Незнакомец с готовностью вытащил из кармана пачку открыток, изготовленных в мастерской Биро, и принялся размахивать ими перед моим лицом как какой-то скандалист, готовый драться со мной на глазах уличных торговцев и прохожих.

— Подождите, — все-таки возразил я, — не думаете же вы, что эти открытки сами себя написали?

— Не знаю, господин, я ведь просто шорник и не очень разбираюсь в колдовстве, но я действительно убежден, что это история для французской газеты. Может быть, вы хотите посмотреть открытки? Все они написаны рукой Димитрия после его смерти. Может быть, вы хотите, чтобы кто-нибудь из наших перевел их для вас?

— Спасибо, в этом нет необходимости, я верю вам, и в ваших руках наверняка имеются не только две открытки Биро, но целая дюжина.

Тогда прохожий встал, закачался на своих по-паучьи тонких ногах, как будто намеревался убежать семимильными шагами, а я остался со своими вопросами. «Салоники действительно оживились, — подумал я, — если даже такие типы разгуливают здесь по улицам».

«Дорогая птичка из Бенина», — такими словами в начале 1916 года начал письмо, адресованное Пикассо, Люсьен Гиран де Севола, бывший сценограф авангардных театров, бывший радиотелеграфист, бывший ясновидящий, бывший постановщик первого и последнего спектакля в окопах 1914 года. Прежде всего следует сказать, что Севола жив. Следовательно, он писал не на открытках Биро, которые сами составляют сообщения после смерти солдата. Нет, он собственноручно исписал два листа бумаги. В письме Севола немного перехваливал Пикассо, и был в этом далеко не единственным, в некоторых местах он чрезмерно льстил ему и в конце заговорил о самом важном: он спрашивал, не хочет ли «птичка из далекого Бенина» наконец поучаствовать в Великой войне — в качестве художника-кубиста роты военного камуфляжа. Попытки скрыть расположение артиллерийских орудий начались сразу же после того, как вспыхнула Великая война. Некий художник-декоратор, имени которого никто не может припомнить, предложил спрятать пушки и их обслугу под холстом, раскрашенным под цвет окружающего кустарника и осенних французских деревьев. Проверка проходила на позициях под Тулоном. Штаб отдал приказ поднять в воздух самолет и осмотреть место, где было расположено замаскированное орудие крупного калибра и его расчет. Летчик ничего не заметил, кроме невысоких кустов и красивейших платанов, покрытых осенней листвой. Но вскоре после этого поднялась буря и первое камуфляжное полотно унесло ветром прямо к вражеским окопам, но противник — к счастью для французов — не понял, каким целям служит это пестрое полотно, продырявленное пулями.

Несколько месяцев спустя Севола с артиллерийских позиций под Понт-а-Муссоном послал радиосообщение главному командованию. Используя свой опыт сценографа и изрядное воображение, он предложил революционное решение проблем маскировки: раскрасить сами орудия и лица солдат, а рядом с ними на деревянных клетях закрепить пестро раскрашенные щиты из твердого материала, который не позволит им улететь во вражеские окопы. Поэтому де Севола и писал Пикассо, однако нам неизвестно, ответила ли ему «птичка из Бенина» на уже упомянутое письмо в начале 1916 года. Но Севола — с Пикассо или без него — двигался вперед.

Весной 1916 года он создает первое специальное маскировочное подразделение в истории военного дела. Тридцать добровольцев надевают светло-голубую форму с вышитым на рукаве золотисто-желтым хамелеоном на красном фоне. Севола воодушевляет и остальных кубистов, и они откликаются на его призыв. Тридцать добровольцев становятся унтер-офицерами в роте алкоголиков, хорошо помнящих запрещенный сейчас «монастырский ликер», так как это немецкий напиток, — в роте, состоящей из художников-декораторов. Какой новостью это стало для всей богемы Парижа! Эти художники считались поборниками «швабского искусства» на службе различных Уде и Тангейзеров, а теперь оказалось, что все они трудятся на благо своей родины — Франции. И не только это. Все до одного они клянутся, что в душе были и остаются кубистами, и теперь начинают разрисовывать первые военные объекты в некогда неприемлемом стиле пересечения пятиугольников и квадратов. Картины, которые до Великой войны казались абсолютно ни на что не похожими под этим небом, в мгновения непосредственной опасности оказались похожими на все! Камуфляж сначала был пестрым. Эта «арлекинская маскировка» — так работы Севола назвал герой войны Аполлинер — принесла первой роте военного камуфляжа признание, но довоенному сценографу отнюдь не казалось, что он достиг своей цели. Он понял, что наступил момент, когда можно прославиться, если уж это не удалось ни на Монмартре, ни на Монпарнасе. Это, думал Севола, то самое мгновение, когда он станет первым художником, который пишет самой жизнью или, прежде всего, смертью.

