Том вспотел, когда допрашивал меня. Он же, в свою очередь, пытался доказать, что я обладаю человеческим интеллектом и мышлением. Он приводил цитаты из писем своего дяди, касающихся меня. Он попросил профессоров-добровольцев из городского колледжа задать мне вопросы научного характера. Думаю, я поразил их, поскольку прочел обширную личную библиотеку доктора Линка от начала до конца. Моя фотографическая память давала ответы на вопросы по биологии, физике, химии, астрономии и так далее. Я складывал, умножал или извлекал кубические корни из любых наборов сложных чисел мгновенно. Часто им приходилось проверять это в течение долгих минут, используя бумагу и карандаш. Электроны движутся со скоростью света. Электроны движут моим мозгом.

Том сиял от недолгого триумфа. Воздух в зале неуловимо изменился. Появилось уважение ко мне, если не сказать больше. Затем прокурор воспользовался удобным случаем. Он великодушно признал мой интеллект, но как же моя душа?

Процесс быстро превратился в нечто более значительное, чем просто смерть одного человека. Уже на второй день – ночь я провел в ненавистной тюрьме – встал острый вопрос.

Можно ли позволить мне, разумному, но чужеродному существу, жить и существовать в мире людей?

Два фрагмента бесконечного процесса четко запечатлелись в моей памяти. Во-первых, наиболее яркий ораторский прием прокурора, когда он воскликнул:

– Адам Линк, как мы вынуждены его называть, – это существо без души. В его холодном металлическом теле нет ни искры человеческих чувств. Ему неведомы такие чувства, как доброта, сочувствие, милосердие. Если однажды ему дадут место в человеческом обществе, он будет убивать и уничтожать. У него нет права на жизнь. В нашей цивилизации нет места вещам, которые глумятся над человеческим телом и его божественным интеллектом. Вы, члены жюри, помните, что ваше решение создаст прецедент. Это серьезная ответственность. Наука, давно предрекавшая это, наконец создала разумного робота. И посмотрите, во что он сразу превратился – в убийцу! Франкенштейн!

Франкенштейн! Снова эта отвратительная, извращенная аллюзия! Одно это слово в народном сознании является заблуждением, ибо чудовище Франкенштейна было доведено людьми до отчаяния.

Прокурор обвиняюще указал на меня пальцем. Все присутствующие немного притихли, увидев меня в представленном им свете.

Заключительная речь Тома была красноречивой, но бесполезной.

– Адам Линк – человек во всем, кроме тела. Его тело – машина, а машины служат человечеству. Разум Адама Линка мыслит так же, как и мы, возможно, даже в большей степени. Господа присяжные, если вы признаете подсудимого виновным, вы отправляете на смерть невиновного человека!

Я посмотрел на присяжных, на зрителей, на работников суда. Том разговаривал с глухой стеной. Я искал хоть один лучик сочувствия, понимания, но не находил. Да, есть один – репортер, который отважился высказать свое мнение. Но он был лишь одним из сотен, стоящих передо мной. В тот момент я почувствовал бездонное отчаяние. Однажды я уже испытывал подобное – смотрел на мертвое тело доктора Линка и понимал, что должен встретить будущее без его дружеского участия и руководства.

Присяжные вышли, чтобы решить мою судьбу.

Заседание суда было отложено, и меня под охраной отправили в тюремную камеру, чтобы дождаться отзыва. Дорога вела вокруг здания суда, к расположенному по соседству зданию тюрьмы. На улице собралась толпа, не сумевшая попасть в суд. Том шел рядом со мной, удрученный и потерявший надежду.

Внезапно он зашептал мне на ухо.

– Я подвел тебя, Адам! Мы проиграли, я знаю. Адам, – он огляделся по сторонам, – беги отсюда, сейчас же! Это твой последний шанс. Возможно, ты сможешь где-нибудь спрятаться и найдешь способ выживания. Беги, Адам!

Он толкнул меня. Думаю, он был совершенно не в себе от напряжения последних нескольких дней. Я схватил его за плечо и прижал к себе.

– Нет, Том! – сказал я. – В твоем мире нет места для меня. Я приму…

И тут я внезапно рванулся прочь. Боюсь, я сбил двух сопровождавших меня полицейских. Я успел пройти ярдов двадцать, прежде чем раздавшийся неподалеку вздох толпы показал, что они увидели то же, что и я.

