Спасение с крыши сводилось к одному единственному сомнительному шансу – перепрыгнуть на соседнее здание. Расстояние, как я автоматически определил, составляло тридцать футов. Хуже того, соседний дом находился на более высоком уровне. Мне пришлось бы прыгать на тридцать футов в длину и на пять футов вверх, неся почти триста фунтов – почти равному моему собственному весу – инертного груза. Если я не справлюсь – падение более чем на сотню футов вниз на твердый бетон внутреннего двора.
Да, мне был знаком страх. Или, по крайней мере, что-то в моем мозгу заныло при мысли о том, что там, внизу, будут лежать три изломанных тела, два из которых – человеческая плоть.
Времени на раздумья не было. Я был здесь один, и решение должен был принять я. Я сделал длинный разбег, прыжок – и добился своего.
Сказать об этом проще простого, хотя в этих словах много недосказанного. В момент прыжка я разогнул свои металлические ноги с такой силой, что каменный карниз под ними треснул. Я представлял бы собой странное зрелище, наверное, если бы кто-нибудь мог видеть – металлический Тарзан, летящий по воздуху, с двумя обездвиженными человеческими фигурами, перекинутыми через плечи. Тридцать футов в длину и пять в высоту! Только огромные силы, присущие моему моторизованному телу, сделали это возможным. И даже их предел был превышен. Я приземлился одной ногой на другой карниз и на мгновение замер на грани срыва в пропасть.
Я успел лишь подтолкнуть тела вперед, на крышу, пока моя вторая нога тщетно пыталась зацепиться. По крайней мере, они были спасены. Затем я поскользнулся и подумал, каково это – разбиться о твердый бетон в ста футах внизу. Моя когтистая ступня наткнулась на что-то – выступающий край оконной рамы. Это спасло меня. Мгновение спустя я стоял над двумя телами и смотрел на крышу, которую мы покинули. Она трещала, а из преисподней снизу вырывались языки пламени.
Я подхватил их и спустился по наружному пожарному выходу здания, положив обе жертвы во внутреннем дворе. Они дышали и стонали. Они оказались живыми. Их одежда была опалена и почернела там, где она прижималась к моим раскаленным металлическим плечам. На их лицах и руках было несколько ожогов и волдырей. Но они выживут.
Я подождал, пока мое металлическое тело полностью остынет, и вышел во двор, чтобы позвать людей. Как только я вышел на улицу, народ, нервы которого и без того были напряжены, с воплями бросился бежать от меня. Я пытался заговорить с ними, но никто не слушал.
Подбежал Том.
– Боже правый, Адам! – воскликнул он. – Где ты был?
Он схватил меня за руку и потянул к своей машине, припаркованной в нескольких кварталах отсюда.
Когда ты так внезапно зарычал и ускакал, – продолжал он, – все подумали, что ты сошел с ума. Толпа ополчилась против тебя. Поторопись. Толпа готова на все. Быстрее!
Половина толпы бросилась за нами, перенося свою слепую, бессмысленную ярость из-за пожара на меня. Я подхватил Тома на руки и помчался к нашей машине, опережая всех преследователей. Я сам повел машину, удаляясь от преследующих людей и покидая город.
Только когда мы проехали несколько миль и погони не было видно, Том успокоился и посмотрел на меня. Он окинул взглядом мое тело, его глаза вдруг расширились и стали полными понимания.
– Адам! Эти пятна копоти – ты выглядишь так, будто побывал в огне!
Я рассказал свою историю. Том некоторое время сидел молча, просто глядя на меня.
– Ты рисковал своей жизнью! – пробормотал он наконец. – И никто не видел, как ты это сделал?
– Никто, – сказал я ему.
– Какая ирония! – со стоном сказал Том. – Если бы был хоть один свидетель, эта история сделала бы тебя героем. Теперь же тебе никогда не поверят. Спасенная пара, скорее всего, будет считать, что они сами как-то спаслись. И я просто боюсь… – продолжил он откровенно, голос его стал чуть глуше. – Я уже не так уверен в вашей победе, как вначале. Общественное мнение – а это значит и мнение присяжных – с самого начала настроено против вас. Адам, мы можем проиграть!
