии, жуангиби та ма де! Као ниума! – заорал он.
— Я твоего кошачьего языка не понимаю, — ответил я, догадываясь, что он только что меня обругал самыми грязными ругательствами.
Снаружи приближался топот и крики казаков. Ляо Фынь понял, что тянуть больше уже нельзя. Бросил в меня мешок, и сбил с ног ударом кулака в лицо. Он резко выхватил нож и попытался ударить меня в горло. Но ткнул в плечо — я вовремя перекатился и успел выстрелить. Честно говоря, у меня и в мыслях не было убивать его, с меня уже хватило одного убийства, когда я ненароком застрелил несчастного Сашку Глаза. К счастью, моя пуля попала ему в руку, которой он держал мешок с золотом. Он с отчаянным криком выронил нож и свою драгоценную ношу, чуть остановился пытаясь раненой рукой поднять тяжелый мешок, но поняв тщетность своих усилий, ломанулся в дверь, так как по площади Гостиного двора уже слышался стук копыт казацких лошадей. В данный момент патологически жадный человек оценил свою жизнь важнее золота.
— Мы еще увидимся Семка! Я лично с тебя с живого сниму шкуру и натру тебя солью с перцем!
Крикнул он и исчез за дверью. Через минуту в лавку ворвались казаки и сам Егорий Николаевич Ольховский. Я молча показал им на дверь черного хода. Они пустились в погоню за Ляо Фынем, но, как оказалось, впустую – он исчез. Еще около полутора часов шел бой. В итоге восемнадцать хунхузов было застрелено, около двадцати получили ранения разной степени тяжести.