Я увидел и осознал за несколько секунд до остальных надвигающуюся трагедию на улице. Маленький мальчик на роликовых коньках потерял равновесие. Я заметил первый же изгиб его маленького тела, который подсказал мне, что он может упасть. И машину. Она ехала по улице с изрядной скоростью. Ее водитель беспечно разглядывал толпу на тротуаре.

Все, что связано с расстояниями, мерами и числами, мгновенно интегрируется в моем мозгу, который сам по себе является математическим инструментом. Я не могу объяснить это более простыми словами. Я знал, что мальчик на роликовых коньках растянется прямо перед машиной. Я знал, что водитель, с его медлительными человеческими рефлексами, воспримет это и затормозит с опозданием на несколько секунд. Я даже знал, что правое переднее колесо пройдет над грудью ребенка, и машина проедет еще от 3 до 5 футов, прежде чем остановится. Мальчик был бы мертв.

Доля секунды, чтобы все это зафиксировать. Еще несколько секунд бега со скоростью, недоступной человеку. А потом я оказался перед раскинувшимся мальчиком, между ним и несущейся машиной. Не было времени, чтобы схватить его своими жесткими металлическими руками, не нанеся ему ужасных синяков. Но машину можно было остановить!

Я пригнулся под нужным углом, правое плечо вперед, присел. Раздался громкий удар металла о металл. Радиатор машины ударил меня в плечо, как я и планировал. На мгновение это был поединок машины с машиной, где на кону стояла жизнь человека. Машина, обладая большим весом, отбросила меня назад на пять футов – шесть – семь – десять! Мои ноги – пластины из прочного металла – впились в асфальт мостовой, выкопав две глубокие борозды.

Затем машина остановилась, ее двигатель заглох с придушенным вздохом. Мои пятки замерли в пяти дюймах от тела упавшего ребенка. Достаточно близко. Я поздравил себя. Я рассчитывал на семь дюймов.

Потом я выпрямился, правая рука, как я и ожидал, бестолково болталась. Моя правая плечевая пластина представляла собой смятую массу. На тяжелой лобовой пластине моей груди была видна истертая вмятина глубиной в пять дюймов. Еще полдюйма – и я вместе с ребенком стал бы беззащитной жертвой несущегося автомобиля. Но я предусмотрел и эту пятидюймовую вмятину, когда фиксировал свое тело в нужном положении перед ударом.

Когда я огляделся вокруг, казалось, что над местом происшествия повисла мертвая тишина. Никто не двигался. Сотни пар глаз смотрели на меня, словно в трансе. Маленький мальчик на роликовых коньках с трудом поднялся на ноги, хныча от испуга – в основном от того, что увидел меня. Затем к нему из толпы бросилась женщина и взяла его на руки.

В этот момент из зала суда поспешил судебный чиновник, велев полицейскому охраннику вернуть заключенного. Присяжные уже вынесли свой вердикт за несколько минут.

Вернувшись в зал суда, старшина присяжных встал. Все знали, каким будет вердикт:

– Мы, присяжные, признаем подсудимого виновным в убийстве доктора Линка первой степени!

Том печально посмотрел на меня. В толпе воцарилась тишина. Все взгляды были устремлены на меня, гадая, что сделает или скажет машина с разумом. Я ничего не сделал и не сказал. Я сказал Тому, что приму свою судьбу.

Судья огласил приговор: "Смерть на электрическом стуле, через три дня". Электричество выжжет мой мозг, несомненно, так же легко, как и человеческий.

Я пишу это сейчас, в своей камере.

Тяжелые цепи, которые даже я не могу разорвать, приковывают меня к стене. В них нет необходимости. Я бы и не пытался сбежать. Я не хотел бы жить в мире, которому я не нужен.

Одна вещь приносит мне удовлетворение, иначе я ушел бы со сцены с глубоким сожалением. Том посетил меня час назад в сопровождении серьезного, уважаемого человека. Он один из величайших юристов мира. Видя, что Том блестяще справился с судебным процессом, вопреки непреодолимым препятствиям, он предложил Тому должность в своей конторе. Таким образом, будущее Тома не оказалось загубленным из-за его бескорыстного вклада в мое безнадежное дело.