Суд состоялся на следующий день.
В тот вечер я заметил, как переменился мой молодой друг. До этого момента он был полон энтузиазма, ликовал, воспринимая беспрецедентную защиту металлического интеллекта как уникальный шанс помериться силами с неповоротливым механизмом закона. Теперь же, по мере приближения часа, он начинал испытывать беспокойство и подавленность.
Позже зашел мужчина, старый знакомый адвоката Тома. Я не должен был слышать, поскольку находился в соседней комнате и читал, но мои микрофонные мембраны чрезвычайно чувствительны к звукам. За закрытой дверью я услышал, как пожилой мужчина сказал:
– Том, как друг твоего покойного отца и ради твоего же блага я должен посоветовать тебе отказаться от этого абсурдного дела. Возможно, робот разумен и невиновен в преступлении, в котором его обвиняют. Но вы никогда не сможете этого доказать. Вы потерпите поражение, если мое профессиональное мнение хоть что-то для вас значит. Ваша профессиональная карьера будет разрушена. Вы погубите себя, Том! Стоит ли робот – простое механическое устройство – таких жертв?
Последние слова прозвучали с оттенком презрения, но ответ Тома последовал быстро, хотя и негромко.
– Да! И я пойду на это!
Другой мужчина ушел, осознав полную решимость Тома.
Глава IV. Защита моей жизни
Сегодня день суда.
Я не буду вдаваться в подробности. Об этом событии и так много написано. Я изложу свои собственные впечатления, мысли, наблюдения. Рано утром меня передали под стражу в суд. Первый день судебного процесса начался в полдень, при огромном стечении публики.
Я, Адам Линк, был обвиняемым. Томас Линк был моим защитником. Обвинителем выступал самый известный городской прокурор, которого вызвал шериф Барклай, решивший избавить округ от «опасной угрозы». Присяжными были двенадцать обычных горожан. Все они неотрывно смотрели на меня глазами, в которых не было ни сочувствия, ни понимания – только враждебный страх и беспричинная ненависть.
Во всем зале суда только один человек был на моей стороне – сам Том. Хотя нет, двое. Там был и репортер, который был моим газетным защитником. Он сидел в ложе для прессы и приветственно помахал мне рукой, на что я в свою очередь ответил. Было еще несколько репортеров из крупных городов, которые явно смотрели на все это как на мистификацию в комической опере или грандиозный рекламный трюк.
Из всех человеческих институтов, с которыми я сталкивался, ваши судебные процессы вызывают у меня наибольшее недоумение. Это кажется бесконечной чередой вопросов, увиливаний и полуправд. Это похоже на продирание сквозь джунгли, о которых я читал, и постоянное хождение по кругу.
Обвинение неспешно принялось возлагать вину за убийство доктора Линка на меня, используя косвенные улики. Чтобы подкрепить свои обвинения, прокурор вызвал меня на свидетельское кресло. Все присутствующие напряженно замерли, и в зале воцарилась полная тишина. Им предстояло услышать речь якобы разумного творения из минеральной материи. Полагаю, не так-то просто в это было поверить.
– Адам Линк, вы – машина? Вы обладаете большой силой? – спросил прокурор.
– Да, на оба вопроса, – ответил я.
– Вы можете убить любого человека своими металлическими руками?
– Да.
– Вы могли бы, по сути, убить дюжину человек десятком ударов?
– Да.
Прокурор сыпал вопросами как из пулемета. Я отвечал быстро, как и обычно. Том беспомощно смотрел на меня, не имея возможности возразить. Я знал, чего он от меня хочет – уклонения, недомолвок. Но я – машина. Я не научился подавлять правду. Кроме того, я давал клятву говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Вы можете догадаться, как все было дальше. Прокурор подвел меня к рассказу о смерти моего создателя, задавая наводящие вопросы, которые постоянно подчеркивали мою грубую силу.