Да и поздно уже переживать. Скоро стемнеет и мы выдвигаемся. У меня есть намётки по поводу того, где отсидеться. Я как-никак местный, пусть местность за полтораста лет заметно изменилась, сплошная тайга. Но населённые пункты и Байкал остались. У бати был старенький «Москвич-412» и мы с ним частенько мотались по нашим краям. Мне нравилось, когда отец брал меня с собой на рыбалку. А уже позже, будучи учителем истории, я возил свой класс по этнографическим экскурсиям. Одну из них запомнил очень хорошо. В середине 17-го века на берегу Лены пятидесятники основали острог Верхоленск. А значительно позже, в 19-м веке слобода получила статус уездного города. Уже при советской власти город опустился до села. Это помогло его как бы законсервировать. Дома и улочки поселения сохранили своё очарование той эпохи и свой архаичный вид. Экскурсия для моего класса была рассчитана на два дня. Мы посетили краеведческий музей, прогулялись по тихим улочкам, посетили пару типичных домов того времени. Именно здесь отбывал свою ссылку будущий гений мировой революции Лев Троцкий, отсюда бежал без пяти минут председатель ВЧК Феликс Дзержинский. Ну и до кучи здесь страшно мучался в ссылке Михаил Фрунзе, великий революционный полководец. Отметились здесь коммунистические страдальцы Куйбышев и Орджоникидзе.

А на следующий день автобус повёз нас в Шишкинскую писаницу, где сохранились многочисленные петроглифы и наскальные рисунки эпохи древности и средневековья. На обратном пути по плану у нас было посещение Собора Воскресения Христова. Красивый, патриархальный и многоглавый, он вызвал у нас желание побыстрее оказаться снаружи. Тёмные помещения и скорбные лики святых скорее подавляли, чем вдохновляли.

Вот сейчас я и прикидываю наше приблизительное расположение. Скоро стемнеет и пора выдвигаться. Наша кобыла отдохнула, но на ночь глядя не горела желанием поработать. Приходилось нам вести её в поводу по тёмной дороге. Благо, ночью никто из встречных нам не попадался.

Мне кажется, что мой мозг был занят задачей выживания в новых условиях и все ресурсы организма направлял на это. Мир был плоским и серым, а тут будто не мытое годами грязное стекло помыли водой. Картинка заиграла объёмными яркими красками.

Ефим понукает кобылу, называя её не иначе как «холера ясна». А я сижу позади и смотрю, как неторопливо убегает назад дорога. Она как бы разрезает лес пополам. В промежутке между высокими деревьями пылает буйство красок. Это заходящее солнце причудливо раскрасило перистые облака в самые невероятные цвета. Остывающий после жаркого дня лес благоухает. Смолистый запах хвойных деревьев переплетается с ароматом луговых трав. Пернатая живность и насекомые ещё суетятся, но это уже подготовка ко сну. Я обожаю это время суток в летнем лесу.

– Семён, слышь, чо скажу. Надо нам от кобылы избавляться. Больно приметная она. Тавро на ней, сразу выпасут.

Я убедился, что на левом бедре лошади имеется припалина с цифрами. М-да, а куда нам без лошадки-то? Мне казалось, что таврили только армейских верховых лошадей. Пока перемещаемся по ночам под светом луны – ещё куда ни шло. А днём опасно, за конокрадство сейчас суровые меры.

Через день мы уже осмелели и передвигались по тракту в светлое время суток. От встреченного крестьянина узнали, что съезд на дорогу до Качуга через тридцать вёрст. И, насколько я помню, до Верхоленска там чутка поменее будет.

Ефим, чертяка, уговорил сегодня пораньше тормознуть. Уж больно надоело варево из крупы и сала. Мой Пятница умыкнул у обозников и припрятал в телеге мешок с продуктами. Там был здоровенный кус солёного сала, крупы, несколько луковиц и мешочек с солью. Вот из этого немудрёного припаса мы и варили себе кулеш. Готовили вечером, его же доедали утром. Задолбало это варево сил нет, поэтому я и согласился на охоту.

Ефима не было часа три, уже в сумерках вернулся весь грязный. Но притащил пару жирных уток. Сейчас ранняя осень, и птица нагуляла жирок. Пока он потрошил наш ужин, я развёл костёр. В этот вечер мы пировали, хлеба нет, соль заканчивается, крупа тоже. Овощей нема, зато нежное мясо птицы утолило наши потребности. А потом, мы согрели кипяток и заварили лесные травки вместо чая. Очень даже недурственно пошло.