Куда заведет его решение сделать первый французский камуфляж как можно более жизнеподобным, станет вскоре ясно. «Арлекинская маскировка» была только началом, потому что у командира Севола одна идея опережала другую. Следующий шаг он назвал «дислоцированным камуфляжем». План был прост: подлинные части французской армии и дальше маскировать арлекинскими красками и деревянными щитами цвета листьев и кустов, но наряду с этим создавать ложные позиции с манекенами солдат, чтобы заставить неприятеля бомбить именно их.

«Изобретательно», — сказали некоторые усталые генералы. Это прозвучало, можно сказать, почти философски, если бы не оказалось преувеличением по отношению к ужасной идее, от которой пришлось очень скоро отказаться.

Итак, дислоцированный камуфляж. Целыми неделями командир Севола шагал по грязным дорогам за линией фронта; его сопровождали большие сизые облака, когда он в бронированном автомобиле ехал в Главный штаб французской армии, чтобы изложить свои передовые идеи генералам с большими темными кругами под глазами. В результате дислоцированный камуфляж был одобрен. Теперь работу получили еще две тысячи клиентов дядюшки Либиона, чему он совсем не обрадовался. Все это были несостоявшиеся скульпторы, наскоро набранные из рядов слушателей Академии старого времени и современных кандидатов в члены Союза независимых художников. Они были похожи на длиннобородых, распущенных, невоспитанных и немного избалованных солдат третьего срока призыва, но все они стали характерными скульпторами фигуративного стиля, теперь ваявшими головы солдат для их манекенов на ложных позициях.

В нескольких местах возле Буа-де-Лож, Туля и Понт-а-Муссона, где посередине клеверного поля бегали кролики, были изображены ложные позиции длиной в несколько километров. Немецкая артиллерия бьет «ведрами с углем» и сначала поражает в основном муляжи человеческих голов и какого-нибудь бедного кролика. Люди остаются невредимыми. Севола вне себя от счастья, но немецкие артиллеристы на третий год войны совсем не столь аккуратны и точны. Скоро снаряды начинают попадать и в настоящих солдат. Так происходит в первый день, то же самое — во второй. Скульпторы Севола прилагают усилия по созданию новых ложных позиций, но командир первой роты военного камуфляжа знает, что начальство не будет удовлетворено. Двадцать первого мая 1916 года достигнуто соглашение о перемирии. Санитары выходят на изрытую снарядами ничейную полосу, словно на елизаветинскую сцену, чтобы, подобно шекспировским героям, найти и унести своих мертвецов. Командиру первой роты военного камуфляжа это краткое затишье дает возможность обойти свои ложные позиции. Увидев трупы, он останавливается.

Нет, его испугала не смерть: он видел ее в стольких обнаженных формах, что смог бы заполнить весь гербарий смерти. Что-то другое заставило его остановиться. Не отличая жизнь от смерти, санитары подбирали все, что попадалось им на пути. Рядом с разорванными манекенами лежали и настоящие, окровавленные человеческие головы, руки и голени в военных ботинках… Командир Севола сразу же направил рапорт вышестоящему командованию. В его словах звучали спартанские интонации: «Вот возможность, чтобы и наши мертвые товарищи продолжили борьбу с врагом», а смысл этих слов был в том, чтобы на ложных позициях вместо манекенов разместить головы и останки погибших солдат! Севола утверждал, что их препарируют, они не будут пахнуть и никому не будут мешать. Когда павшие исполнят свое предназначение и умрут во второй раз, останки вернут их родственникам, чтобы предать земле как героев, дважды отдавших жизнь за Францию и заслуживших два ордена за храбрость!