А вот утро не задалось. Пока Ефим разогревал остатки вчерашнего, я решил прогуляться до ветра. Не люблю в этом деле свидетелей, предпочитаю забраться повыше и насладиться одиночеством с роскошным видом.

Сначала я унюхал странный запашок, а потом вышел прямо на тело мёртвого человека. Не знаю кем он был по жизни. Охотником, старателем или просто сельчанином. Но точно не каторжанином. Это видно по добротной, крепкой одежде. Я не собираюсь шевелить тело, мне противно. Трудно сказать, что тут произошло. Но мне кажется, что мужчина пострадал от дикого зверя. По крайней мере, его голова сильно изуродована.

– Не, Семён. Это зверь его потом погрыз, может росомаха. Следов убийства нету, – мой подельник не такой щепетильный как я, перевернул труп и рассмотрел подробности.

Чуть в стороне валялись ружьё и попорченный вещевой мешок.

– Может, ногу сломал или просто хворый был, иди знай, все под богом ходим. А это лиса, наверное, прогрызла, – Ефим просунул кулак в прореху мешка. – Видать, что съестное учуяла.

Так, в мешке остался мешочек с солью, патроны к ружью, моток грубых нитки с цыганской иголкой и приятно пахнущий свёрток с травкой. Хм, похоже на чай. А вот это весьма кстати, задолбало пить травяной взвар. Так хочется нормального чайку.

– Ладно, Ефим, пора трогать, нам нужно подальше уйти от Покровского.

Реакция попутчика меня поразила.

– Да ты что? Хочешь его так бросить? Это не по-божески, оставить православного без упокоения, – Фима оголил шею покойника, выпростав простой оловянный крестик на кожаном шнурке.

Вот же эти религиозные предрассудки, мы же вроде как в бегах. Мне не улыбается зависнуть тут надолго. Тем более у нас и лопаты то нет. На этапе была естественная убыль в людях. Меня трижды звали засвидетельствовать смерть каторжников. Один ногу поранил и довёл дело до сепсиса. Другой сгорел от лихоманки, третий похоже загнулся от туберкулёза, сильно кашлял кровью. Так те трупы мы не бросали вдоль дороги, довозили до этапа и там хоронили на погосте с батюшкой. А нет, так и сами читали заупокойную. Так-то смерть «подшефных», за них отчитываться надо, а это совсем левый мужик.

Ну а что я скажу – нет? Тогда Ефим решит, что я сатанист. Что в эту кучерявую башку придёт? Сейчас все помешаны на религии. Пришлось помогать ему копать имеющейся доской яму. А когда уже решили, что полметра для покойника вполне хватит, раздался ужасный звук. Я не сразу обратил внимание на тревожное ржание лошади, но никогда не слышал, чтобы домашнее животное так хрипело.

Мы оба застыли на мгновение, а потом ломанулись к телеге. Телега с ней так и осталась недалеко от дороги, на поляне, где мы ночевали.

Бляха муха, вот идиоты. Пока мы отдавали последнюю дань абсолютно чужому человеку, на нас напали средь бела дня. Лошадь была привязана длинной верёвкой к колышку, позволяющему ей пастись и щипать травку.

Я, придурок, забыл, что даже в моё время эти места не безопасны. Здоровенный медведь весьма неопрятного и зловещего вида завалил наше средство передвижения и в данное время лакомится требухой. Лежащая лошадь ещё издаёт какие-то звуки и пытается поднять голову. Оба ружья остались в телеге, нам остаётся только ждать, пока хозяин тайги набьёт своё брюхо. Тихо, пока он нас не обнаружил, мы отползли назад.

И что это за хрень? Я внимательно рассматриваю трофей от покойника. Двухствольная переломка куркового типа. На приклад и ложе из дерева тёмного цвета наложены металлические накладки с искусной гравировкой. Я достал вполне привычные мне патроны унитарного типа, попробовал вставить и защёлкнул конструкцию. Сразу почувствовал себя спокойнее. Гладкая и увесистая штукенция внушила мне уверенность. Осмотрел ружьё и не увидел предохранителя. Возникшая мысль пальнуть в хозяина тайги быстро погасла. С чужим ружьём это был бы верх идиотизма. Вряд ли он испугается и убежит. Даже если попаду, с этим калибром надо целиться в глаз. А мишка на рану крепок. А лошадь уже не вернуть.